Awakers. Пробудители. Том 2 - Катерина Томина 5 стр.

 Что за дрянь?!  орёт Майк через всю кухню.  Сай, что с кофе?

Разумеется, за кофе тоже отвечаю я.

 А что с ним?

 У него дрянной вкус.

 Правда дрянной  я отплёвываюсь над раковиной, Майк слизывает с ладони пригоршню сахара:

 Фу, будто перцу насыпали.

 Красного.

Я смотрю на ровный ряд баночек с приправами, Майк смотрит на кофеварку. Я смотрю на Майка, Майк смотрит на меня. А потом орёт через всю кухню:

 Гордон, твою мать!

 Эти двое сведут меня с ума,  жалуюсь я Ральфу.  У них теперь бои за кексы, ей-богу. На них не напасёшься.

 Всыпь им снотворного,  предлагает он, не всерьёз конечно.

 Я уже об этом думал.

 Тяжёлый случай.

 Тяжёлый.

 Я бы пригласил тебя переехать к себе, но

Мы оба качаем головами, понимая, что этих «но» слишком много.

 К тому же ты же не можешь их бросить,  продолжает он рассудительно.  Они друг друга добьют.

 Скорее съедят.

Ральф понимающе улыбается. Ему ничего не надо объяснять. Он сам понимает, что мне нравится жить с этими двумя. А сойти с ума не так уж страшно.

В ноябре идёт первый снег. Несколько дней подряд. Расстилается белой поляной вокруг нашего дома. Ральф говорит, что давно такого не было. А я давно такого не видел. Прячу руки в карманах и пытаюсь сдержать улыбку. Впрочем, неужели зазорно мечтать о снеге? Том вон ничуть не стесняется: сидит в картонной коробке и с довольным видом ловит снежинки на язык. Трой всю жизнь провёл в пляжном городке под горячим солнцем  так и носится в кедах; ноги потом мокрые, и носки Майка с ними. Ральф бережно, почти по-отечески, кладёт ему руки на плечи и объясняет, что пора заводить новую обувь по погоде.

 Простынешь, голос пропадёт,  аргументирует он.

Конечно, в итоге простывает Ральф.

И потом на этих снимках, которые вошли в историю как «наши первые промофото!», только Майк выглядит как Майк  со своими идеальными локонами и небрежным взглядом. Глаза у него очень большие, вообще они и в жизни такие, но это не так заметно. По крайней мере, я не замечал, а теперь, глядя на снимок с Майком с этими большими тёмно-карими глазами, я думаю, что Трой был прав  он в самом деле симпатичный.

У Ральфа красный нос (опять простыл) и совершенно измотанный вид (потому что учёба), а статичное изображение ни черта не передаёт тёплого, ненавязчивого обаяния.

Трой не загорелый, пухлощёкий; ни макияжа, ни краски на волосах. Хорошенький, как мультяшка, со своими длиннющими ресницами и ямочками. Смазливый. Его всё порываются отобрать у нас и распихать по молодёжным каталогам.

У меня счастливый вид. Сам какой-то нескладный  хуже, чем в зеркале,  и поза вечно неуклюжая, зато вид счастливый. На каждой божьей фотке.

Глава 3. Как The Killers

Однажды звонит Том и тихим, скромным голосом сообщает, что нашёл компанию, которая готова подписать с нами контракт на запись альбома.

Однако прежде чем продолжить, я должен кое-что рассказать про Тома.

Том вообще любитель плести небылицы. Причём делает он это с таким невинным видом, будто всё от первого до последнего слова  чистейшая правда. Если мы когда-нибудь кого-нибудь случайно убьём и закопаем, то на допрос отправим его. Я уверен, он и детектор лжи обойдёт, такой весь невинный Том со своими честными шоколадными глазами, обезоруживающе встрёпанной макушкой и умилительной ямочкой на подбородке. Хотя я надеюсь, что он просто хороший лжец, потому что если он в самом деле верит в собственные россказни, тогда у парня серьёзные проблемы.

Как-то раз он рассказывает, что его полное имя  Том Риддл.

 Да брось!  я смеюсь, желая от всего сердца, чтобы это было правдой, потому что иначе Ну вы знаете, некоторые шутки хороши, потому что остроумны, а другие от того, что они  правда.

Коллеги смотрят на меня с недоумением, не понимая, что за смешинка мне в рот попала.

 Ну как в «Гарри Поттере», Вольдеморта так звали,  пытаюсь пояснить я.

Трой прикрывает рот рукой и зловеще шепчет:

 Тот, кого нельзя называть!

 Да нет,  Том тоже веселится.  Можно! Не Риддл, не как «загадка», а Ридел. Это из немецкого.

 Тот, кого нельзя называть!

 Да нет,  Том тоже веселится.  Можно! Не Риддл, не как «загадка», а Ридел. Это из немецкого.

 Всё равно одно и то же,  не унимаюсь я.  Тебя небось в школе били.

 О да!  радостно подхватывает он, сверкая глазами.  Но я хорошо держал удар и давал сдачи.

Ладно, у него был шанс показать себя в драке, но я всё равно окидываю скептическим взглядом узкие плечи, тонкие запястья и деликатные, белые, как фарфор, кулаки.

 Я был крупным ребёнком,  заверяет он с той же невинной улыбкой.  И наглым.

В этот раз я правда хочу ему не верить. Я надеюсь, что хотя бы про драки он соврал, потому что, если людям достаточно одного имени, чтобы кого-то ненавидеть, я не знаю, в каком мире мы живём. А Том успокаивает, прибегая к какой-то странной логике, которая не поддаётся моему пониманию.

 Он же злодей, Вольдеморт этот. Это хорошо, когда дети не любят злодеев и защищают героев, да?

Наверное, парня правда уронили в детстве.

Том уверяет, что родился 29 февраля.

 В ночь с 29-го на 1 марта,  продолжает он таким голосом, будто страшилку рассказывает.

 По статистике, ночью обычно рождаются девчонки,  сам не знаю, какой чёрт меня за язык дёрнул. Вычитал где-то этот дурацкий факт.

 Выходит, что мне сейчас пять лет.

 Так ты несовершеннолетний,  возмущается Майк.  Давай обратно пиво.

Том победно выставляет указательный палец вверх.

 Вот для таких случаев я специально подкупил нужных людей, чтобы мне в правах прописали 1 марта датой рождения. Но я всё равно праздную 29 февраля. Так что технически я тут самый старший,  дразнится он.

 Я думал, вы с Ральфом ровесники,  невинно предполагаю я.

 Он на год младше.

 Ага

Порой у меня слишком хорошо с математикой.

Наверное, Трой тоже что-то подозревает, потому что вид у него задумчивый и на стенки от радости он прыгать не спешит. И прежде чем начнёт, я сам осторожно завожу разговор.

 Ты уверен, что Том не выдумывает?

По его лицу пробегает тень раздражения. Конечно, Трой всегда защищает Тома.

 Зачем ему выдумывать?

 Не знаю, он вечно вешает лапшу на уши.

Трой фыркает, разворачивается резко, так что чёлка падает на глаза.

 Вот зачем ты так на него, Сай? Зачем ты вечно на него злишься?

 Я не злюсь, я констатирую факт.

 У тебя нет доказательств.

Я подозреваю, что развенчивать небылицы Тома перед Троем  это всё равно что сказать ребёнку, что Санты не существует. Но он сам просит факты, а у меня есть хотя бы один.

 Взять хотя бы день рождения. Если он на год младше Ральфа, он не мог родиться 29 февраля. Это был не високосный год.

Иногда у меня слишком хорошо с математикой.

 С чего ты взял, что младше?

 Он сам сказал.

 Ну, может, он забыл, сколько Ральфу лет?

Иногда у меня слишком хорошо с математикой и не очень хорошо с логикой. Приходится признать поражение:

 Ну, может.

Трой не смотрит на меня. Скрестил руки на груди, застыл посреди кухни  напряжённый, хмурый. Вроде и не сердится на меня больше, но чёрт знает, что у него в голове. Я нутром чую, как его тянет закурить, но нельзя, он же божился, что прошлый раз  последний.

 Ладно, предположим, что это правда,  возвращаюсь я к самому началу.  Допустим, некая компания правда готова подписать с нами контракт. Тогда что? Ура?

Уверенным он не выглядит.

 Не знаю Меня одолевают сомнения.

 Как, например?

 Как Вдруг мне не пойдёт борода?

 Какая борода?

 Ты что, не в курсе, что музыканты по ходу звукозаписи обрастают бородой?

Приходится напомнить.

 Ты же сам сказал, что когда-нибудь мы запишем настоящий альбом.

 Я знаю Я не думал, что «когда-нибудь» наступит так скоро.

 Мы ещё ничего не подписывали. И вообще, если что, мы даже не знаем, насколько это правда, так что «скоро»  это, пожалуй, громко сказано.

По правде говоря, я сам привык к формулировке «когда-нибудь» и никогда по-настоящему не задумывался о будущем группы. Пожалуй, в глубине души я всегда верил, что рано или поздно этот карнавал закончится и придётся вернуться к реальной жизни; продолжить учёбу, найти настоящую работу Но говорю я совсем другое:

 А как же «мы войдём в историю» и всё такое?

 А что, если не войдём?  перебивает он.  Вдруг мы не станем как The Killers? Вдруг мы будем как те группы, которые записали пару годных альбомов, а потом развалились от голода, потому что никто их по-настоящему не услышал.