Зачем? удивилась Кэрри.
«Никто меня не узнаёт, захотелось сказать ему. Никто на меня не пялится». Но вместо этого он сказал:
Мне нравится быть в маскарадном костюме.
Фред произнес это медленно и старательно, и ему показалось, что он не услышал в своем голосе акцента.
Кэрри кивнула, как будто поняла его. Они сели в машину.
До появления Фреда в средней школе Ист-Норбери еще никогда не было ученика, для которого английский язык не был родным и который мог оказаться нелегальным иммигрантом. По большей части к нему относились дружелюбно, однако тысячи улыбок, перешептываний и жестов, самих по себе вроде бы безобидных, постоянно напоминали: «ты здесь чужой».
Ты волнуешься по поводу встречи с моими родителями? спросила Кэрри.
Нет, соврал Фред.
Маме просто не терпится с тобой познакомиться.
Они подъехали к белому ранчо, перед которым раскинулся безукоризненно подстриженный газон. На почтовом ящике у входа было написано «Уайенн».
Это твой дом, сказал Фред.
А ты, оказывается, умеешь читать! пошутила Кэрри, выходя из машины.
Направляясь к дому, Фред чувствовал в воздухе запах моря и слышал шум волн, набегающих на берег. На крыльце стоял фонарь из тыквы.
«Сказочный домик, подумал Фред. Американский замок».
* * *Я могу чем-нибудь помочь? спросил Фред, стоя в дверях кухни.
Миссис Уайенн («Зовите меня Кэмми») сновала между столом, используемым как место для нарезки-перемешивания-раскладывания, и плитой. Одарив Фреда мимолетной улыбкой, она снова принялась за работу.
Не утруждай себя. Иди лучше поболтай с моим мужем и Кэрри.
Я правда могу помочь, настаивал Фред. Я разбираюсь в готовке. У моих родителей ресторан.
О, знаю. По словам Кэрри, свинина му-шу[2] там просто объедение. Оторвавшись от работы, миссис Уайенн обернулась, и ее улыбка стала еще шире. А ты хорошо говоришь по-английски!
Фред никак не мог взять в толк, почему все считают таким важным упомянуть об этом. В голосах людей звучало удивление, и он не знал, что отвечать.
Спасибо.
Правда, очень хорошо. Ну а теперь ступай. Я сама управлюсь.
Фред вернулся в гостиную, жалея о том, что нельзя было остаться в таком привычном тепле кухни.
* * *Это просто ужасно, сказал мистер Уайенн. Какие они храбрые, эти студенты с площади Тяньаньмэнь[3]. Настоящие герои!
Фред молча кивнул.
А твои родители, продолжал мистер Уайенн, тоже были диссидентами?
Фред замялся. Он вспомнил, как его отец читал китайскую газету с фотографиями многолюдных протестов в Пекине, которую бесплатно раздавали в китайском квартале в Бостоне.
Глупые юнцы! воскликнул он, красный от возмущения. Родители потратили на них столько денег, а они позируют перед фотографирующими их иностранцами, вместо того чтобы учиться! Чего они хотят добиться? Избалованные, начитались американских книг! Затем отец повернулся к Фреду и погрозил ему кулаком. Если ты только посмеешь выкинуть подобный фортель, я хорошенько тебя отлуплю, чтобы впредь думал головой, а не задницей!
Да, наконец сказал Фред. Вот почему мы перебрались сюда.
Мистер Уайенн удовлетворенно кивнул.
Америка замечательная страна, правда?
Если честно, Фред так и не мог взять в толк, почему однажды родители разбудили его среди ночи; почему они плыли на лодке, ехали на машине, затем на автобусе, потом поднялись на большой корабль; почему на протяжении многих дней они сидели в темном трюме, где его постоянно тошнило от качки; почему после высадки на берег они прятались в кузове грузовика, до тех пор пока не оказались в грязных трущобах китайского квартала Нью-Йорка, где какие-то люди разговаривали с его отцом угрожающим тоном, а тот лишь молча кивал; почему отец однажды объявил, что они теперь другие люди и у них другие имена и ни в коем случае нельзя вступать в разговоры с иностранцами и полицией; почему несколько лет они жили в подвале ресторана, в котором работали, и бесконечно обсуждали, как заработать достаточно денег и расплатиться с суровыми людьми; как они, наконец, переехали в Ист-Норбери, этот городок на побережье Новой Англии, где, как сказал отец, нет китайских ресторанов, а американцы слишком глупы, чтобы понять, что повар из него никакой.
Да, сэр, замечательная, вслух произнес Фред.
И ты держишь в руках лицо великого человека, сказал мистер Уайенн, указывая на маску Рейгана у него в руках. Истинный борец за свободу.
После той недели в июне отец каждый вечер подолгу о чем-то разговаривал вполголоса по телефону. И вдруг он объявил Фреду и его матери, что им нужно вызубрить новую «легенду» про то, что они якобы были связаны со студентами, погибшими на площади Тяньаньмэнь, разделяли те же самые идеалы и были безнадежно влюблены в «демократию». В разговорах все чаще стало упоминаться выражение «политическое убежище», и все готовились к беседе с иммиграционными чиновниками в Нью-Йорке, чтобы наконец узаконить свое пребывание в Америке.
Тогда мы сможем остаться здесь и заработать кучу денег, удовлетворенно заявил отец.
Раздался звонок в дверь. Кэрри встала и взяла вазочку с конфетами.
Кэрри просто обожает приключения, сказал мистер Уайенн. Он понизил голос. Вечно пробует что-нибудь новенькое. В ее возрасте бунтарский дух это естественно.
Фред кивнул, не зная, как понимать эти слова.
Лицо мистера Уайенна потеряло свое дружелюбное выражение, словно с него спала маска.
Пойми, у нее сейчас такой период. И ты лишь часть он неопределенно махнул рукой, часть того, чем Кэрри пытается воздействовать на меня. Все это несерьезно, добавил он. Однако тон его был абсолютно серьезным.
Фред ничего не сказал.
Я просто хочу, чтобы не было никакого недопонимания, продолжал мистер Уайенн. Людям свойственно общаться в своем кругу; надеюсь, ты согласишься.
В прихожей Кэрри ахнула, притворяясь, будто ее напугали гости, затем громко выразила восхищение их маскарадными костюмами[4].
Не пойми превратно то, как Кэрри к тебе относится.
Кэрри вернулась в гостиную.
Почему такая тишина? спросила она. О чем это вы тут сплетничали?
Я просто попросил Фреда рассказать про свою семью, сказал мистер Уайенн, и его лицо снова стало приветливым и улыбающимся. Ты знаешь, что они были диссидентами? Очень мужественные люди.
Поднявшись на ноги, Фред сунул руку в карман и стиснул маленькую бронзовую лопатку. В эту минуту ему очень захотелось швырнуть ее в лицо мистеру Уайенну, почему-то очень напомнившее лицо его собственного отца.
Однако вместо этого он сказал:
Извините, я не догадывался, что уже так поздно. Мне пора идти.
1ГОНКОНГ, 1905 ГОД
Цзючжун! снова громко окликнул Уильяма отец. Он не сдерживал свой голос, в отличие от соседки, которая пыталась успокоить ребенка, страдающего коликами.
«Ну почему в Гонконге все кричат? На дворе двадцатый век, а все ведут себя так, будто по-прежнему живут в деревне».
Меня зовут Уильям, пробормотал он вполголоса. Несмотря на то что отец оплатил его дорогостоящее обучение в Англии, старик по-прежнему упорно отказывался называть сына его английским именем, которое тот носил уже больше десяти лет.
Уильям постарался сосредоточиться на лежащей перед ним книге мистическом христианском трактате четырнадцатого века.
«Ибо ты вверг меня своим вопросом во мрак, в то самое облако неведения, в котором пребываешь сам».
Цзючжун!
Уильям заткнул уши пальцами.
«Да будет ниспослана человеку милость познать все прочие существа и их творения, да и творения самого Господа, и он может в полной мере мыслить о них; но о самом Боге не смеет думать никто».
Эту книгу, «Облако неведения», Уильяму подарила на прощание перед отъездом Вирджиния и ее, как, несомненно, одно из лучших творений Господа, Уильяму до боли хотелось «познать».
Ты собираешься возвращаться на загадочный Восток, сказала Вирджиния, вручая ему книгу. Так пусть же тебя направляют мистики Запада!
Гонконг не такой, возразил Уильям, огорченный тем, что она считает его обыкновенным китайцем Хотя в каком-то смысле именно им он и был. Это часть Британской империи. Цивилизованный город. Уильям взял у нее книгу, почти прикоснувшись к ее пальцам, но все-таки не прикоснувшись. Я вернусь через год.
Вирджиния вознаградила его открытой сияющей улыбкой, которая больше всех отличных оценок и похвал учителей позволила ему почувствовать себя настоящим англичанином.
«И на сем я оставлю все то, о чем могу думать, и буду любить то, о чем думать не могу. Ибо хотя Его можно любить, о Нем нельзя думать. Познать и обрести Его позволено через любовь, но только не думать о Нем».