Телефон мой мама берет неохотно, явно ожидая увидеть больше, чем увидит в реальности. Она читает невинные приколы и расслабляется на глазах.
Таннер, это очень мило, но Конец фразы сходит на нет, и мама поворачивается за поддержкой к папе. Может, опасается, что ее слова прозвучат сомнительно? Она же в радужном гей-прайдовском фартуке.
Папа тянется к телефону, читая эсэмэски, светлеет лицом, потом мрачнеет.
Вы с ним встречаетесь?
Хейли фыркает.
Нет! отвечаю я, игнорируя сестру. Ребята, ну вы даете! Мы над школьным проектом вместе работаем.
Над столом повисает тяжелая, пропитанная недоверием тишина. Первой не выдерживает мама.
Он про тебя знает?
О том, что на рассвете я превращаюсь в тролля? Я качаю головой. Нет, вряд ли.
Таннер, ты понимаешь, о чем я, мягко говорит она.
Понимаю. Увы, понимаю.
Мам, пожалуйста, успокойся! У меня же не рога с хвостом!
Милый, ты нарочно передергиваешь в ужасе начинает мама.
Мой телефон, лежащий перед папой, подает сигнал, и он его поднимает.
Снова Себастьян.
Можно? Я протягиваю руку.
Хмурясь, папа возвращает его мне.
На этой неделе на семинар не приду:(
Просто хотел сообщить.
Сердце падает и раскалывается прямо посредине, но вместе с болью приходит ликование: Себастьян потрудился меня предупредить!
Все в порядке?
Да, я в Нью-Йорк еду.
Неужели это правда? Неужели мы так запросто обмениваемся эсэмэсками?
Ой, здорово!
Ха-ха! Да я там всю дорогу буду как не пришей кобыле хвост!
Когда уезжаешь?
Мама шумно вздыхает.
Таннер, бога ради, прекрати переписываться за столом!
Я бормочу извинения, встаю, экраном вверх кладу сотовый на разделочный стол и возвращаюсь на свое место. Родители молчат, но оба смотрят агрессивными буками. А у Хейли на лбу написано: она на седьмом небе от счастья, что в кои веки траблы у меня.
Помимо скрежета столовых приборов по тарелкам и звона колотого льда в стаканах с водой, я четко слышу, как до родителей доходит правда. От смущения в горле у меня встает тяжелый комок. Родители в курсе, что я и раньше увлекался парнями, но вплотную с моими увлечениями прежде не сталкивались. А теперь появился парень с именем и номером телефона. До сих пор все «относились к этому совершенно спокойно», но сейчас, ужиная в гробовом молчании, я понимаю: у «спокойного отношения» есть разные уровни. Возможно, родителям проще «относиться к этому совершенно спокойно», после того как они фактически запретили мне встречаться с парнями в Прово. То есть мне позволено влюбляться в парней только после выпускного и только в тех, кого родители отберут из круга интеллигентных, прогрессивных немормонов?
Папа откашливается, значит, подбирает слова, и мы смотрим на него в надежде, что он выведет наш самолет из штопора. Я ожидаю, что он выскажется на больную тему, но нет, папа решительно обходит острые углы.
Расскажите, как дела в школе!
Хейли заводит былинный сказ о тяжелой жизни десятиклассницы, о том, что у нее, невелички, верхний шкафчик; о том, как воняет в женской раздевалке; и о том, какие сволочи все парни. Родители слушают, вежливо улыбаясь, потом сосредоточиваются на интересующих их темах. Мама уточняет, не разучилась ли сестренка дружить, папа что она вкалывает на уроках. Я отключаю уши на середине бахвальства Хейли об успехах в химии. Телефон в десяти футах от меня, значит, девяносто процентов моих мыслей о том, ответил ли мне Себастьян и увидимся ли мы до его отъезда.
Я весь как на иголках.
Справедливости ради, семейные трапезы у нас всегда что-то с чем-то. Папа из огромной семьи, в которой считают, что женское счастье это в первую очередь забота о муже и детях. Маму родители-мормоны воспитывали с теми же убеждениями, но в папиной семье забота о близких сосредоточена на еде. Женщины не просто готовят они ГОТОВЯТ. Приезжая в гости, буббе неизменно набивает холодильник месячным запасом кугеля, говяжьей грудинки и беззлобно ворчит, что ее внуки питаются одними бутербродами. Сноху-нееврейку она со временем приняла, но никак не смирится с тем, что мама работает полный день и мы частенько довольствуемся едой навынос и полуфабрикатами.
Мама, хоть и атеистка, тоже росла в культуре, где женщину традиционно считают хранительницей домашнего очага. Для нее не собрать нам в школу завтрак или пропустить родительское собрание значит встать под знамена феминисток.
Даже тетя Эмили порой терзается угрызениями совести за то, что уделяет мало времени дому.
В качестве компромисса мама позволила буббе раскрыть ей секреты некоторых традиционных блюд, которые по воскресеньям она готовит вагонными партиями, чтобы хватило на неделю. Затея сомнительная, но мы с Хейли в штыки ее не принимаем. Папа, в еде весьма разборчивый, другое дело. Может, он и считает себя либералом до мозга костей, но кое-каким традициям верен. Например, он глубоко убежден, что жена должна готовить.
Мама наблюдает за папой и оценивает свою стряпню по скорости, с которой он ее поглощает. Чем быстрее он ест, тем меньше ему нравится приготовленное. Сегодня папа глотает не прожевывая, и у нашей улыбчивой мамы опускаются уголки рта.
Размышления о ситуации за столом отвлекают меня ненадолго.
Я смотрю на телефон. Лежит он экраном вверх, по подсветке я вижу, что только что поступили звонок или сообщение. Я налегаю на кнейдлах, обжигая себе нёбо. Когда тарелка пустеет, благодарю маму и встаю, пока никто не возмутился.
Таннер! негромко упрекает папа.
Домашки много. Я споласкиваю тарелку и ставлю ее в посудомоечную машину. Папа следит за мной и пронзает недовольным всезнающим взглядом за то, что я притянул за уши единственный аргумент, который он не оспаривает.
Сегодня твоя очередь мыть посуду, бросает мне вслед Хейли.
Не-а, с тебя причитается, потому что неделю назад я драил туалет.
Хейли словно не взглядом одаривает, а фак мне показывает.
Я тоже люблю тебя, чертовка!
Взлетев по лестнице в свою комнату, я погружаюсь в эсэмэски.
Сердце екает дико и судорожно. Себастьян прислал пять эсэмэсок. Пять!
Уезжаю в среду после обеда.
В четверг встречаюсь с редактором и с издателем.
Издателя я еще не видел. Жутко нервничаю, честно говоря.
Вдруг сообразил, что ты, наверное, ужинаешь с родителями.
Прости, Таннер!
Деревянными пальцами я набираю ответ.
Это ты прости, родители заставили отложить телефон.
Я рад за тебя.
Я набираю то, что приходит в голову следом, и, затаив дыхание, нажимаю «Отправить»:
Надеюсь, поездка пройдет удачно.
Буду скучать на семинаре.
Ответа нет минуту.
Пять.
Десять.
Себастьян не идиот. Он знает, что я бисексуален. Он наверняка догадался, что я на него запал.
Чтобы отвлечься, я пролистываю снэпчат Осени. Вот ее нога в тапочке. Вот раковина, полная немытой посуды. Вот крупный план ее сердитого лица, а ниже подпись «Настроение сейчас». В итоге я выхожу из снэпчата и открываю ноутбук.
Нужно разобраться, с чем я имею дело. Вырос я в Калифорнии, разумеется зная, что мама из мормонов. Просто ее рассказы, которые я слышал нечасто, наводили на мысль, что СПД это какая-то секта. Лишь после того как переехал и пожил здесь немного, я почувствовал, усвоил лишь набор стереотипов. Меня очень удивило, что мормоны считают себя христианами, хотя представители других направлений этой веры могут не согласиться. Еще выяснилось, что СПД уделяют много времени служению, то есть помощи другим. Впрочем, помимо запрета на кофеин, выпивку, сквернословие и внебрачный секс, мормонизм для меня по-прежнему темный лес.
Как обычно, выручает гугл.
Вопреки всем моим приколам о храмовом белье, выясняется, что это не просто исподнее повышенной скромности, а физическое напоминание о заветах, заключенных в храме. Кстати, слово «завет» у них буквально через одно. Такое ощущение, что у СПД собственный язык.
Верхушка СПД сплошь мужчины.
В одном мама попала в точку у мормонок жизнь дерьмовая. Разумеется, они рожают детей (согласно их Церкви, это неотъемлемая часть Божьего замысла) и при желании могут служить на миссии, но большой властью в традиционном ее понимании не обладают. Женщины не могут иметь чинов и принимать решения, существенные для церковной политики.
Единственная в мире тема, которая доведет мою маму до бешенства, именно то, что с недавних пор интересует меня больше всего (если не считать Себастьянова белья). Итак, у мормонской церкви богатая история нападок на геев.
Сейчас СПД осуждают конверсионную терапию, но из этого не следует, что она не применялась и не разрушила много-много жизней. С маминых слов, общая ситуация такова: мормон открывался своим близким, и те быстренько отправляли его «на переделку». «Переделка» означала помещение в психиатрическую клинику и электросудорожную терапию. Еще применяли аверсивную терапию, которая напугала меня, лишь когда я сообразил, что людей одновременно пичкали рвотными препаратами и гомоэротическими материалами. Если верить интернету, более «гуманные» виды терапии включали пристыжение, реформирование стереотипных моделей мужского и женского поведения, свидания, гипноз, какую-то оргазменную коррекцию в общем, полный атас.