Все знали имена пионеров-героев, в годы Великой Отечественной войны помогавших партизанам, вместе со взрослыми сражавшихся с фашистами. Они вызывали восхищение и я нет-нет, но ловил себя на мысли: а я бы смог так же как они? И не был уверен, что смог бы.
Все знали и любили книгу Аркадия Гайдара «Тимур и его команда», было даже два одноименных фильма про юных пионеров, которые действовали в дачном поселке перед войной, помогая людям в разных хозяйственных делах, оставаясь инкогнито, и противостояли поселковым хулиганам. Это вызывало восхищение. Даже мультяшные Чебурашка и крокодил Гена стремились стать пионерами. «Честное пионерское» слово было твердым и не могло подлежать сомнению. Всё это воспитывало чувство коллективизма, товарищества и не было пустыми словами.
Быть не принятым в пионеры считалось страшным промахом. Принимали, как правило, всех, а вот исключить действительно могли за неподобающее поведение. На моей памяти такого ни разу не было, но этого боялись все.
Друг рассказал историю, приключившуюся с ним как раз перед принятием в пионеры. Кто-то из класса приволок в школу пуговицу замечательной красоты. Он показывал ее друзьям, хвастаясь. Пуговица более всего была похожа на золотую монету. Луидоры и пиастры мечта любого пирата. Друзей обуяла зависть. Каждому захотелось обладать точно таким же сокровищем. Где раздобыл пуговицу зачинщик уже забылось: нашел ли на улице, либо принес из дома это уже было не важно. Пацаны перерыли домашние запасы в поисках драгоценных пуговиц, мало-мальски похожих на драгоценные монеты. Мой друг же после всех этих манипуляций в раздевалке школы увидел на чьем-то пальто целую россыпь превосходных пуговиц да и решил, что, поскольку их много, пропажи одной хозяин или хозяйка не заметит. Взял перочинный ножик, который каждый уважающий себя мальчишка носил в кармане, да и срезал одну из них. И немедленно предъявил добычу пацанам. «Где взял?» взвыли они и мой друг не смог не рассказать о «пещере сокровищ», которую нашел. Скоро многие пальто и куртки в школьной раздевалке лишились одной-двух, а то и трех пуговиц (ведь великолепными образцами хотелось владеть многим).
Школа шумит: ходит слух, что в данном образовательном учреждении действует вор-пуговичник. Стало модно и безопасно ходить в школу в верхней одежде на застежке «молнии». Пацаны-расхитители пуговиц затаились. Однако обладать сокровищем недостаточно. Его необходимо предъявлять восхищенной общественности. Что и сделал один из горе-пиратов. Он подошел к нравившейся ему девочке, достал из кармана кулак и вслед фразе «Глянь, чего у меня есть», показал ладонь, на которой сверкал «луидор», вернее, особо дивная пуговица. Девочка всплеснула руками и сказала не совсем то, чего ожидал предъявитель сокровища: «Так это ж моя!» Расхититель был допрошен учителем и выдал одного из своих подельников. Круг раскрытых лиц ширился. Дошло дело и до моего друга, который так же являлся пуговичным нумизматом. Учитель кликнула его приятеля, чтобы он немедленно шел за родителями нашего оболтуса и тот пошел, ибо дело было в субботу, которая была выходным днем для взрослых, но учебным для учеников. Но и посыльный был в составе пиратов, о чем пока учителя не знали. Мой друг, видя, что справедливость попрана, немедленно сдал своего товарища: «Он тоже собирал пуговицы!» Из-за этой неприятной истории мой друг, до того бывший отличником по успеваемости и поведению, не был принят в пионеры сразу, а лишь через несколько долгих недель.
Лишь в этой книге эта история кажется веселой: на самом деле мой друг испытал настоящий шок от содеянного и очень переживал, что его так и не примут в пионеры. Какие уж тут пиастры и луидоры
Так же мой друг утверждал, что в их классе было двое верующих в бога учеников, которые в пионеры так и не вступили по чисто идейным соображениям. У нас в школе я такого не помню и скорее всего потому, что такая информация мне была неинтересна.
Кстати, о вере в бога. Бабушка моя прятала в своих вещах небольшую иконку. Иконка была деревянная, на ней изображен выцветшими от времени красками седой дедушка, строго показывающий троеперстие. Кажется, это был Николай Чудотворец. Бабушка молилась шепотом своему боженьке не напоказ, тайно. Она же выступила инициатором моего крещения. В тайне от отца, который был коммунистом, меня и крестили в местной деревянной церкви Рождества Богородицы, когда я был совсем маленький. В тайне не от того, что отец воспротивился бы, а для того, чтобы ему не нагорело на работе. Алюминиевый крестик на нитке долго висел в изголовье моей кровати.
В старших классах принимали в Комсомол. Эта ступень игрой уже не являлась, комсомольцы были передовым отрядом молодежи. Именно на них держались особо важные задания, поручаемые юношеству. Именно они ехали на стройки вдалеке от дома в период индустриализации, когда поднимали целину, шли на фронт добровольцами. Именно они строили метро в Москве.
Дальше были коммунисты, но до них я уже не дошел. Коммунистом был отец. Ему полагалось выписывать газету «Правда» и толстое приложение «Аргументы и факты».
Каждое первое сентября проходило почти одинаково. В этот день редко учились. В основном это был как бы технический день: получали учебники, заполняли дневники, непременно записывали как зовут того или иного преподавателя. Названия предметов сокращали. «Физра» вместо физической культуры, «Нем. яз» или «Анг. яз» вместо какого-либо иностранного языка. «Русский» или «Лит-ра» вместо «Родной язык и литература» (преподавателя так же звали словесником), «Изо» вместо «Изобразительное искусство». В старших классах у нас появилась Начальная Военная Подготовка, или НВП. Преподавал ее отставной седой дядька, у которого что было на уме, то и на языке. Звали его, кстати, Леонид Ильич, как и генерального секретаря Брежнева. Матом он ругался крайне редко, но случалось. Преподаванию подлежало: обучение основам гражданской обороны. В классе висели суровые плакаты, нарисованные довольно давно, но все еще исправно служившие в качестве наглядных пособий. Там были нарисованы ядерные взрывы, укрытия в разрезе, оказание первой помощи раненым. Меня удивляло лишь одно: о какой жизни могла идти речь после ядерной бомбардировки? Бытовала шутка: во время ядерного взрыва автомат необходимо держать на вытянутых руках, чтобы капли расплавленного металла не портили казенное обмундирование. Самым интересным было препарирование автомата Калашникова АК-47. Всем мальчишкам было интересно не только подержать его в руках, но и побегать с ним, играя в войнушку. Это категорически воспрещалось. Еще учили маршировать, правильно поворачиваться по команде «кругом» (через левое плечо) и надевать противогаз. Последнее непременно вызывало смех.
Преподаватель НВП или в просторечии военрук, проводя между нами внеклассную работу, заманил четверых из класса на дополнительные занятия. Среди них был и я. Мы приходили после уроков в кабинет и стреляли из пневматической винтовки по мишеням. Это было интересно. Меня даже хвалили: я стрелял довольно метко. Как-то, когда я был совсем подросток, и, будучи с родителями на очередном курорте, я стрелял в тире из той же духовой винтовки по мишени. И мне выдали значок «Меткий стрелок». Уж не знаю, показал ли я выдающиеся результаты, или меня просто поощрили как ребенка, но после я действительно неплохо стрелял. На занятия у нашего военрука я принес из дому пластмассового солдатика и мы расстреливали его из мелкашки Мне до сих пор стыдно за это перед своими игрушками. Еще на подобных занятиях можно было побегать с автоматом Калашникова по кабинету, что на обычных занятиях было невозможно. Однажды весь класс повели в соседнюю школу, которая находилась рядом с моим домом. Оказалось, что в их подвале был оборудован настоящий тир и мы стреляли там из позиции лежа по мишеням из мелкокалиберных пневматических винтовок. А еще, в последний учебный год, всю мужскую половину класса посадили в автобус и отвезли в одну из подмосковных военных частей. Там я впервые в жизни стрелял из АК-47 и был в шоке не только от звука настоящих выстрелов, но и от гадкого запаха порохового газа.
Все десять лет, которые я провел в школе, я учился в первую смену, даже представления не имея, как это другие дети в других регионах ходят учиться днем, а не с утра. Занятия начинались в 8.30, далее шли два урока по 45 минут каждый с перерывом в 10 минут, и после была большая перемена. Она длилась 20 минут. Так, помнится, было у нас, а вообще большая перемена могла длиться и полчаса. Учились мы шесть дней в неделю, по субботу включительно. В начальной школе (с первого по третий класс) уроков было по 4 в день, потом могло быть и 5-6. Кажется, только у младших классов большая перемена была после второго урока, в старших после третьего. Это было сделано, чтобы разделить потоки в столовой, где проходил завтрак. В начальной школе все три года детей вел один учитель, дети имели свой учебный кабинет. После начальной школы ученики перемещались из кабинета в кабинет, в зависимости от того, какой предмет стоял по плану.