Греческое. Папа был греком, мама русская.
Откуда вы взялись в нашем башкирнике? спросил я.
От эпитета «мерзопоганый», привычного в аттестации родного города, я все-таки удержался.
Тут были нередки смешанные браки. На чеках супермаркета то и дело приходилось читать нечто вроде «кассир Иванова Лариса Акбердовна».
Муж Нателлы мог оказаться башкирином, а я не хотел ее оскорблять.
Ума не приложу, она легко рассмеялась. Ладно, Володя, если нравится, называйте меня по полному. А если хотите Эллой, это короче. Так тоже иногда звали.
«Элла» самое то!
Я обрадовался.
Такое усечение имени полностью отрывало хозяйку студии от той чертовой Наташи.
Та кот, Элла, заговорил я дальше. Никогда бы не подумал, что соберусь сниматься для порножурналов. Если кто-то узнает не поймут. Хотя близких друзей у меня нет, узнавать некому.
Наши соотечественники на девяносто процентов дебилы и ханжи. Даже тот, кто понимает суть, прикидывается страусом. А между тем, порнография есть важнейшее из искусств.
Важнейшее? переспросил я, усмехнувшись. Ильич от таких слов перевернется в хрустальном гробу.
Важнейшее и нужнейшее.
Даже так?
А вы как думали?
Нателла отставила чашку.
То есть извините а ты как думал?
Если честно, не думал никак, признался я. Ты правильно сказала «страус». Смотрят все, не признается никто.
Так вот.
Она подняла палец.
Качественная порнография дает полноту жизни всем, кому реальное недоступно. Подростку, которому запрещен секс. Супругам, которые прожили тридцать лет, но не желают ходить на сторону. Старику, который еще хочет, но уже не может. Инвалиду, прикованному к постели. Полярнику в Антарктиде. Космонавту в железной бочке, закинутой на орбиту
Я покачал головой.
Такие глобальные мысли не посещали меня никогда.
И так далее. Порноактеров никто не рассматривает всерьез, но Джианна Михаэлс принесла людям неизмеримо больше пользы, чем какая-нибудь Любовь Орлова.
Смелые слова, Элла, сказал я. Но патриотисты свернут за них голову. Да и вообще, считается, что порнография это стыд, позор и удел моральных уродов.
Моральные уроды те, кто это говорит. А мы
В кармане джинсов у Нателлы заверещал телефон.
Извини, Володя, вынуждена отвлечься.
Она встала, вышла из комнаты, затворила за собой.
Я сидел на месте, допивал кофе, и чувствовал, что жизнь поворачивается неожиданным боком.
5
Очередной кандидат? поинтересовался я, когда Нателла вернулась.
Кандидатка.
Я вспомнил, как она сказала, что женщин фотографирует гей Каша, но ничего не стал выяснять.
В незнакомом мире каждую минуту возникали новые загадки и это, кажется, радовало.
Володя, нас прервали, а я хотела сказать, что ты можешь заниматься очень важным, очень полезным делом. Сам того не зная, будешь помогать многим людям.
Постараюсь.
Порнография несет все живое, что есть в жизни.
Элла, вы то есть ты просто сыплешь афоризмами!
Но все еще на свободе, подхватила она. Ну, значит, так. У меня есть время перед следующей моделью. Сделаем оценочную фотосессию?
Оценочную?
Ну да. О лице не будем беспокоиться, это для внутреннего пользования. Пофотографирую так и сяк, чтоб понять, насколько ты фотогеничен как порномодель.
В голом виде? уточнил я, хотя все было ясно.
Нет, в водолазном скафандре.
Нателла поднялась, откатила столик к стене, куда-то нагнулась, чем-то щелкнула.
С легким треском вспыхнули лампы.
Мне показалось, что белый свет хлынул из стен, пронизал воздух, поднял пол к потолку.
Становись! скомандовала она.
Куда? спросил я.
Туда! Нателла махнула рукой. Встань на бумагу, только осторожно, валик держится на честном слове, может размотаться.
Я вступил в жаркое сияние.
Давай
Что именно давать, я не расслышал, не только ослепнув, но и оглохнув от сияния.
Я чувствовал себя летчиком, попавшим в лучи вражеских прожекторов и полностью парализованным.
А теперь
Слова еле пробивались сквозь плотную белую толщу.
Что «теперь»??!!!
Я гаркнул во всю силу легких, хотя Нателла наверняка слышала нормально.
Повернись! раздался столь же громкий ответ.
Вероятно, подобное случалось с каждым, кто впервые попадал под студийные лампы; она знала, что делать.
Вероятно, подобное случалось с каждым, кто впервые попадал под студийные лампы; она знала, что делать.
Как?! крикнул я.
Лампы нехотя погасли, вернулась действительность.
У Нателлы на груди висел фотоаппарат с огромным объективом; я даже не заметил, откуда он взялся.
Элла, я потерял ориентацию, посетовал я.
Привыкнешь, Володя, со временем, не все сразу, успокоила она. Ладно, свет убавлю, буду снимать со вспышкой.
Я перевел дух.
Не думай ни о чем, расслабься и сконцентрируйся на себе. Не обращай внимания на фотоаппарат. И обо мне забудь, меня тут нет.
6
Региональная трасса Р-240 тихо шипела под колесами.
На обочинах еще серел снег, но асфальт, посыпанный какой-то дрянью, был чистым.
У меня имелась привычка выезжать из города и колесить по округе, когда в жизни происходило нечто, требующее переосмысления.
Выйдя от Нателлы, я отправился в такую поездку.
Равновесия не пришло, домой я возвращался в неустойчивом состоянии.
Наш город распластался на горах; его ограничивала река, текущая с севера на восток.
Перед самым мостом меня подрезала черная «Соната» в древнем, тусклом и помятом кузове.
Водитель невидимый на просвет сквозь насмерть тонированное стекло высунул в окно руку с поднятым пальцем.
Я не выругался, не обозвал сонатчика ни «деревенской мордой», ни хотя бы «обезьяньей задницей»; я пребывал где-то очень далеко.
На ближней горе, справа от моста, торчал обелиск.
Сооружение, называемое «Монументом согласия», было воздвигнуто еще при советское власти.
Оно символизировало воссоединение местных народов, якобы происшедшее в тьмутараканские времена.
Сейчас фаллический символ нагнал странные мысли.
Глава вторая
1
Слушай, Вова, я хочу покурить!
Ирина заправила в бюстгальтер уже вытащенную было грудь, опустила джемпер, одернула юбку.
Покури, Ира, покури, разрешил я, с сожалением отпустив ее горячие ягодицы. Пять минут ничего не решат.
О чем и говорю. «Пять минут, пять минут» как пела драная проблядь Гурченко
Она пошарила в сумке, лежавшей на тумбочке, что-то достала.
Минута туда, минута обратно. И там пять от силы. Только я тебя запру снаружи, хорошо? А то ходят всякие. Явится ко мне кто-нибудь из наших, потом не выгонишь
Хорошо.
Действительно, какие-то минуты ничего не стоили; мутное течение жизни их не замечало.
Я бы пока принял душ, да не взял полотенце, посетовал я. Умен, как татарин после обеда.
Вова, не сходи с ума, ответила Ирина. Если мы собираемся трахаться, нам ли делиться полотенцами? Возьми там мое, с красными полосками.
В чувственном мраке прошуршали шаги, на секунду открылась дверь, полосой пробежал коридорный свет, донеслись голоса.
Потом проскрежетал замок и все стихло.
2
Я поднялся.
Кровать заскрипела; на своем веку она видала многое.
Санузел был простеньким, но чистым, Иринино полотенце казалось совсем свежим.
Вода ласкала. В нашем городе из кранов текла совсем другая.
Зеркало запотевало медленно; я мылся и разглядывал себя.
Неожиданно вспомнилась порностудия.
Я уже затруднялся подсчитать, как давно все случилось.
Нателла легко склонила меня к пробам, но едва погасли лампы, как что-то сместилось в моем восприятии.
Трусы я натягивал, повернувшись к Нателле спиной.
Я знал, что мой пенис зафиксирован в доброй сотне кадров. Но показывать его опять казалось невозможным.
Неважным было даже то, что фотограф лесбиянка, то есть в общем не женщина.
Я просто стеснялся своего тела, уже не понимал, как пять минут назад вертелся так и сяк.
Нателла уловила мое состояние, ни о чем порнографическом больше не заговаривала, только еще раз сделала кофе, который мы выпили почти молча.
На прощанье она сказала, что ждет моего звонка относительно дальнейшего сотрудничества.
Решение оставалось за мной; я получил карт-бланш.
Уже следующим утром я постановил, что вчерашнее было не со мной.
Я не позвонил Нателле ни на неделе, ни потом.
Попытку следовало вычеркнуть из жизни.
Я ее и вычеркнул тем более, что на работе сгущалось высокое напряжение.
Потеряв начальническую должность в обанкротившейся фирме, я устроился на аналогичное место в филиал крупной продуктовой сети.