Ассоциации явных полярностей. Полярности явных ассоциаций - Борис Михин 8 стр.

Чтобы не печалиться
О коротком веке,
Воробьи качаются
На кленовой ветке.

Вот уже их семеро,
Вот уже и  восемь.
Дуют ветры севера,
Наступает осень.

Шумные, беспечные,
Воробьи уверены,
Что им веки вечные
На роду отмерены.

Чтобы не отчаяться,
Воробьи качаются
Меж землёй и небом,
Меж дождём и снегом!

Поесть картошки где-то над Уралом
под запредельно осушённый брют
надеюсь, бизнес-классность не убьют,
как в Штатах голубые натуралов.

Поскольку с этим племенем не свыкся
в пределах тонкой, маленькой Москвы,
то хочется спросить: а как там вы?
У вас их тоже увеличен выпуск?

Пусть повисает медленно «а впрочем».
Нам «Боинг», как сто лет тому трамвай.
Но так же на дворе растёт трава,
и каб не мы, мир был бы не испорчен

(мой юный нигилизм уже подрощен).
Когда одно не связано с другим,
то отчего нам судьбы, как торги:
всегда есть лучше, больше и попроще?

Послушайте, я «трошки» не про то, что,
а вовсе даже и наоборот
Бог на крыле моргнул мне «обормот».
Заткнуться брютом и заесть картошкой.

Пейте не первач, а кьянти;
Режьте не сальцо, а торт 
Фешенебельно гуляйте
До расквашиванья морд.

Поизысканней скачите,
Чтоб завидовал москаль,
Да копытами стучите,
Как о сталь стучит коваль!

Чтоб взглянув на эти скачки
С поднебесной водокачки,
Ахнул князь кромешной мглы
Восхищённо:
                      «Вот козлы!»

Тайна косточкой разможженной:
свиста нет в любой свистульке;
содержание, отсутствуя,
привлекает невозможностью.

Разбивая чьи-то ценности,
попиваю пиво в баре
с кем-то на соседней бране1.
Кто приносит людям серости
в мусорном ведре стабильности?
И трамвай обидной прочности
все мои увозит прочести,
невзирая на лабильное.

Богатея подзатыльником
бабки-мудрости стремительной,
баиньки иду смирительно,
сонно споря с собутыльником.

Лев Платонович Карсавин
Абсолютом мысли славен.
«Тварь,  Карсавин говорит, 
Ничего не сотворит.

Тварь, страдающая свинством,
Тем опасна, что она
Совершенным всеединством
В мире будет спасена».

Мне такие рыла снятся,
Что в кошмарном сне кричу.
С ними воссоединяться
Абсолютно не хочу.

Я хочу общаться с другом!
Я к друзьям своим пришёл!
Пусть вплывает солнце стругом
И садится к нам за стол!

И тогда в краю родимом,
Солнечном и всеедином,
Никакая в мире тварь
Не нагадит на алтарь!

Нет, не жалуюсь, что смертен,
что подвержен и не властен,
мне хватило жизни всласть и
трогать в море мокрый ветер.

В сутолоке непростого,
в череде разоблачений,
встречным, помидоркой черри,
спичкой на костре восторга.

Существуют ли секреты,
что там с данными условий 
я не знаю, солью в соло
и крестом в Потом окрестном.

Дали, и не расплатился 
цвет, в который я раскрашен.
Ничего не отыскавши,
мне хватило.
Мне хватило.

«Не единым хлебом живы», 
Говорится неспроста,
Но выматывают жилы
Суета и маета.

Если все про это помнят,
Но хотят скорей забыть,
Значит: волка ноги кормят?
Значит: вместе будем выть?

О скоромности греховной
Что-то серые молчат 
Уж не пищей ли духовной
Стали пестовать волчат?

Как достанут с верхней полки,
Как прочтут в кругу родни
Сказочку о сером волке,
Благородном, как они!..

Ненужность играла с тобой, как с котёнком,
но ты  самым-самым. Решительно, твёрдо.
Мне кофе из турки,
мне нравятся «тёрки».
Из всех и случайных ты  самым не мёртвым.

Ты был какобычным, но истово верил.
Пожалуйста, лёд и два «Асти Мондоро».
Не первым.
Я жду подлечить наши нервы.
И тусклая лампа в конце коридора 
начало мистерии в честь Трисмегиста.
На пальце ноги бьёт о кафель жетончик.
Мы оба здесь.
Жертвами таксидермиста,
и кто-то из нас точно умер.
Но кто же?

Ну да. Что поделать, раз тоже подвержен.
А видимый спектр маловат для подсветки
всего.
Хватит верить.
Давай «Асти» врежем,
поскольку подверженность  форма болезни.

«Не единым хлебом живы», 
Говорится неспроста,
Но выматывают жилы
Суета и маета.

Если все про это помнят,
Но хотят скорей забыть,
Значит: волка ноги кормят?
Значит: вместе будем выть?

О скоромности греховной
Что-то серые молчат 
Уж не пищей ли духовной
Стали пестовать волчат?

Как достанут с верхней полки,
Как прочтут в кругу родни
Сказочку о сером волке,
Благородном, как они!..

Ненужность играла с тобой, как с котёнком,
но ты  самым-самым. Решительно, твёрдо.
Мне кофе из турки,
мне нравятся «тёрки».
Из всех и случайных ты  самым не мёртвым.

Ты был какобычным, но истово верил.
Пожалуйста, лёд и два «Асти Мондоро».
Не первым.
Я жду подлечить наши нервы.
И тусклая лампа в конце коридора 
начало мистерии в честь Трисмегиста.
На пальце ноги бьёт о кафель жетончик.
Мы оба здесь.
Жертвами таксидермиста,
и кто-то из нас точно умер.
Но кто же?

Ну да. Что поделать, раз тоже подвержен.
А видимый спектр маловат для подсветки
всего.
Хватит верить.
Давай «Асти» врежем,
поскольку подверженность  форма болезни.

Со дна моего стакана
Хмельная встаёт гроза.
На дно твоего обмана
Упала моя слеза.

Упала и покатилась
По пересудам в грязь.
Упала и не разбилась,
И камушком запеклась.

Признаний твоих крапива
И жжёт, и бросает в дрожь.
И лжёшь ты всегда красиво.
Я вижу, когда ты лжёшь.

До самого дна порою
Я вижу твои глаза.
Ладонью стакан закрою 
Его разорвёт гроза!

Не только перекрестки крестиком.
Земля не любит встреч с фарфором,
но мы с тобой  как будто встретились
клаустрофоб с агорафобом 
так не бывает.
Слов растительность.
Разочарованные люди 
суть экзистенции (простите мне
неточный термин, сам впендюрил).

Скажи, а наши поражения
похожи оттого, что сбылись?
В водовороте сопряжений
всегда найдётся некий смысл,

и, наслаждаясь перекрёстками,
и ты и я есть, но лабильны,
освоив грязные и грозные
соцсети цифрового быдла.

Вчера влетел ко мне Валерик
Да как с порога заорёт:
ю этот телик!
Он деньги у меня крадёт!

«Ничего нечего вот херня
но назначено вход охранять.
(Он, пожалуй, и выход).
Никого никого Но не сметь
спать, ведь добрая тётушка смерть
вдруг отпустит кого, право выдав».

Всех впускать.
Только очереди
не видать. Покурить, побродить

Слепоглухонемой древний демон
матерится на стыке миров,
чем-то напоминая ворон.
Что мы делим?
Кто мы?
И где мы?

Не отступая, не сворачивая,
Жизнь по секундам укорачивая,
Мы все идём одним путём,
Мы знаем это, но идём.
Какая жуткая картина:
Из века в век, из года в год
Бессмысленно, неотвратимо
Не прекращается исход

И что-то делаю не так.
Дворы наполнены котами.
Дары дождей, утрат, метаний
предсказывают, что не та.

Из обстоятельств  только ток,
сбивающий ритм миокарда.
Из фильма нам достались кадры,
когда друг другу мы никто.

Стрелялся, но остался цел
(что пустоте от лишней пули),
и лишь подъездные бабули
всё знают, с кармой на лице.

В Кейптаун, в никуда, в Китай.
Фасон иконок по часовням
таков, что, непременно  снова.
И снова сделать всё не так.

Душа соскучилась по дому
И в сраных Каннах впала в кому.