Противоположный борт речного распадка встречает нас склоном высокой сопки, покрытой спелым хвойником. Ну, что ж? Мы лезем вверх
Немного отдохнув на вершине, мы уходим дальше. Стараясь существенно не отклоняться в стороны, мы уходим по лесу, на восток. Это непросто хвойник, здесь, сплошной и густой. За кронами елей и пихт, видимости почти нет
Сегодня нас интересуют понижения рельефа, прикидываю я, В них должны быть глухие, весенние озерца.
Навроде того озерца, что между Ночкой и Тятинкой, на котором мы фотографировали мандаринок?
Ага! Может быть, нам удастся отыскать мандаринок и здесь?
Давай, попробуем, соглашается Труберг.
Вот, впереди обозначается такое понижение рельефа! В плотной стене пихтовых крон, в той стороне ощущается просвет. Там редина. Мы осторожно приближаемся
Так и есть, озерцо! Среди густого, закрытого до половины своей высоты густым подростом, хвойника нам открывается спокойная гладь воды. Миниатюрное озерцо вытянуто на восток, вдоль подножий вулкана. Оно всего шагов тридцать на шестьдесят. Закрывшись стволом крайней к озерцу пихты, я осторожно выглядываю из-за ствола одной половиной лица и приникаю к окулярам своего бинокля.
Хм! Я веду себя как медведь! приходит мне в голову мысль, и я усмехаюсь.
Ничего нет! тихо сообщаю я за спину, Трубергу, Всё пусто!
Вокруг кипит солнцем, весенний день. Яркой голубизной сверкает небо.
Ну и день удался! качаю я головой, оглядываясь по сторонам.
Я делаю шаг из-за ствола пихты. И тут! Всего метрах в пятнадцати слева, из-под чахлых кустиков спиреи иволистной, на зеркальную водную гладь озерца медленно выплывают утки! Я, как подкошенный, плашмя падаю на землю! Громко лязгает, ударившись о корень пихты, моё ружьё. Я лежу и усиленно изображаю собой, бревно
Блин! душит меня злость, Ведь, проверил же, всё! Каждый метр биноклем обшарил!
Лежать на спине, мне совсем неудобно. Какая-то неровность колет, упёршись в ребра с правого бока. Скосив глаз, на пределе видимости, я смотрю на уток: три мандаринки, медленно подгребая под себя лапками по спокойной глади озерца, по-лебединому высоко вытянув шейки вверх, изумлённо сверлят меня бусинками глаз.
Смотрят!!! сжимаю я губы, Ну, конечно! Что-то, вдруг, рухнуло на берегу! С таким грохотом!.. Но, ведь, не стоять же мне было, разинув рот!.. Может, успокоятся?
Главное, сейчас не шевелиться. Текут минута за минутой. Кругом стоит тишина леса. Глядя в «потолок» леса, я, сквозь кроны пихт, рассматриваю ширь голубого неба
Наконец, решение принято.
Пырх! мандаринки легко взмывают в небо.
Тройка уточек перескакивает через острые пики вершин, обступивших озерцо, пихт и исчезает с глаз. Три пятачка потревоженного зеркала воды начинают медленно расходиться, концентрическими кругами
Блин! Да чтоб всё сдохло!..
Грязно матерясь, я поднимаюсь на ноги и начинаю отряхиваться от прилипших к одежде хвоинок и прелых, осенних листьев: «Вот, блин! Ни фотоаппарат вытащить! Ни на бок повернуться! Тут, ещё этот сук, под ребра!». Я, в сердцах, пинаю короткий и толстый сук. Ноет ушибленное, при падении, плечо. Сзади, из-за ствола толстой пихты, высовывается лицо Труберга
Через час хода по хвойникам, мы выходим на обширную марь. Этот сырой ольховник это исток ручья.
Так! прикидываю я, Это уже третий ручей за Ночку.
Мы шагаем по чистому взгорку, среди ольховника Вся дернина вокруг издырявлена мышиными ходами! Вся!!! Живого места нет! Источенная ходами, она, как поролон, прогибается и пружинит под нашими ногами.
Вот, это да-а! изумляюсь я, Я, такого никогда не видел!
С другой стороны пологого бугра дёрн, широкими пластами, скатан в рулоны. А, где и просто сорван, метровыми лоскутами.
Смотри! сощуриваю я, глаз, Опять, медведь мышей ловил! А, что? Молодец! Здесь настоящий мышиный город! Больше, чем здесь, их наверняка, нигде нет!
Мы делаем замеры и шагаем дальше
Надо бы где-то остановиться, перекусить. Вообще-то, в лес мы с собой продукты никогда не берём и в лесу не обедаем, и даже не перекусываем. Лесная жизнь категорично отвергает трёхразовое питание, и мы едим утром и вечером, и только в доме. Но, сейчас я работаю с твёрдолобым Трубергом! И этим, всё сказано
Мы облюбовываем местечко у ручья, на мари. Пока Труберг режет сало и хлеб, я присмотрел дупло поползня, в стволе берёзы, неподалёку. Вообще-то «присмотрел» не то слово. Он сам! Снуёт, туда-сюда, туда-сюда. И орёт, при этом, на весь лес!
Мы облюбовываем местечко у ручья, на мари. Пока Труберг режет сало и хлеб, я присмотрел дупло поползня, в стволе берёзы, неподалёку. Вообще-то «присмотрел» не то слово. Он сам! Снуёт, туда-сюда, туда-сюда. И орёт, при этом, на весь лес!
Чвик! Чвик! Чвииик! Чвииик!
Я устанавливаю треногу фотоштатива, навожу телеобъектив фотоаппарата на чёрное отверстие дупла и замираю, положив палец на кнопку спуска. Дупло всего в метре от земли! Минута, вторая, третья
Саша! громко зовёт Труберг, Иди, поедим! Я, уже ждать устал!
Последний раз оглянувшись вокруг, я покидаю свой пост. Шагаю к Трубергу
Вот же, скотина! Только что мельтешил перед глазами, взад-вперёд! ругаюсь я на поползня, подходя к сидящему на пеньке, Александру, А, как я объектив навёл так он и близко не подлетает!
Соображает! улыбается напарник.
Через пять минут, мы шагаем дальше
В овраге ручья натыкаемся на кормовые наброды медведя. Здесь, куда ни глянь всюду зелёные «пеньки» скушенных черешков белокопытника!
Саша! Медведь кормился! показываю я Трубергу, Мне посчитать нужно, перекури пока.
Труберг, как и я, не курит. Он просто сидит, отдыхает. А я считаю медвежьи поеди
Всё! сообщаю я, подходя к напарнику минут через пять, Можно дальше идти.
Что там, у тебя, получилось? интересуется любопытный Труберг.
Здесь скушено четыре кустика дудника, три ростка соссюреи А, вот белокопытника целых сто семьдесят черешков! Представляешь? Сто семьдесят!
Мы шагаем дальше
Вот! Кормёжка другого медведя! Труберг с облегчением падает на прогретый солнышком пригорок. Я брожу по проталине и внимательно изучаю кормовые наброды
И этот питается одним белокопытником! сообщаю я, вернувшись через несколько минут, Я насчитал сто тридцать черешков!
Александр поднимается со своей лёжки
Вот и побережье! Перед нами открывается ширь морского горизонта. Круг нашего маршрута замкнулся. Теперь обратно! Мы шагаем по колеям заросшей дороги, по низкой морской террасе, в сторону Тятино
Немного отдохнув в доме, мы решаем сходить на Тятину, но не спускаясь к морю, а напрямую через бамбуковое плато, к началу смотровой тропы
Уже часов шесть вечера. Но, высоко стоящее солнце, всё-равно, ещё жарко пригревает склоны. Мы быстро шагаем по вездеходной колее, широким полукругом рассекающей бамбуковое плато, постепенно заворачивая в речную долину Тятиной. В небе вовсю токуют бекасы!
Чиф!.. чиф!.. чиф! одиночно вскрикивая, птичка лезет в небо всё выше и выше
И вот, наконец, она срывается в пике: «Фифифифирр-рррррррррь!».
Ну, как пикирующий бомбардировщик! смеюсь я, поглядывая в небо.
И снова, бекас начинает лезть в небо
Чиф!.. чиф!
Забравшись повыше, птичка снова срывается в пике и разогнавшись, снова жужжит перьями: «Фифифифир-ррррррррррь!!!».
Бамбуковое плато прошли. Мы сходим с колеи налево и по ольховнику, спускаемся чуть ниже. Стараясь не наступить на лежащие под ногами сухие ольховые ветки и сучки, мы осторожно шагаем по медвежьей тропе, проложенной по краю невысокой, здесь, надпойменной речной террасы
Даже не успев дойти до начала смотровой тропы, метрах в двухстах, прямо напротив нас, в пойме, мы замечаем медведя!
О! Смотри медведь! говорю я.
Чёрный, взрослый зверь спокойно пасётся посреди обширной прогалины в редкостойном, пойменном ивняке. Высокотравье ещё только проклюнулось из почвы, и пойма стоит голая, как хорошее футбольное поле. Веет едва заметный, благоприятный для нас, ветерок. Медведь, постепенно, тянет в нашу сторону.
Давай, подождём! говорит мне Труберг, Я попробую его сфотографировать!
У него широкоплёночный «Пентакс». Я, с завистью, посматриваю на это чудо фототехники Мы устраиваемся там, где стоим прямо на тропе. Здесь сухая, прошлогодняя листва. В речную долину от нас сходит пологий, травянистый склон. Лежать на солнцепёке очень приятно. Я приникаю к своему биноклю
Пасущийся медведь что-то заподозрил! Бросив кормёжку, он поднял голову и смотрит на нас!
По-моему, с такого расстояния он никак не может нас увидеть! прикидываю я, в голове, Значит, услышал?! Наши голоса? Да и мы шуршали листьями, пока ложились!
Ну, нет! тут же отвергаю я «шуршащий» вариант, Услышать шуршание листвой, на таком расстоянии Нет, это нереально!
Опустив нос к самой земле, зверь замирает! Он стоит неподвижно, как изваяние.