Ассоциации явных полярностей. Полярности явных ассоциаций - Борис Михин 2 стр.

Плотно стянуто полотно лет.
И какой-то из свежих май.
Не понятно  вершина, дно ли
(это важно  не понимать).

А не хочется по-имперски, 
это на человека тест.
И не знать, кто мерзким, кто дерзким
(это важно  не знать, кто есть).

Неужели уже пропикало,
и нет помощи, и не-мощь.
Не смогла не жить паролимпийка
(это важно  не жить не смочь).

И еще, вот ведь, кто-то как-то,
гадом вверх, даром, что полотно.
Не толкни его, пусть стекает
(это важно, когда не толкнёт).

На сугреве сомлела гадюка,
В ядовитое впав забытьё.
В три погибели скручено туго
Подколодное тело её.

Всё положе восходит и выше
Расторопное солнце весны.
И, дыханья змеиного тише,
Над ползучей сплетаются сны.

А во снах заливные левады,
Виноградье небесных садов
И в грехах искушённые гады 
Под упругою плотью плодов.

Но зачем, накреняясь как птица,
Ясный всадник летит на неё?
И взметнулась в порыве десница,
И блеснуло в деснице копьё.

Над седым ковылём просвистело,
Полыхнуло в глазах кумачом
Это солнце с утра захотело
Позабавиться ярым лучом.

И затем потревожило гада,
Безмятежным уснувшего сном,
Чтоб с избытком не вызрело яда
У него на сугреве земном.

Затерявшись в калужских лесах,
самого для себя обрести,
чтобы дурь начала угасать,
а китайская мудрость расти.

В волосах у берёз желтизна
с сединой совпадает моей,
суть курьёза позволив узнать:
бытие  не «пою», а «поем».

А природа, на август бедна,
мироточила.
И не до сна.
С бодуна будет осень дана:
«Никому никогда не до нас»,

и принять это  нужен Тибет
и в тебе и лесах, где дрожал
бы от «нет» непокорный судьбе
продолжать.

Знал он на пути своем недолгом
Толк в земных и прочих чудесах.
Смерть пришла Он обернулся волком
И укрылся в Муромских лесах.

Вскрыть разум.
А начинка (вся),
как непреложная прилежность, 
отчаяние, сожаление
не вынимающиеся.

Терпеть?
Терпеть (а что ж теперь).
Руга.
Дверь есть, но не другая.
Вручную  створ ворот ангара.
От боли петлям заскрипеть,

и «от винта», разбег и взмыл.
Упал, псалмы, зато, оставив.
Забыл последствия восстаний,
Перелопачиваемых

учителем безденежным.
Не выжил? Лживые иконы.
Пожарьте мне мои с беконом
недопредубеждения.

Снова пронизана солнцем опушка.
Многие лета пророчит кукушка.
«Многие лета!»  ликует пчела,
Звон золотой отряхая с крыла.
Пахнет сосною и диким укропом.
«Многие лета!»  над старым окопом
Гудом протяжным гудят провода.
«Многие.»  летняя вторит страда.

Что положил себе  не сделал.
Противно лампочка моргала.
Им соглашательство владело,
не свойственное маргиналам.

Он знал наверно, что придётся
невстреченным затмить реальность,
когда муэдзином ли, ксёндзом
несделанное загорланит.

Песком сочиться, врать несвязно,
ведь невозможно, что (нет шансов)
юг с севером договорятся,
и он продолжит продолжаться.

«Смейтесь, люди добрые,
Плачьте по Руси!
Ешьте булки сдобные.
Господи, спаси!

Ни тепло, ни холодно
Мне от тех смешков:
Прикопил я смолоду
Песен сто мешков!

По тропе нехоженой
В поле забреду,
Выстрелом подкошенный
В травы упаду.»

Ой ли Богу  богово,
Кесарю  венец?
Ты зачем в убогого
Целился, подлец?!

Хорошо, будто осенью по лесу,
клевер цвета заката и кливера,
что-то бьётся в них, завуалированное.
Запретить бы их внос и использование,

а иначе  как будто бы сшиблись,
взбудоражено про моложавое, 
недостаточно слова и живописи
только музыкой или жаворонками.

Но на кровли  стотысячлитровое.
Без запретов, и так обрезаемо
то, что хочется к сердцу, да проволокою,
чтобы было в убийство и заморозки.

Хорошо, будто осенью по лесу,
клевер цвета заката и кливера,
что-то бьётся в них, завуалированное.
Запретить бы их внос и использование,

а иначе  как будто бы сшиблись,
взбудоражено про моложавое, 
недостаточно слова и живописи
только музыкой или жаворонками.

Но на кровли  стотысячлитровое.
Без запретов, и так обрезаемо
то, что хочется к сердцу, да проволокою,
чтобы было в убийство и заморозки.

Я возвращусь не прежде,
Чем прозвенит рассвет.
Лечу вослед надежде,
Предчувствию вослед.

Звезда моя земная,
Моя земная суть,
Сама того не зная,
Предначертала путь.

Запел, забился зяблик,
В груди затрепетал:
«Не трогай райских яблок!» 
А кто бы спорить стал.

Зачем о прошлом плакать,
Зачем скорбеть, когда
Вонзаешь зубы в мякоть
Запретного плода?
А косточки от яблок,

Подхватывая влёт,
Клюёт залётный зяблик.
И пусть себе клюёт!

улыбка неизвестной
истовый праздник похмелье
сосредоточение на
зябкий туман октября
гнев обманы прощать тишина
уходы и возвращения
как будто выстрелили ниже лопатки
зубная боль
горы шторм
пропустить как забили гол
понимание
радость смерти
у меня было всё
но не нужно ничего
я наверное бог

Туманна за спиной небесная,
Снежком присыпанная, даль.
Ещё скрывает «Неизвестная»
Неуловимую печаль.

Последней нежности растратчица
Очарования полна.
Отъедет конка  и расплачется,
И разрыдается она!

Гордо,
смеясь,
прямо и твердо,
совестью не одержим,
и чтобы нервы крепче верёвок.
Но я не умею жить.

Реализация материальных.
Только бог  не интендант.
И, пустоту в груди растирая,
я не сумею  дать.

Словно найти в прошлогоднем кармане
старый билет, где с ней, 
и если не больно,  это нормально.
Но я не скажу  нет.

Надо ли верить гадам-поэтам?
Целое небо звёзд,
и можно увидеть свет за рассветом,
но я не сумею, поздн

Я в детстве взял подзорную трубу
И сквозь неё прозрел свою судьбу.
Какой восторг! Бескрайняя дорога
Ввела меня в круговорот народа.
Я с жадностью изгрыз гранит наук,
Испил отраву вдохновенных мук.
Взрастил детей. Врагов не опасаясь,
Писал запоем, от любви спасаясь.
Я насажал три дюжины садов,
Я выиграл три дюжины судов.
Всё ждал: ещё чуток  и возвеличим
Деяния свои победным кличем!..

Позавчера перевернул трубу
И сквозь неё прозрел свою судьбу.
Какая неприглядная картина!
Какая бессердечная скотина
Мне бесконечный предрекла большак?
До края остаётся только шаг!
Мои исповедальные тетради
Живут на белом свете Христа ради.
Не вижу ни детей и ни плодов.
Отдачи нет от праведных судов.
Оглядываюсь хмуро и недужно:
«О, Господи, кому всё это нужно?»

«Не искушай!  и подлую трубу
Я в прах разнёс.  Не искажай судьбу!»

И как будто мне больше всех надо:
не смиряться с последним и данным;
только вряд ли для большего создан,
просто точка, фотон, современник,
разве что, часто и непременно 
с головой, запрокинутой к звёздам.

Как только осины одеться успели,
Успели убраться в багряный наряд, 
Осенние птицы над плёсом взлетели
И после кружили неделю подряд.
Не я ли среди беззаботного детства
Стою, очарованный, на берегу
И в небо гляжу  не могу наглядеться,
Про шумные игры забыв на бегу.

И лёгкий на шутку, весёлый с рожденья,
Я часто теряюсь средь ясного дня,
Когда непонятая, как наважденье,
Минутная грусть посещает меня!
И нынче ненастья не ждал ниоткуда,
Но тучи плывут и плывут над крыльцом.
А я в ожидании давнего чуда
Стою с запрокинутым в небо лицом.