Карр!
Лениво каркая, вороны приготовились к долгому ожиданию.
Эх! На месте бы всё осмотреть! вздыхаю я, Пальчиками потрогать!
Сергей, в ответ, скептически хмыкает: «Хм! А, потом останется только обратно, сюда вот, выползти Делов-то!».
Ну, уж, нет! категорически отрезаю я, глядя с огромного обрыва вниз, себе под ноги, Я, здесь, погибать не собираюсь!
Так и оставшись незамеченными для птиц, мы удаляемся обратно, в сторону нашего дома
Тятинский дом. Одиннадцатое апреля. Солнечное, чудесное утро. День обещает быть просто шикарным. Перейдя вброд Тятину по перекату выше устья, мы разворачиваемся вверх по речке и шагаем по краю надпойменной террасы. Этот, западный борт речной долины совсем не высок
Метров через семьсот, мы выходим к закоулку, заполненному тёмным языком пихтарника. Здесь, узким языком, речная долина глубоко выдаётся на запад, в междуречье.
О! восклицает Сергей, Смотри, какой запупок!
Чего?! морщу я, нос, Что, ещё, за слово такое, ты нашёл?! В русском языке!
За-пу-пок! смакую я, на слух, слово по слогам, Ну, Казанцев! Ты, как выкинешь чего! Хоть стой, хоть падай!
А, чего? стоит на своём, ершистый Казанцев, Запупок он и есть, запупок!
Ха-ха-ха! смеюсь я, шагая по кромке террасы, Запупок! Ха-ха-ха!
Ладно, ржать! останавливает меня напарник, Вон! След медведя!
Метров через пятнадцать, мы подходим к медвежьему следу, на белом снегу.
Молодой! прикидывает Казанцев.
Ага, соглашаюсь я, С человека. Лапка маленькая.
Здесь, вчера, медведь вышел в пойму, кормиться. Мы тоже разворачиваемся в пойму, по когтистому, снежному следу. Шаг за шагом
У подножия склона речной терраски бьют роднички. Здесь уже открылись маленькие проталины. Едва ступив на землю, медведь начинает делать покопки. Я вытаскиваю свой полевой дневничок и начинаю подсчёт
С лужи маленькой болотинки, при нашем приближении, срывается серая птица, величиной с голубя.
О! Горный дупель! вскидываюсь я.
Я подумал вальдшнеп! отзывается Казанцев.
Нет! Горный дупель! отрицательно качаю я, головой, Дыхан, прошлой весной, так сказал. Хотя я, сколько не пытаюсь понять разницу между вальдшнепом и горным дупелем так и не нахожу! Дыхан, на это, сказал, что разница у них чисто экологическая: вальдшнеп улетает на зимовку на юг, а горный дупель всю зиму ютится по таким вот, незамерзающим болотинкам.
Дыхан орнитолог, соглашается Сергей, Ему виднее
Мы шагаем по снежному медвежьему следу, через закоулок
Скоро выходим на обширную поляну, среди языка пихтарника. По насту, мы шагаем уверенно и твёрдо, как по асфальту.
Взик! Взик!
Взик! Взик!
За сегодняшнюю ночь подморозило, и крепкий, льдистый наст лишь звонко хрустит под резиновыми каблуками наших болотных сапог
Впереди, на снегу, чернеет кучка!
О! Помёт! ещё издали, радостно горланю я.
Для меня, это научный материал.
Сейчас! Поковыряю его палочками
Но жидкий помёт, за ночь, застыл на поверхности наста тонким, чёрным блином. Попробуй поковыряй! Камень! Но, для меня, эта проблема уже пройденный этап. Я спокойно вытаскиваю из своего рюкзачка пачку новеньких полиэтиленовых пакетиков и загружаю в один из них выломанный палкой из наста, блин помёта. Засовываю пакетик себе в рюкзак. Скоро пригреет солнце и пока мы, к вечеру, приползём домой этот помёт будет в самом, что ни на есть «рабочем состоянии»
Я стою и созерцаю красоту. С веток деревца, перед моим лицом, свисают жёлтые серёжки! Это цветёт ольха волосистая. Та, что на Кунашире образует сырые ольховники, по которым мы, так упорно, день за днём, шляемся с напарником
Я круто сворачиваю в пойму теперь, нам нужно пересечь речную долину и уйти под вулкан, в сторону Ночки
Уже близко речка Тятина. Впереди, свечами вверх, ивняк пробивает пара крякв!
Кря! Кря! Кря! Кря! надрывно орёт утка.
О! вздрагиваю я, от неожиданности, Кряквы!
Конечно, кряквы. Как их, спутаешь?! скептически отзывается Казанцев, Орут, как недорезанные!
Мы стоим и провожаем глазами улетающих уток
Может, там ещё что осталось? спрашиваю я и предлагаю, Давай, потише?
Давай, соглашается Казанцев, Может и осталось.
Мы осторожно подкрадываемся к речке. Выше нас, взору открывается широкая и длиннющая яма! Вплотную к воде, по обоим берегам речки, стоят высокие стены молодого ивняка. С самого начала ямы, как бабочки, мельтеша белыми зеркальцами на крыльях, вниз по речке, нам навстречу стартует целая ватага крохалей! Как торпедоносцы, красиво и сильно, эти крупные утки взлетают по ивовому тоннелю речки, мимо нас. Торопливо, тройками, я считаю их: «Три, шесть, девять, двенадцать, пятнадцать».
Восемнадцать штук! оборачивается ко мне Сергей.
Я не шевелюсь мимо моего лица, как на параде, в бешеном напряжении проходит птичья эскадрилья
Восемнадцать наконец, я запоздало киваю головой, продолжая заворожённо смотреть вслед чёрно-белому мельтешению.
Красиво как! Сила и мощь
Моя рука, сама, тянет из кармана полевой дневничок. Большой крохаль как гусь, это самая крупная утка на Кунашире
Ке-ке-ке-ке!
Уже перейдя речку по перекату, далеко позади, мы слышим короткие, пронзительные и такие неприятные для человеческого слуха, скрипучие крики большого пегого зимородка. Я злорадно усмехаюсь в бородку: «Зимородок!.. Хм! Проснулся Визжи, теперь, хоть тресни! Мы уже уходим с речки!».
Скоро, мы выходим к ольховнику Банного ручья. Это совсем рядом с нашим домом. Можно сказать наши задворки
На снегу, между обширными проталинами, мы, ещё издали, замечаем след медведя. Подойдя, останавливаемся над ним. Я достаю рулетку и приседаю
Передняя лапка четырнадцать сантиметров. Средний, взрослый медведь.
Ага! соглашается Казанцев, Уже не трёхлетка, но и не матёрый.
Этот медведь сильно накрутил, кормясь по проталинам, под ольховником.
Кормился, киваю я на покопки.
Вот же, какой! Не боится! в свою очередь, кивает на наш дом Казанцев, Здесь метров сорок!
Ну прикидываю я и оправдываюсь, Он ходил вчера вечером, по темноте. Поэтому и не боялся.
Присматриваясь к медвежьим следам, мы шагаем по ольховнику. Чёрная грязь сочно чавкает под нашими сапогами
Тридцать восемь покопок лизихитона! радуюсь я своей арифметике, Он поел вполне прилично!
Всё! Конец кормёжке, через минуту, оглядываюсь я вокруг, Ладно, пошли дальше, к Ночке
По голым сейчас, от лопухов, просторам повсюду из земли торчат вечнозелёные, груборебристые листья. По своей фактуре, они напоминают жёсткие листья бамбука, но только, эти тёмно-зелёные.
О! Кремастра!.. Серёж! Смотри! подзываю я напарника, Кремастра изменчивая! Из орхидных. В июле цвести будет. Кистями крупных, тёмно-красных колокольцев!
Значит, орхидея? улыбается Казанцев, Сколько её! Она, здесь, повсюду растёт!
Ага! я наклоняюсь и трогаю пальцами ребристый, грубый лист кремастры, Старая знакомая
Мы подходим к тёмной, сплошной стене хвойника. Здесь идёт медвежья тропа, к Ночке.
По медвежьей тропе, мы шагаем через обширный массив хвойника
Напрямую перевалив через распадок Ночки, мы выходим в точно такой же, как на нашем Банном ручье, сырой ольховник. Здесь повсюду темнеют проталины, блестят на слепящем глаза, ярком солнце, лужи талой воды. Но, большая часть здешнего ольховника пока, скрыта под снегом
Вот, впереди, сквозь переплетение веток ольховника, серебрится розлив подпруженного ниже снежной плотиной, ручья. Мы не выбираем. Мы бредём, в своих болотных сапогах, напрямую
Передо мной, в воде, у снежного заберега, покачивается студень лягушачьей икры. По колено в холодной, талой воде, я наклоняюсь и удивлённо разглядываю кладку лягушки.
Серёж! Иди, посмотри! окликаю я, вильнувшего чуть в сторону, напарника, Лягушачья икра! Ещё заморозки будут, да и метель может сорваться! Снег ещё, кругом лежит! А, лягушка уже отметала!
Тут она сама лежит! отзывается тот, Дохлая!
Я бросаю разглядывать кладку и бреду, по затопленному ольховнику, к Сергею На снегу, разбросав в стороны все четыре лапки, без движения, лежит дальневосточная лягушка. Казанцев трогает её веточкой: «Что, это, она? Дуба врезала». В ответ, я недоумённо пожимаю плечами: «Не знаю!». Мы шагаем дальше
По густому, хоть и голому сейчас, ольховнику, сразу за прудиком, наследил медведь.
А, медведь хорроший! уважительно киваю я на следы от когтистых лап, на снегу.
Ага! соглашается Казанцев, Не мелочь пузатая.
Глубокие отпечатки медвежьих лап и там и тут, красуются на мокром, весеннем снегу. След очень свежий, просто горячий! Стараясь не шуметь, мы осторожно шагаем по следу
Я не забываю считать покопки.
Этот медведь кормится только лизихитоном! приглушённо говорю я, Вот! Эта покопка уже шестидесятая!
Вот, это, да! озадачивается Сергей, Сколько же, ему, надо?
Не знаю, признаюсь я, всматриваясь в заснеженный ольховник впереди нас, в надежде увидеть среди частокола тонких стволиков тёмную фигуру медведя, Мы ещё только собираем информацию. Ещё работать и работать, прежде чем будем знать.