Коллекционерша - Лика Конкевич

Коллекционерша

Лика Конкевич

Дизайнер обложки Ольга Волкова

© Лика Конкевич, 2022

© Ольга Волкова, дизайн обложки, 2022

Я выросла с отцом, который подкладывал меня под каждого следующего мужчину в моей жизни.

В каждом из них была частичка его, моего отца.

Крепкого и сексуального, сильного и мужественного, серьезного и большого.

А, еще, мерзкого и похотливого, пьяного и вонючего, озабоченного и дряблого

В той воинской части, в которой служил папа, по выходным собирались большие компании и напивались.

Среди них был и дядя Шурик: старый, толстый и скользкий человек.

В мундире он выглядел солидно, но на этих застольях он напивался до трусов.

Сидел в семейниках, подтяжках и белоснежной майке, растянутой до сморщенных колен.

Я уже знала, что он тихо поведет меня в другую комнату и закроет дверь на старую алюминиевую щеколду.

Я уже знала, что он сядет на скрипучий советский стул посреди этой маленькой комнаты и засунет руку в свои трусы.

Я уже знала, что он будет смотреть на меня, стоящую перед ним возле вылинявших занавесок, и гладить что-то под трусами.

Я уже знала, что он в следующую секунду свалится на пол и медленно, неуклюже поползет в мою сторону.

Но я буду стоять, словно меня вкопали.

А он будет ползти дальше, растягивая улыбку на своем сморщенном лице.

После, ляжет своей тяжелой головой на мои сандалики. И задерет свои томные глаза вверх, смотря на меня, как на звезды.

Он будет улыбаться все шире, его рука снова заберется в семейные трусы, а вторая приблизится к моим ножкам.

Слюнявые толстые губы будут пытаться попасть на носочки моей обуви, черной и лакированной. А я буду смотреть на них и чувствовать отвращение. Мне будет так жалко свои туфельки, которые пачкает этот дядя.

А потом он начнет извиваться и стонать, его глаза уплывут за тяжелые сморщенные веки, а рука, трогавшая мои ножки, остановится и вздрогнет.

Он упадет навзничь на холодный пол и скажет тихо:

«Иди, девочка, все хорошо»

1. Первый

Я долго выбираю платье и решаюсь на то, что сшито моей мамой.

Думаю о том, какие трусы я надену. Встаю чистить зубы, выбираю духи. Сижу перед большим трюмо и всматриваюсь в свое отражение.

Сегодня у меня день рождения и я, наконец, сделаю это.

Сухой и жаркий июль добавляет к моей решимости немного смелости.

Столько историй я уже слышала об этом и сегодня сама окажусь внутри своей, собственной.

Мне сказали, что я должна прийти в одно местное кафе, которое держат турки.

Жгучий ветер подгоняет меня идти быстрее, но сердце колотится так сильно, что я не могу дышать.

Приходится останавливаться и закрывать глаза, чтобы успокоить себя.

Мне жутко интересно и страшно, одновременно.

Меня манит таинственность, но тормозит страх разоблачения. Я торможу и до сих пор не могу оторваться от своего лица в зеркале. На меня смотрит красивая девушка, которой в жизни, похоже, крупно повезло с внешностью. С детства мне говорили, что я похожа на папу. Папины глазки, папины губки. Такие же сладкие и пухлые, сохраняющие свою детскую очаровательность и манкость. Я хочу оторваться от своего лица, но взгляд приклеился в него и не может переключиться на реальность.

Реальность, в которой я сделаю это.

В этом зависшем времени я не думаю об этом. Я просто смотрю в свое отражение и утопаю. Туда, где время замирает. Останавливается. И больше не стремится вперед.

Кафе оказалось заперто.

Я, отчего-то, выдохнула. И в груди стало свободно и легко. Но через секунду откуда-то вырос молодой парень и впустил меня.

Я осмотрела его с девичьим любопытством, оценив по достоинству.

Он оказался красивым и складным. От него хорошо пахло.

В голове защемило от мысли, что он даже не взглянул на меня.

И, только потом, я поняла, почему.

Меня провели наверх, где я увидела того, кто стоял на балкончике и курил.

Он смотрел вниз и, видимо, уже смог рассмотреть меня, когда я шла по улице.

Услышав мои шаги, он быстро бросил сигарету вниз и резко повернулся ко мне.

Взгляд его смотрел на все что угодно, только не на мое лицо.

Я, почему-то, прошла в ванную комнату, села на край и включила воду. Наверное, вспомнила, что так делают почти все женщины, которые приходят к мужчине для секса.

Когда я вернулась, он уже лежал в постели.

Не знаю, о чем думал он, но это моя первая близость и я была уверена, что мужчина должен позаботиться об этом и вести себя совершенно иначе.

Но то, что сделал он, было таким привычным из моей памяти: мама так ложилась к папе и они начинали ворочать друг друга так, будто им тесно и не хватает места на этом узком диване, который скрипел так громко и отвлекал меня от моих фантазий.

Я представляла, как взлетаю и парю над нашими низкими двухэтажками. Как крыши пролетают подо мной. И я такая сильная и ровная, держу свое тело, как самолет. И оно, благодарное мне, откликается легкостью и приятным потоком внутри. Так разливается удовольствие по моему телу. Я готова это чувствовать бесконечно, но в реальность меня возвращает скрипучий диван моих родителей.

А сейчас я стою возле кровати, видимо, в затянувшейся паузе.

Он лежит ровно в ее середине. Панцирная сетка просела от его веса (он толстый) и это становится больше похоже на гамак.

Он видит мою растерянность и пытается сдвинуться в сторону стены.

Я неуклюже ложусь, пристроившись в его руки. Горячее и мокрое, как холодец, чужое и опасное тело обволакивает меня. Дышать становится нечем. Я боюсь вдохнуть его запах. Мне так сильно противно и напоминает дядю Сашу. Только я думаю в этот миг, что лучше уж с ним, чем с этим опасным мужчиной.

От этого больно.

Хочется встать и выйти. Из этой единственной комнаты, из кафе и взрослой жизни, в которую я зашла только час назад.

Но он опережает мои мысли и (видимо, от неудобства лежания) перекатывается и ложится прямо на меня.

Я вспоминаю свои ощущения сейчас, словно это только что случилось со мной:

мне так страшно.

Не хватает воздуха, и я до безумия боюсь того, о чем рассказывали девчонки, которые уже прошли через это.

Я совсем забыла о том, что секс  это наслаждение и крутой кайф.

Ведь я это точно знаю, что сама умею доставлять через тело эти чувства и входить в это измененное состояние сознания.

Изучая себя, я познавала нежность, страсть, печаль, страх, злость, отвращение и любовь.

Я уже знала, что хочет мое тело, какие чувства выразить и как.

А здесь мне приходится смириться, держать эту пьяную жирную тушу на себе, дышать зловонием, которое исходит мне прямо в лицо.

Почему?

Почему он, а не тот юный парень?

Я очень хотела секса с тем, Другим, и еле дождалась этого дня.

Но, сегодня, в свою первую близость, я задыхаюсь под этим дрожжевым облаком на мне.

Каким-то незаметным образом стянулись до лодыжек мои трусы в кромешной темноте.

Приподнялось до пупка платье, оставив мое тело голым.

И тут в меня вонзается что-то твердое.

Я не могу вскрикнуть от отвращения и боли, схватываясь за металлические прутья кровати.

Меня заштормило ровными движениями.

Все, что я могу, это зажмурить посильнее глаза и сомкнуть губы. От звона в ушах уже слышатся резкие звуки и в голове начинает колотить.

Я боюсь, что сейчас провалюсь в обморок, но, к моему счастью, качка прекращается.

Он откидывается, отворачивается и начинает храпеть.

А я уже не могу лежать вот так, со спущенными до лодыжек трусами и вздернутым подолом платья, с открытыми глазами, которые уставились в потолок и беззвучно плачут.

Дома я выплачу все свои девичьи слезы.

И, даже, казалось, вычеркну из памяти эту историю и буду снова мечтать о любви. Но

Мне лет восемь и мы играем с подружкой в «дом».

В ее квартире.

Взрослые не особо заботились о нашей безопасности и мы были предоставлены сами себе. Особенно летом.

Садика в нашем военном городке не было и мы, дети, ходили друг к другу в гости и проводили незаметно быстро время в наших играх.

Ключ на шее был привычным атрибутом каждого ребенка. Да и двери особо не закрывались.

С этой подружкой мне нравилось играть.

Она ловко управляла мной. И мне нравилось подчиняться.

А сейчас она придумала играть в эту игру. Я пока не знаю, в чем заключается ее смысл. Подружка активно собирает по полкам какие-то простыни, подушки и зовет старшего брата.