Как ловко вы это всё делаете, Миша, сказала она. Вам бы мужем моим быть.
Барков засмеялся, а мы с Яцеком так и уставились на неё.
Всё время хожу голодная, пожаловалась Ирина. Мужа выгнала, со свёкром поссорилась, а сама, идиотка, ничего себе сварить не умею.
Она расплакалась.
Барков улыбался.
А мы с Яцеком чуть с ума не сошли.
Ирина, что с вами? Скажите! Не делайте нам больно.
Муж тунеядец, свёкор педант, а сама я дура, одна-одинёшенька, пожаловалась она сквозь слёзы. Потом встала и сказала нам с Яцеком: Проводите меня, друзья. Миша, если можно, заверните это филе для меня в салфетку. Спасибо.
Мы вышли втроём на улицу Горького. Моментально все пижоны положили глаз на Ирину и поплелись за нами, держась на расстоянии, словно стая трусливых волков. Знают, что с Корзинкиным шутки плохи.
Как странно устроена жизнь, говорила Ирина, человек, который красив, умён и известен, может быть одинок. При этом один свой зоркий глаз она повернула ко мне.
Покажите, пожалуйста, ногу, попросил её Яцек, поднимите её чуть-чуть.
Оп-ля! сказала Ирина и приподняла ногу, как цирковая лошадка.
Интересно, сказал Яцек, мгновенно и гениально уловив особенности её ноги. Очень интересно. Что-то есть. Можете опустить.
Мы пошли дальше.
Послушайте, Ирина, э-э, не знаю вашего отчества, церемонно заговорил Яцек, Ирина Оскаровна, у меня есть конкретное предложение. Приходите ежедневно к нам в студию. Я буду вас ваять, а Миша позаботится о еде. Конечно, пища у нас не изысканная, но всё-таки он что-нибудь приготовит из полуфабрикатов. Каждый день будете сыты.
Гениально! радостно закричала Ирина. Бог мне вас послал, друзья. А вас, Миша, особенно, шёпотом сказала она мне.
Мы подошли к её огромному мрачному дому, построенному ещё в период расцвета культа личности. Дом весь был тёмным, лишь на одиннадцатом этаже светилось одинокое оконце, да и то зашторенное, задрапированное, это её свекор, кабинетная крыса, мучитель, паук, занимался наукой.
До свидания, до завтра, сказала Ирина. Кстати, Миша, передайте мне моё филе.
Какой я балбес чуть было не забыл про филе! Судорожно я выхватил его из кармана и протянул ей. Она положила филе в сумочку.
Спасибо за всё, сказала она и пошла к своему дому, а снежная позёмка подметала перед ней тротуар.
3На следующий день Ирина пришла в студию и после этого стала появляться у нас ежедневно.
Она сидела в кресле на помосте, выставив свои ноги, а руками изредка шевелила, переворачивая страницы книги.
А Яцек в брезентовой робе бродил вокруг помоста, зорко разглядывая детали её тела, возвращался к гигантской уродливой глиняной глыбе, колотил по ней какой-то палицей, снова делал обороты вокруг Ирины и бормотал:
Бардзо ладне, бардзо добже.
А я тем временем хлопотал по хозяйству. Я поджаривал полуфабрикаты так, что они прямо подпрыгивали на сковородке. Я изобрёл даже свой собственный замечательный соус. Могу поделиться рецептом. Скажем, если вы отварили курицу, вовсе не обязательно выливать бульончик, вы кладёте в него пять ложек крахмала, пять ложек сахара, пять ложек соли, пять ложек перцу, два стакана томатного сока, мелко-мелко нарезанный лимон, стакан молока, баночку горчицы, пару лавровых листиков, выжимаете туда же тюбик селёдочной пасты, всю эту смесь доводите до кипения, швыряете туда горсть маслин, и соус готов.
В своей жизни я немало переменил профессий. Был, например, краснодеревщиком. Если спросите меня, какую я делал мебель, я вам отвечу, что ещё в 1946 году я делал модерн, у меня было чутьё. Был я, например, в Риге инженером по портовому оборудованию, да мало ли ещё кем. Везде я добивался успехов, как и сейчас в кулинарии. Я мог бы не знать никаких бед, если бы не посвятил свою жизнь искусству, точнее, самому сложному и важному виду искусства киноискусству.
Миша, говорит мне Яцек в процессе работы, не увлекайся. Ты ведь так задушишь нас запахами.
А Ирина только кротко мне улыбалась с помоста. Вела она себя в студии тихо, как голубица, всё поедала, не капризничала.
Никогда мне так хорошо не было, как сейчас, говорила она вечерами, когда я провожал её до дому.
Установились уже тихие морозные вечера с луной, и мы проходили с Ириной вдоль московского декабря медленно и спокойно. Обычно она говорила примерно так:
Как понять отношения между людьми, Миша? Вы не можете мне сказать? Я много думаю об отношениях между людьми, об отношениях между мужчиной и женщиной. Вы, Миша, никогда не задумывались об этом? Вот, например, что лежит в основе любви уважение или физическое влечение? По-моему, ни то ни другое. По-моему, в основе любви лежит интуиция. А вы как думаете?
Как понять отношения между людьми, Миша? Вы не можете мне сказать? Я много думаю об отношениях между людьми, об отношениях между мужчиной и женщиной. Вы, Миша, никогда не задумывались об этом? Вот, например, что лежит в основе любви уважение или физическое влечение? По-моему, ни то ни другое. По-моему, в основе любви лежит интуиция. А вы как думаете?
А я говорил примерно так:
Человек соединяется с человеком, как берега соединяются, к примеру, с рекой. Знаете, Ирина, сближение умов неизбежно, как столкновение Земли с Солнцем. Человек человеку не волк, это глубокое заблуждение там, на Западе. Люди похожи на чаек, Ирина
Однажды она сказала, повернув ко мне свой круглый внимательный глаз:
Миша, вы настоящий джентльмен.
Что вы говорите? опешил я.
Вы так ведёте себя со мной, жалобно сказала она.
Как?
Вы немножечко, хоть самую чуточку можете быть ну ну чуть-чуть со мной не таким?..
Мы стояли возле витрины какой-то булочной, и вдруг я увидел наши отражения. Я увидел её тень, тонкую и высокую, которая увенчивалась огромным контуром заграничной белой папахи, и свою небольшую тень, контуры старой яцековской шапки, полукружия ушей
Знаете, тут пронзила меня нехорошая мысль: «Ирина смеётся надо мной!»
Как прикажете иначе объяснить наши отношения! Давайте посмотрим правде в глаза. Внешне я не блещу особенной красотой, положение моё довольно странное, одежда с каждым днём ветшает, здоровье паршивое, что я такое для неё? Я испугался вдруг, что всё это длительный розыгрыш каких-то моих жестоких друзей.
Той ночью я прибежал в студию и сказал Яцеку, что больше так не могу, что на этой неделе обязательно куда-нибудь уеду: или завербуюсь в Арктику, или в Африку, или отправлюсь в Целиноград, куда давно уже зовёт меня один друг, который нашёл там своё счастье.
Я задыхался, воображая себе всё фантастическое коварство Ирины.
Яцек волновался вокруг меня, даже поставил кофе на газ. Он убеждал меня принять люминал и соснуть, говорил, что Ирина любит меня, что она разгадала во мне настоящего человека, но что мне были его утешения!
Вот телеграмму тебе принесли, Миша, сказал Яцек так, будто всё моё спасение в этом клочке бумаги.
Телеграмма была от Баркова, с Южного берега Крыма.
В телеграмме значилось: «Вызываетесь на пробы роль Конюшки группа Большие качели Барков».
«Вот что значит друзья, подумал я, рухнув в кресло. Вот что значит настоящий друг Игорёк, слово у него не расходится с делом. Обещал вызвать вызвал. Крепкая мужская дружба». Я показал телеграмму Яцеку.
Ну, Миша, поздравляю тебя! обрадовался он. Может быть, это начало, а?
Полночи мы рассуждали о моём предстоящем отъезде и о роли Конюшки. Что это за роль? Может быть, роль «маленького человека», обиженного судьбой, но сохранившего в душе рыцарский пыл и благородство?
Завтра мы с тобой идём по магазинам, сказал Яцек, ты должен экипироваться. Не можешь ведь ты ехать на Южный берег в таком виде.
Утром он по моему поручению позвонил Ирине, сказал, что сеансы временно прекращаются по причинам творческого характера.
А как Миша? услышал я из-за плеча Яцека далёкий, словно из космоса, голос Ирины. Вчера он был странным, и я вела себя неумно.
Поверите ли, мне захотелось вырвать у Яцека трубку и прокричать Ирине, чтобы она бросила свои шутки, меня не обманет печальный блеск её больших глаз, я знаю, она актриса, но я-то тоже не дурак, зачем ей нужны мои страдания, зачем, пусть она возвращается к своим ловеласам из ОДИ, я с ней больше не встречусь, может быть, только тогда, когда мой Конюшка прогремит на весь мир и
А Миша вам завтра позвонит, сказал Яцек и повесил трубку.
Вечером я уезжал в Крым. Я оказался один в четырёхместном купе. Печально я стоял в проходе почти пустого вагона и смотрел на перрон, где топтался Яцек. Он храбрился и улыбался, а я с острой печалью думал, как он тут останется один, кто за ним будет следить.
Я потянул на себя стекло, и оно неожиданно подалось.
Едешь, как бог, жалобно улыбаясь, сказал Яцек.
Яцек, сказал я, будешь жарить пельмени, переворачивай. Это очень просто вываливаешь на сковородку, кладёшь кусок масла, сольцы немного, и всё. Главное переворачивать.
Оба мы заплакали.
И ничего не говори ей, крикнул я. Ничего!
Поезд тронулся.
4В Крыму поджидали меня чудеса. В Симферополе хлестал сильный морозный ветер, не было ни единой пушинки снега, а холодней, чем в Москве. Там на вокзале полсотни таксистов бросились ко мне. Все они, видно, были с Южного берега, потому что клацали зубами, свистели носами, крепко крякали, выражались, предлагали услуги.