Н-да, примирительно возразит читатель, на счёт экзамена вроде бы понятно. Но «извлекать из негатива пользу» это вы уж слишком!..
Что ж, перед тем как ответить на последнее возражение, автор просит читателя и уважаемого собеседника дочитать эту книгу до конца.
7. Родзянко и «необъяснимое равновесие»
В подклете новенькой церкви, построенной в традициях древних подпружных крестово-купольных кружал, глиняных гидрозамков и стен, сложенных на чисто известковом строительном растворе, стенописец Венедикт вечерял с товарищем.
Пахло «сырым» гидратом окиси кальция и меловой, ещё не просохшей отделкой подсобных помещений. Собеседники расположились за маленьким импровизированным столиком, составленном из деревянного упаковочного ящика и куска толстой фанеры. Роль скатерти традиционно выполнял разворот старой московской газеты. Из приборов на столе были две вилки, одна столовая ложка (на всякий случай), несколько бумажных тарелок, горсть салфеток и старый, полуразвалившийся консервный нож.
Товарища звали Юрием, Юрием Владимировичем Родзянко. Никакого отношения к знаменитому однофамильцу товарищ не имел, но магия исторического имени, как невидимый и требовательный камертон, настраивала общение друзей на неспешный рассудительный лад. Каждому из них было немногим за тридцать. И если в двадцать лет подобный дружеский разговор пестрит курьёзами о настоящем и небылицами о будущем, то в тридцать мысли о грядущем уступают желанию осознать реально прожитое прошлое.
Вень, гляди, мы с тобой вскладчину более полувека отмотали от житейской катушечки!
Юрий разлил по единой (так говорят, когда не намереваются вести счёт количеству выпитого) и внимательно посмотрел на товарища.
Да, Юра, не прост оказался этот «Кносский лабиринт». Я всё думаю, хватит длины клубка дойти до главных событий или оборвётся нить где-нибудь на середине, что тогда?
Тогда всё, Венечка, приехали. А куда приехали какая разница!
Есть разница. По-твоему, помер человек и нет его? Жил, не жил одно безликое нечто, вернее, ничто. Однако вот какое дело. Со мной недавно странное событие приключилось. Держу его в тайне, если расскажу, подумают, что свихнулся я, не иначе. Но тебе скажу. Как говорится: от меня не убудет и к тебе не прибавится, потому что не поверишь.
Аристов и Родзянко, несмотря на давнюю дружбу, были людьми совершенно разными. Веня, вдохновенный романтик, всякий раз с азартом проверял себя и собственную судьбу на прочность и выдержку. Юра, с юности пугливый и расчётливый педант, наперёд всякого действия долго размышлял о надобности оного.
Подружились они случайно. Как-то, возвращаясь из школы, Венедикт увидел толпу ребят из параллельного класса, обступивших какого-то парня. Не трудно было понять, что назревает самосуд. Веня бросился в толпу. Орудуя локтями и портфелем, раздвинул плотное кольцо «воинов дворовой справедливости» и встал рядом с поникшим и испуганным парнишкой.
Ты чё? попёр на Веню рыжий парень, видимо, заводила этого «низкорослого ристалища».
Веня ничего не ответил. Стараясь двигаться размеренно и не торопясь, он сгрёб подзащитного в охапку, рявкнул на рыжего: «А ну, пусти!» вышел из окружения и был таков.
Спасённого парня звали Юркой. Когда они оказались в безопасном месте, Юра, ещё подрагивая от страха, спросил Веню:
Почему они отпустили нас?
Не знаю. Испугались, наверное, ответил Веня.
Венедикт действительно не знал, по какой причине ему сошла с рук эта демонстративная дерзость. Быть может, в нём в момент напряжения внутренних сил открылось то, что потом многократно закрепится в армейском двухгодичном тренинге, умение принимать решение, исходя из интуитивных «знаний» о будущем.
Он не был уверен в том, что никто не дёрнется в ответ на его действия. Он даже не думал об этом. Предметом его заботы в те мгновения был сжавшийся в комок парень, а вовсе не собственная безопасность.
Когда подобных случаев «необъяснимого равновесия» накопилось в избытке, Венедикт озадачил себя проблемой взаимопроникновения времён. И первое, что заинтересовало его пытливый ум, возможность увидеть будущее.
«Без умолку безумная девица» гремел Высоцкий, утверждая право человека на знание предстоящих событий.
В один из вечеров Веня поделился с матерью новым для него интересом.
Когда подобных случаев «необъяснимого равновесия» накопилось в избытке, Венедикт озадачил себя проблемой взаимопроникновения времён. И первое, что заинтересовало его пытливый ум, возможность увидеть будущее.
«Без умолку безумная девица» гремел Высоцкий, утверждая право человека на знание предстоящих событий.
В один из вечеров Веня поделился с матерью новым для него интересом.
Ты слышал что-нибудь о библейских пророках? спросила мать.
Нет, кто они? простодушно переспросил Веня.
У нас есть книжка Мама подошла к книжной полке и стала перебирать корешки книг.
Через минуту она взяла в руки старый рассыпающийся фолиант с красивой, потёртой обложкой и пожелтевшими, во многих местах порванными страницами.
Это ещё дореволюционное издание. Приданое нашей бабы Зины. Полистай.
Текст о библейских пророках произвёл в экзальтированной душе Венедикта сущую революцию. То, что описанные в книге истории произошли на самом деле, Веня сразу оставил за границами сомнений. Глотая страницу за страницей, он с упоением духовного чтеца всё глубже погружался в неведомый для себя мир религиозных отношений.
Через какое-то время он с удивлением заметил, что совершенно нормально воспринимает идею существования Бога. Его не удивляют описания невероятных с точки зрения здравого смысла чудесных явлений и крутая метафизика материальных событий. «Это же очевидно! Ангел не мог не прийти к ним на помощь» восклицал он, радуясь заступничеству архангела Михаила за Ананию, Азария и Мисаила, трёх невинно осужденных отроков, брошенных жестоким царём Навуходоносором на сожжение в огненную печь.
Мама с удивлением поглядывала на сына и дивилась его податливости, говоря словами Александра Блока, к «несказуемому». С одной стороны, это радовало её, с другой настораживало. Уж больно труден путь верующего человека в мирских потёмках. И хотя говорят: «С волками жить по-волчьи выть», не должен истинно верующий человек, живущий бок о бок со зверем, выть по-звериному! Конечно, судьба христианских мучеников от древних времён и до недавних наших дней свята и возвышенна. Но какая мать пожелает телесного унижения своему возлюбленному чаду. Разве что София
8. Видение
Венедикт в очередной раз разлил по единой.
Это случилось пару лет назад. Я заканчивал роспись придела преподобного Симеона в храме на Поварской. Был тихий предрождественский вечер. Настоятель только что завершил исповедь и отъехал в Патриархию. Несмотря на приближение праздника, в храме было немноголюдно. Из служащих, пожалуй, только матушка Наталья да алтарник Геннадий Васильевич. Кстати, вскоре после случившегося оба они почили. А я вот жив и несу эту странную тайну за всех нас троих. Может, оттого и тяжко у меня на душе, Юра, ох, тяжко.
Да что случилось-то, говори, перебил его товарищ, доливая (по единой) «припрятанный» на дне бутылки остаток.
А случилось вот что. Сначала все мы услышали какой-то гул. Затем я почувствовал небольшую вибрацию воздуха. Эта вибрация рождала странное беспокойство, хотелось всё бросить и бежать сломя голову куда-нибудь, всё равно куда, главное, прочь, подальше. Повинуясь неясному влечению, я оглянулся. И тотчас передо мной, будто из-под земли, «вырос» киот с иконой преподобного Симеона Столпника. Этот напольный киот уж сколько лет стоит слева от малого иконостаса в пределе преподобного Симеона. Я же находился в этот момент в главном четверике
Это пространственное несоответствие я обнаружил в своих воспоминаниях много позже. Но тогда, припав с горячей молитвой к образу, я ни о чём не мог думать и только повторял: «Отче! Огради нас Христа ради от супротивной силы!» «Обернись», будто ответил мне Симеон. Я обернулся. Храм был совершенно пуст. Только мать Наталья и Гена как-то странно стояли у свечного ящика. Опершись руками в верхние антресоли свечного ящика, они неловко поддерживали сползающие на пол книги и растерянно оглядывались по сторонам.
Я встал с колен и подбежал к ним.
Что это было? проговорила Наташа, утирая кончиком косынки брызнувшие из глаз слёзы.
Куда люди-то делись? Глядите, храм пуст нахмурился Геннадий Васильевич.
Мне показалось, что причиной всему стало странное шевеление стен. Я принялся рассматривать написанные на сводах фрески и заметил едва уловимые глазом перемещения. Это были не хаотичные иллюзорные смещения пятен, но вполне осмысленные движения персонажей живописи. Движения соответствовали логике того или иного фрагмента божественной истории. Вода в источнике лилась обычным способом, птицы расхаживали по двору между затейливых храмин. Образы библейских персонажей, сбросив иконописное оцепенение, творили наяву Священную историю. Короче говоря, фрески ожили!