Тут на танцполе поднимается шум. Люди перекрикивают музыку. Отовсюду доносится ругань. Моя первая мысль что Кения, как и обещала, добралась до Деназии. Однако голоса у кричащих ниже, чем у них.
Бах! Раздается выстрел. Я пригибаюсь.
Бах! Второй выстрел. Толпа несется к двери, и воплей становится все больше, поскольку всем и сразу выйти из здания невозможно.
Халиль хватает меня за руку.
Идем.
Я никак не могу найти Кению народу слишком много, и волосы завиты у каждой второй девушки.
Но Кения
Забудь о ней, идем!
Он тянет меня сквозь толпу, расталкивает встречных и наступает им на ноги. Одного этого достаточно, чтобы схватить пулю. В поисках Кении мой взгляд скачет с одного перепуганного лица на другое, однако ее нигде не видно. Я стараюсь не смотреть, кто стреляет и кто ранен. Если ничего не знаешь, то и настучать не получится.
Снаружи какая-то тачка на полной скорости уносится прочь, а народ в темноте бежит врассыпную, подальше от перестрелки. В полумраке Халиль ведет меня к припаркованной «импале» и проталкивает через водительское сиденье на пассажирское. В следующий миг машина с пронзительным визгом трогается с места, оставив суматоху в зеркале заднего вида.
Вечно какое-то дерьмо, бормочет Халиль. Ни один движ без стрельбы не обходится.
Говорит он прямо как мои родители. Потому-то они меня, как сказала Кения, «никуда не пускают». По крайней мере, никуда в Садовом Перевале.
Я пишу Кении. Надеюсь, она в порядке. Сомневаюсь, что пули предназначались ей, но им не прикажешь, куда лететь.
Кения отвечает почти мгновенно.
Я в норме
Вижу эту сучку и собираюсь надрать ей зад
А ты где?
Нет, она серьезно? Мы только что от пуль бежали, а она уже готовится к замесу? Я даже не отвечаю на эту тупость.
У Халиля хорошая «импала» без выпендрежа, как у некоторых парней. Дорогущих дисков я не заметила; на передних сиденьях потрескалась кожа. Впрочем, обивка в машине лаймового цвета, так что ее, по всей видимости, немного прокачали.
Я вожу пальцем по трещинке на сиденье.
Как думаешь, в кого стреляли?
Халиль достает из выемки в дверце щетку для волос.
Наверное, в кого-нибудь из Королей, говорит он, расчесывая волосы по бокам. Я видел Послушников из Сада, когда приехал. Так и знал, что что-нибудь да случится.
Я киваю. Последние два месяца Садовый Перевал стал полем боя в какой-то дурацкой территориальной войне. Я сама родилась «принцессой» потому что папа когда-то был членом банды «Королей», но потом он вышел из игры, и я потеряла свой уличный статус. Однако, даже не потеряй я его, я бы все равно не понимала, зачем воевать за улицы, которые никому не принадлежат.
Халиль прячет щетку и врубает на стерео какой-то старый рэп, который папа ставил тысячу раз. Я хмурюсь.
Почему ты всегда слушаешь старье?
Эй, уймись! Тупак тема.
Ага, был темой двадцать лет назад.
Нет, и сейчас тоже. Вот, зацени. Халиль тычет в меня пальцем это значит, что он вот-вот разразится очередной философской тирадой. Пак говорил, что Thug Life[10] расшифровывается как The Hate U Give Little Infants Fucks Everybody вся ваша ненависть, которой вы пичкаете детей, в конце концов нас всех отымеет.
Я поднимаю брови.
Чего-чего?
Внимательно слушай! The Hate U просто буква U Give Little Infants Fucks Everybody. T-H-U-G LI-F-E. То есть то, как общество относится к нам, подросткам, в конечном счете самому же обществу выйдет боком, когда мы окончательно слетим с катушек. Врубаешься?
Блин. Кажется, да.
Теперь понимаешь? Я же говорю, он актуален и сейчас.
Халиль поет и кивает в такт. Интересно, что же он делает, чтобы «всех отыметь»?.. Я догадываюсь, но надеюсь, что неправа. Поэтому хочу, чтобы он сам сказал.
Ну так а чем ты был занят все это время? спрашиваю я. Пару месяцев назад папа сказал, что ты уволился из магазина, и с тех пор я тебя не видела.
Халиль наклоняется поближе к рулю.
Куда тебя подкинуть домой или к магазину?
Халиль
Домой или к магазину?
Если ты торгуешь этой дрянью
Старр, не суй нос куда не надо! За меня не волнуйся. Я делаю, что должен.
Бред собачий. Ты же знаешь, мой папа может тебе помочь.
Он потирает нос, прежде чем солгать:
Мне не нужна помощь, ясно? И от минимальной зарплаты, которую мне платил твой папа, помощи не было никакой. Я устал выбирать между светом и жрачкой.
Я думала, твоя бабушка работает.
Так и было, но потом она заболела. Эти клоуны из больницы обещали, что все будет как прежде, но через два месяца ее уволили. А все потому, что она уже не могла работать как следует, ведь на химии здоровенные мусорные мешки особо не потягаешь. Он качает головой. Забавно, да? Ее уволили из больницы по болезни.
В «импале» повисает тишина, и только Тупак спрашивает: в кого ты веришь? Я не знаю.
У меня снова жужжит телефон. Либо Крис продолжает просить прощения, либо Кения просит помочь ей разделаться с Деназией. Но нет на экране эсэмэски от старшего брата, написанные большими буквами. Не понимаю, почему он так пишет. Наверное, думает, что это меня пугает, хотя на самом деле только выбешивает.
ТЫ ГДЕ?
НАДЕЮСЬ, ВЫ С КЕНИЕЙ НЕ НА ТОЙ ТУСОВКЕ
Я СЛЫШАЛ ТАМ СТРЕЛЯЛИ
Хуже заботливых родаков только заботливые старшие братья. От Сэвена меня не спасет даже Чернокожий Иисус.
Халиль ненадолго задерживает на мне взгляд.
Сэвен, да?
Как ты догадался?
Когда он с тобой говорит, у тебя такой видок, как будто ты хочешь кому-нибудь вмазать. Помнишь, когда на твой день рождения он без умолку советовал тебе, какие желания загадать?
Ага, и я въехала ему по зубам.
А Наташа еще злилась, что ты затыкаешь ее «бойфренда», смеется Халиль.
Я закатываю глаза.
Как же она меня бесила своей любовью к Сэвену. Мне кажется, половину времени она приходила, только чтобы его увидеть.
Да не, она приходила, потому что у тебя были кассеты с «Гарри Поттером». Помнишь, как мы себя называли? Трио-с-района. Дружба теснее, чем
у Волан-де-Морта в носу. Какими же дурачками мы были!
Скажи? смеется он.
Мы хохочем, но чего-то нам не хватает. Вернее, кого-то. Наташи.
Халиль смотрит на дорогу.
Целых шесть лет прошло, прикинь?
И тут мы вздрагиваем от звука бип-бип: в зеркале заднего вида мигают голубые огни.
Два
Когда мне было двенадцать, родители провели со мной две серьезные беседы.
Первая была обычной, о тычинках и пестиках. Ну, не совсем обычной. Моя мама, Лиза, работает медсестрой, а потому подробно рассказала мне, что и как происходит и чего ни в коем случае не должно происходить, пока я не вырасту. Впрочем, тогда я сомневалась, что со мной вообще может что-либо произойти. Между шестым и седьмым классом у всех девочек уже начала расти грудь, а моя оставалась такой же плоской, как спина.
Вторая беседа была о том, что делать, если меня задержат копы. Помню, мама возмутилась и сказала папе, что я еще слишком маленькая, а он ответил, что для ареста или пули лет мне уже достаточно.
«Старр-Старр, выполняй все, что тебе говорят, сказал папа. Держи руки на виду. Не делай резких движений. Говори только тогда, когда к тебе обращаются».
В тот миг я поняла, что все серьезно, ведь папа главный любитель потрепаться, и раз уж он говорит помалкивать, значит, надо помалкивать.
Надеюсь, с Халилем проводили такие же беседы.
Выругавшись себе под нос, он выключает Тупака и сворачивает на обочину. Мы на Гвоздичной улице, где бóльшая часть домов заброшена, а половина фонарей разбита. Вокруг никого, только мы и коп.
Халиль выключает зажигание.
Интересно, что этому дурню надо?
Полицейский паркуется и включает фары. Я прищуриваюсь от яркого света и вспоминаю папины слова: «Если ты не одна, молись, чтобы у твоего спутника при себе ничего не оказалось, иначе повяжут обоих».
Хал, в машине же нету ничего такого, правда? спрашиваю я.
Халиль наблюдает в боковое зеркало, как к нам приближается коп.
Не-а.
Тот подходит к водительской двери и стучит в окно. Халиль берется за ручку и опускает его. Полицейский светит нам в глаза фонариком, словно слепящих фар недостаточно.
Права, техпаспорт и страховку.
Халиль нарушает правило он не делает того, чего хочет коп.
За что вы нас остановили?
Права, техпаспорт и страховку.
Я спросил: за что вы нас остановили?
Халиль, умоляю я его, сделай, как он просит.
Тогда Халиль со стоном достает свой бумажник. Фонарик следует за каждым его движением.
Стук сердца эхом отдается в ушах, но я по-прежнему слышу в голове папины указания: «Внимательно посмотри копу в лицо. Хорошо, если запомнишь номер жетона».
Пока свет фонарика следует за руками Халиля, мне удается разглядеть его номер сто пятнадцать. Белый, лет за тридцать, может, даже за сорок, шатен, стрижка под ежик и тонкий шрам над верхней губой.