«И омут неминуемый»
И омут неминуемый,
непререкаемый материя
То поглощает с головой,
то взмахом крыльев озарит.
И с ненасытностью
голодного неутолимо зверя
Притягивает молча
и всевластно, что магнит.
То вдруг прикинется
снежинкой невесомой,
А то вмиг рухнет маревом
океанической волны:
И непритворно по свету
шляется смиренный зомби,
В бессилье изнемогший
от неожиданной войны.
В какой из мигов тех
материю испьет душа поэта
И остановит дерзостно-
божественным стежком?
Перед Твореньем застыл художник,
не споря, не требуя ответа.
Неповторимый миг душой материю
пленить. Все прочее потом
«То не рука, но вихрь энергий светлых»
То не рука, но вихрь энергий светлых
священнодействует иглою:
Взовьются ниспадут, на миг мир озарят
таинственно померкнут.
А над холстом застыл художник
утомленный со склоненною главою
Весь мука и страданье: энергий глас
неслышный расслышал верно ль?
Биенье сердца с ритмом
волн святых совпало ли?
Достаточно ль скромна
не своевольна ли в руке игла?
И Космос отзовется ли
таинственными далями?
Расступится ль пред третьим
глазом невопрошаемая мгла?
Отдаст ли цвет материи все
вздохи-глуби сокровенные?
Прольется ли животворенья воля
иль необъяснимо замолчит?
О, сколько муки ты несешь
в себе, материи явление!
А для души непосвященной ты
лишь глагол, парча иль ситец,
незыблемый гранит
«И только плачущая вишня»
И только плачущая вишня
грациозно, одиноко
Грустит и на ветру
симфонию любви трепещет.
И небо согревает печальны
ветви синим взором,
И бесконечностью своею
заполняет одинокий вечер.
Прошелестит, второй печали
вторя, ветерок весенний,
А там готовится сочувственно
в ночи вздохнуть луна
Быть может, вишне так
понравится грустить на синем,
Что, собственной красой
опьянена, навек останется одна
«Веселая весенняя Вселенная»
Веселая весенняя Вселенная
воинственно восстала
Вся и до дна, и без изъянов,
сокращений и купюр:
То синью туч клубится
то весен синих снами тает
Прозрачно-призрачный,
тончайший кимоно гипюр.
То осень встретится с зимой
на полотне безропотном,
То океан застынет, то
несговорчивой пойдет волной,
То успокоится душа в стежке,
а то усвоит стежка ропот,
То скроется в рисунке, то
станет вдруг сама собой.
И что материя Куботы
прольет несуетно Вселенной:
То ль шепот, робкое
дыханье одинокой вишни?
А то ль дыхание души
художника вольно-весеннее?
Иль к ветке вишни плачущей
поэта память приникнет?
О, нет, материя и не мертва,
и не безмолвна, не уныла.
И где границы духа и материи
вопросов всех вопрос.
И что в природе дерзостно
пробившийся ручей из ила?
И что на светлом полотне
Куботы тихий-тихий плес?..
«Нет, то не кимоно »
Нет, то не кимоно
преображение материи,
Что под иглой Куботы
стала вдруг ручной.
Ему подвластно все: и
трость, колеблемая ветром,
И звон листа златого, и
безглагольности покой.
Он не на моды века посягает
и каноны, и традиции
Он посягает на преображение
материала бытия материи.
И сколь самоотверженно стежком
он прорывается до истины!
Прорвавшись, успокоит в чуде
кимоно-материю и сердца трепет.
«Обрушиваются волны»
Обрушиваются волны
света чтоб застыть
В стежке. Трепещут
пламенно вуали и закаты.
Вселенная себя спешит
самоотверженно пролить
Симфонией и стансами,
рапсодией, а то кантатой.
Вселенная вселяет все,
объемля и божественно лаская,
Чтоб выплеснуть все и
во всем стежком на полотно:
Трепещет, плещется звезд ли,
птиц ли легкокрылых стая
А в душе Вселенной
лучисто, чисто и белым-бело.
Художник скрипку недреманную
души невидимо настроил,
Позвал Вселенную та обернулась
и счастливым смехом залилась:
Творец послал Земле его Вобравшего
материи божественное поле.
А скрипочка души плетет иглой не
шелка вязь, а всей Вселенной связь.
МАНАБА Серебряная Легенда Кавказа
«Обрушиваются волны»
Обрушиваются волны
света чтоб застыть
В стежке. Трепещут
пламенно вуали и закаты.
Вселенная себя спешит
самоотверженно пролить
Симфонией и стансами,
рапсодией, а то кантатой.
Вселенная вселяет все,
объемля и божественно лаская,
Чтоб выплеснуть все и
во всем стежком на полотно:
Трепещет, плещется звезд ли,
птиц ли легкокрылых стая
А в душе Вселенной
лучисто, чисто и белым-бело.
Художник скрипку недреманную
души невидимо настроил,
Позвал Вселенную та обернулась
и счастливым смехом залилась:
Творец послал Земле его Вобравшего
материи божественное поле.
А скрипочка души плетет иглой не
шелка вязь, а всей Вселенной связь.
МАНАБА Серебряная Легенда Кавказа
Цикл
«Узоры серебра туманные»
Узоры серебра туманные,
старинные, стозвонные
Блеснут ли черни гранью,
иль алмазом расцветут,
Иль бисерами, сканью, зернью,
эмалью рассмеются ало:
Божественные руки женщины
металла кружево плетут.
А, может, не металл плетут, ваяют,
а поэмой легкой балуются:
О том, как шла с кувшином звонким
мостками утром ранним,
С водой как возвращалась-воздымалась
кубачинскими террасами
Божественные руки женщины металл
ласкают, лелеют, врачуют и не ранят.
«Искусная плакетка плачет-»
Искусная плакетка плачет-
жалуется звонкой синью:
Скорбящей матери слеза
росой металла расплескалась.
Под этой синью минутами,
секундами, годами век минет,
И лишь фигура одинокая
скорбящая поверх веков осталась.
Прольются синевою слезы,
звезды, осени и весны,
Но грань металла всех
забвенных сроков избежит.
Земля и солнце скорее
поменяются орбитами и осью,
Но не изменится вовеки ни чистота,
ни бездонность святой любви.
«И Космос сдался под рукой»
И Космос сдался под рукой
художницы смиренно,
И в раковину скани и эмали
блаженно-ало пал;
Он не пленен он просто
очарован: он по веленью
Художницы улегся весь в искусную
бездонность металла.
И сонно-тайно Космос
замерцал в руке надежной,
И согласился быть ручным,
покладистым и очевидным.
Не согласился лишь растратить
свою божественную форму!
Каков он Космос у Манабы:
вечерний, вечный, зимний?
«О, сколько в них не месяцев»
О, сколько в них не месяцев
и дней слоев летящих
В Весне и Осени, в Зиме и Лете,
и в Вечности Манабы?
И сладко месяцы сквозь серебро,
коралл, скань, зернь тают,
И коль сопротивляются руке
кубачинского Мастера,
то слабо.
То бирюзой нежданной, то сизым
жемчугом блеснут и сникнут,
То янтарями августа блаженного
в колье изысканном уснут.
И песню гор Дагестана, гор
Кавказа серебряно и тихо,
В мгновеньях и столетьях
растворяясь, обессилено споют.
«Желаний древо то не жизни»
Желаний древо то не жизни
жадной и ветвистой древо,
Но в каждой ветке жизнь
неугомонная струится и бежит.
Покуда есть желанья, бежит
по жилам жизни млеко,
А на поверхности желаний
янтарь, коралл, бирюза горит.
Покуда есть у женщины
неисполнимые и тайные желанья,
Ваяет древо жизни сканью,
зернью, эмалью и резцом душой.
Покуда есть в душе творения
желанье, к бездвижности не тянет,
И не приемлем ей благостно-рутинный,
тоскливый и тупой покой.
«Ее сосуды, что не знают»
Ее сосуды, что не знают
пустоты одно пространство
Мерцают и блистают, но не
дерзят и пусто не толпятся.
В них, сокровенных, не пустота,
но жизнь струится странно:
Они как будто сами земли
и космоса бесценный атом.
Заздравной песнью рог на
торжестве божественно прольется.
А виночерпий возгордится не вином,
а черпаком блаженной красоты.
И тамада, заздравну чашу осушив,
диво-рогам счастливо засмеется.
Ее сосуды торжество металла и таланта,
и мастерства, и Божьей простоты.