Тогда слушай меня, копейка! я высморкался в штору, вытер об нее руки.
Гости жадно смотрели на это представление, ну прямо как тогда на истфаке, тогда тоже больше ржали над такими фортелями, чем слушали.
Точно тебе говорю. Крестьянам вскоре разрешат выходить из общины. Указ на сей счет будет. От самого Столыпина.
Журналист вытащил из внутреннего кармана блокнот и карандаш, быстро что-то в него записал.
Да об этом вы узнать никак не могли, покивал головой Бессмертных. И как крестьянство воспримет сие?
Общиной сильна земля русская, я вздохнул. Многие дела в селе только миром порешать можно. Трудно будет единоличнику. Да и мироедов опять прибавится.
Значит, плохо вы, Григорий Ефимович, оцениваете реформу?
Где уж моим умишком угнаться за министрами, осклабился я. Но раз уж выкупные платежи отменили, надо дальше идти, дать землицу-то крестьянину.
Журналист покивал, еще что-то записал. А я вперил свой взгляд в Лохтину. Та задышала, начала терзать кружевной платочек. Надо поднять «градус».
Бог все видит! продолжал я, повышая голос. Воздастся мироедам по грехам ихним! Ждите! Идет, идет конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следует за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными.
Что там дальше было у Иоанна Богослова, я не помнил, поэтому уселся на кровать, мотнул головой:
Подите все прочь, нет моих сил больше.
Народ, перешептываясь, подался в коридор, Лохтина захлопнула дверь, упала передо мной на колени:
Отче, как же жить дальше? Научи!
Я бы тоже хотел знать ответ на этот вопрос. Распутин пока не успел нажить серьезных врагов, но совсем скоро против него ополчатся все православная церковь, двор, чиновники, интеллигенция. Аристократы так вообще составят заговор и решат убить старца. Во главе встанут князь Юсупов и великий князь Дмитрий Павлович, племянник Николая. А еще руку к убийству приложит офицер британской разведки Освальд Рейнер.
Я прямо чувствовал, как пули черносотенца Пуришкевича входят в мою спину. Передернуло. Может, ну его, уехать обратно в Тюмень и жить простой крестьянской жизнью? Чушь. Пахать я не умею, деревенских навыков нет, жена Распутина меня мигом раскусит. И настучит в консисторию, а там и так дело о хлыстовстве на мази. И в концовке та же монастырская тюрьма.
Нет. Все мои плюсы они лишь в знании будущего. А оно печально. Что для России, что для Распутина. Только вперед, только буром, не сомневаться, давить уверенностью.
Я тяжело вздохнул.
Молись, Оля, Богу. Вот и вся учеба.
* * *Обедали скромно. Суп, бифштекс с картошкой, пироги, квас, настойки. За столом было четверо. Гость доктор Калмейер, массивный мужчина с пышными бакенбардами. Сама хозяйка дома и ее муж пожилой чиновник с бородкой клинышком а-ля Калинин. Правильно я вычислил его превосходительство господин действительный статский советник Владимир Михайлович Лохтин, гражданский генерал. А Ольга Владимировна, получается, у нас генеральша.
Сначала обсудили мое пророчество. Но так, вскользь, тема общины публику не волновала. Потом беседа перескочила на странную смерть бывшего генерал-губернатора Петербурга Трепова. Того самого, который в прошлом году объявил бунтующей столице, что армия «холостых залпов давать не будет» и патронов тоже не пожалеет. Беспорядков и уличных боев, в отличие от Москвы, действительно, не случилось метод угроз подействовал.
Затем разговор перешел на состояние детей Столыпина. После недавнего взрыва на Аптекарском острове пострадали сын и дочь премьера. Если первый отделался ушибами, то Наталья стала инвалидом. Ей даже сначала хотели ампутировать обе ноги, но в итоге врачи спасли конечности.
Ходить не сможет, констатировал со вздохом Калмейер, который оказался лечащим врачом Натальи.
Это почему же? встрял я.
Сложные, смещенные переломы с осколками, коротко ответил доктор, не глядя на меня.
По его лицу было видно, что он не одобрял увлечение Ольги Владимировны оккультными личностями.
Молитва отца Григория исцеляет не только душу, но и тело, Лохтина отпила вина из бокала, посмотрела на меня влюбленными глазами.
Я поежился. Рядом сидит муж с ножом в руках, пилит бифштекс. Надо уезжать из этого дома. И поскорее.
Тут обедней не поможешь, покачал головой доктор. Осколки молитвой правильно не сложатся. Девушка будет расти, а кости
Тут обедней не поможешь, покачал головой доктор. Осколки молитвой правильно не сложатся. Девушка будет расти, а кости
Калмейер махнул рукой, снял заложенную за воротник салфетку. Бросил ее на стол.
Божья молитва может все, уверенно произнес я, поворачиваясь к Лохтиной. Лист бумаги нужон да карандаш.
Все с любопытством уставились на меня.
Позвольте узнать, зачем? поинтересовался Владимир Михайлович, тоже снимая салфетку.
Займемся инженерным делом.
Вот как? Лохтин смотрел на меня с изумлением. Какие науки вы изучали, в каких университетах?
Похоже, надвигается сеанс публичной порки.
Владимир, я прошу тебя! попыталась сгладить хозяйка дома, позвонила в звонок.
Горничная принесла мне лист бумаги, карандаш. Я отставил тарелку прочь, сложил руки.
Господи, прости нас грешных дальше я молился молча, попутно вспоминая аппарат Илизарова. Мать, хирург, не раз меня брала к себе в отделение. Насмотрелся.
Закончив молитву, я под удивленными взглядами присутствующих нарисовал кольца, спицы, винты. В принципе аппарат очень простой, ничего сложного в нем не было.
Вот это, значица, спицы, я ткнул карандашом в лист. Они вводятся в кость дрелью выше и ниже перелома. Найдется у вас тонкое сверло?
Калмейер открыл рот, закрыл.
Ну ежели не найдете, вон, инженеров попросите, я кивнул на обалдевшего Лохтина, они сделают.
И что же дальше? заинтересовался доктор.
Спицы вводятся крест-накрест. После чего крепятся к кольцам. Закручивая или откручивая винты на кольцах можно смещать осколки да складывать их по-нужному. Сложили да оставили сращиваться.
За столом повисло молчание. Доктор и статский советник осмысливали мою речь, Лохтина смотрела влюбленным взглядом.
И где вы такое видели, позволю себе спросить?
Само в голову пришло. Но спробовать надо. Сдается, что так можно кость сжимать или растягивать. Медленно. Месяцев за несколько нарастить кость. Или уплотнить.
Спицы занесут заразу, сообразил Калмейер.
А ентот ваш, как его, нож, которым режете, не заносит?
Его стерилизуют! На пару или спиртом!
Вот и протрите спицы спиртом, пожал плечами я.
А что, Артур Борисович, очнулся Лохтин, это как стальными тяжами ветхое строение подкрепляют. Может сработать, берусь сделать прототип в наших мастерских.
Неужели это доктор взял лист в руки, было дадено вам э-э в откровении свыше?!
Ну не снизу же, я поковырялся в зубах, чувствуя себя Шариковым за столом у Филиппа Филипповича Преображенского.
«Желаю, чтобы все!» Водки, что ли, выпить? На душе стало тоскливо, я опять вспомнил родителей, свою прежнюю жизнь. До изобретения пенициллина еще тридцать с лишним лет, можно легко загнуться от любой заразы. Впереди две мировые бойни, тоже то еще приключение, не говоря уж о революции и гражданской войне. Предопределена ли история, или ее можно изменить? Вот главный вопрос, на который мне предстоит ответить.
* * *После обеда дом всполошился звонили из Царского Села.
Григорий Ефимович, вам телефонируют! ко мне в комнату ворвалась Лохтина.
А я только собрался разобраться с письмами Распутина Пришлось идти к специальной подставке в гостиной, крутить ручку.
Слушаю! я вслушался в хрип и скрип в трубке. Слышимость оставляла желать лучшего.
Это Танеев у аппарата. Начальник собственной его императорского величества канцелярии, официальным голосом на том конце провода произнес мужской голос. Господин Распутин?
Да, слушаю.
Ваш завтрашний визит в Зимний дворец одобрен. Петр Аркадьевич будет ждать вас в полдень.
Благодарю, на автомате ответил я и спохватился. Ало, ало!
Но в Царском Селе уже повесили трубку.
Отче, что вам сообщили?
В дверях гостиной меня караулила Лохтина.
Завтра меня в полдень ждет Столыпин.
Так это же замечательно! Ольга Владимировна всплеснула руками. Разве не этого вы хотели?
Я хотел?!
Распутин. Распутин да, хотел. Первый его визит в Царское Село произвел на Николая с семьей такое впечатление, что он попросил старца заглянуть и к Столыпину, помолиться над его больной дочкой. Вот, значит, что мне завтра предстоит!
Глава 2
19 октября 1906 года, 12:30
Санкт-Петербург
А я думал, ты, Гришка, обычный мошенник! Столыпин вперил в меня свой грозный взгляд, но я его проигнорировал. Перекрестился на красный угол, без спросу уселся за массивный стол. У нас у самих грозный взгляд. Да и настроение, если честно, не очень.