Я устала, говорю я хрипло. Хочу просто валяться.
Знаю, малыш, но тебе не стоит оставаться одной.
А мне только это и нужно побыть наедине с собой.
Мама смотрит на меня, но, кажется, видит ту, кем я была раньше: девочку с хвостиками и кривыми молочными зубами, которая клянется, что она одна из Суперкрошек[12]. Это странно, но ее взгляд как теплое одеяло в него хочется укутаться с головой.
Я тебя люблю, говорит мама.
И я тебя люблю.
Она поднимается и протягивает мне руку.
Пойдем, придумаем, чего покушать.
Мы медленно спускаемся на кухню.
На стене в прихожей висит картина с Чернокожим Иисусом на кресте, а возле нее фотография Малкольма Икс[13] с ружьем в руках. Бабуля до сих пор ругается, что эти изображения находятся рядом.
Мы живем в ее старом доме. Она отдала его родителям, когда дядя Карлос перевез ее в свой огромный дом в пригороде. Дядя Карлос всегда беспокоился, что бабуля живет одна в Садовом Перевале, особенно с тех пор, как участились взломы и ограбления пожилых людей. Впрочем, бабуля себя пожилой не считает. Она отказывалась переезжать, говорила, что это ее дом и ни один бандюган ее отсюда не выживет, причем даже после того, как кто-то вломился к ней и вынес телевизор. Через месяц дядя Карлос сказал, что они с тетей Пэм не справляются с детьми и им нужна бабулина помощь. А поскольку, по бабулиному мнению, тетя Пэм «не в состоянии приготовить для бедных детишек даже нормального обеда», бабуля в конце концов согласилась на переезд. Впрочем, следов ее присутствия наш дом так и не утратил: здесь всегда пахнет поппури[14], на стенах по-прежнему обои в цветочек, и в каждой комнате есть хотя бы один предмет розового цвета.
Из кухни доносятся папин с Сэвеном голоса. Когда появляемся мы, они умолкают.
Доброе утро, малышка. Папа встает из-за стола и целует меня в лоб. Удалось поспать?
Ага, вру я, и он подводит меня к столу.
Сэвен молча на меня смотрит.
Мама открывает дверь холодильника, завешанную магнитиками в виде фруктов и меню каких-то ресторанов.
Ну что, Чав, говорит она, тебе бекон из индейки или обычный?
Обычный? Я удивляюсь, что у меня есть выбор.
Свинины у нас дома никогда не бывает. Мы не мусульмане скорее, «христульмане». Мама стала прихожанкой церкви Вознесения Господня еще у бабули в утробе, а папа, хоть и верит в Чернокожего Иисуса, больше следует «Программе десяти пунктов» партии «Черных пантер»[15], нежели десяти заповедям. По каким-то вопросам он согласен и с «Нацией ислама»[16], однако он никак не может простить ее за убийство Малкольма Икс.
Свинина в моем доме, ворчит папа и опускается рядом со мной.
Сэвен, сидящий напротив, ухмыляется. Они с папой живое воплощение объявления о розыске давно пропавшего человека, где показывают, как он выглядел раньше и может выглядеть теперь. Добавьте сюда моего младшего брата Секани и получите одного и того же человека в восемь, семнадцать и тридцать шесть лет. Все трое стройные, с темно-коричневой кожей, густыми бровями и почти по-женски длинными ресницами. Только у Сэвена еще и дреды, которые могли бы обеспечить пышными шевелюрами и лысого папу, и аккуратно стриженного Секани.
Ну а при взгляде на меня кажется, будто Бог перемешал цвета кожи моих родителей в ведре, точно краску, и получил мой весьма умеренный оттенок. Я унаследовала папины ресницы вместе с проклятием его кустистых бровей, однако в остальном похожа на маму: у меня такие же большие карие глаза и такой же высокий лоб.
Мама с беконом в руках проходит мимо Сэвена и сжимает его плечо.
Спасибо, что вчера остался с братом, пока мы Она осекается, и напоминание о вчерашнем вечере повисает в воздухе. Мама прочищает горло. Мы очень это ценим.
Да без проблем. Мне нужно было выбраться из дома.
Кинг приехал на ночь? спрашивает папа.
Скорее переехал насовсем. Аиша говорит, они снова станут семьей, будут жить вместе и
Эй, перебивает его папа. Это твоя мама, друг мой. Не надо строить из себя взрослого и называть ее по имени.
Хоть кому-нибудь в том доме не помешает повзрослеть, замечает мама и, достав сковороду, кричит в коридор: Секани, повторять я не буду. Если хочешь к Карлосу на выходные, тогда вставай! На работу я из-за тебя опаздывать не собираюсь.
Наверное, сегодня она должна отработать дневную смену за вчерашнюю ночь.
Наверное, сегодня она должна отработать дневную смену за вчерашнюю ночь.
Па, ты же знаешь, что будет, продолжает Сэвен. Он ее побьет, она его выгонит. Потом он снова вернется и снова скажет, что изменился. Только в следующий раз я не позволю ему поднять на меня руку.
Ты можешь в любой момент переехать к нам, говорит папа.
Знаю, но не могу же я бросить Кению и Лирику. Этот придурок такой долбанутый, что может и их побить. И плевать он хотел, что это его дочери.
Ладно, отвечает папа. Только ничего ему не говори. Если он к тебе полезет, скажи, и я разберусь.
Сэвен кивает и переводит взгляд на меня. Потом открывает рот и, зависнув так на несколько секунд, произносит:
Мне очень жаль, что это случилось, Старр.
Наконец хоть кто-то озвучил то, из-за чего над всеми нами нависла туча. И по какой-то причине сейчас это так для меня важно, будто признал он сам факт моего существования.
Спасибо, говорю я, хотя сочувствия не заслуживаю. Его заслуживает семья Халиля.
Какое-то время слышно лишь, как потрескивает на сковороде бекон. Такое ощущение, что на лбу у меня наклейка «Осторожно: хрупкое!» и все решили, что лучше не испытывать судьбу и молчать, чем сболтнуть что-то, что меня сломает.
Но хуже тишины нет ничего.
Сэвен, я твою худи одолжила, бормочу я. Случайная фраза, но и она лучше, чем ничего. Синюю. Правда, маме пришлось ее выбросить Кровь Халиля Я сглатываю. На худи его кровь.
О
Всю следующую минуту мы снова молчим.
Потом мама поворачивается к сковородке и хрипло произносит:
Бред какой-то. Совсем ребенок Он был совсем еще ребенком.
Папа качает головой.
Парень и мухи бы не обидел. Он такого не заслужил.
Так почему его застрелили? спрашивает Сэвен. Он агрессивно себя вел?
Нет, отвечаю я тихо.
Я пялюсь в стол и вновь чувствую на себе пристальные взгляды.
Он ничего такого не делал, говорю я. Мы ничего не делали. У Халиля даже пистолета не было.
Папа медленно выдыхает.
Народ здесь с ума сойдет, когда узнает.
Весь район уже обсуждает это в твиттере, замечает Сэвен. Я еще вчера видел.
Твою сестру упоминают? спрашивает мама.
Нет. Пишут: «Покойся с миром, Халиль», «Нахер полицию» и все такое. Не думаю, что им известны какие-то подробности.
А что будет, если они всплывут? спрашиваю я.
Ты о чем, малыш? хмурится мама.
Там были только мы и коп. Ты же знаешь, как бывает. Такие вещи показывают по телику по всей стране, а потом свидетелям угрожают, на них охотятся копы и все такое.
Я не позволю ничему подобному случиться, говорит папа. Никто из нас не позволит. Он переводит взгляд на маму и Сэвена. Нельзя никому говорить, что Старр была там.
Даже Секани? спрашивает Сэвен.
Даже ему, отвечает мама. Пусть лучше остается в неведении. Пока мы будем просто молчать.
Я видела, как это происходит раз за разом: чернокожего парня убивают только за то, что он чернокожий, и начинается ад. Я всегда постила в твиттере посмертные хештеги, репостила фотографии на тамблере, подписывала петиции и твердила, что, если нечто подобное случится на моих глазах, я буду кричать громче всех и сообщу всему миру о происшедшем.
И вот оно случилось, а я так боюсь, что даже не могу открыть рта.
Я хочу остаться дома и смотреть «Принца из Беверли-Хиллз», мой самый любимый сериал. Кажется, я все серии знаю наизусть. Сериал ужасно смешной, а еще местами похож на мою жизнь. Даже песня из заставки как будто обо мне[17]: гангстеры задумали недоброе, устроили переполох в нашем районе и убили Наташу, а мои родители испугались, но отправили меня не к тете с дядей в богатый район, а в дорогую частную школу. Хотелось бы и мне оставаться собой в Уильямсоне, как это делал Уилл в Беверли-Хиллз.
А еще если я останусь дома, то смогу поговорить с Крисом. После вчерашнего злиться на него глупо. Кроме того, можно позвонить Хейли и Майе девчонкам, которые, по словам Кении, моими подругами не считаются. Отчасти я понимаю, почему она так говорит. Я никогда не приглашаю их к себе. С чего бы? Они живут в небольших особняках, а мой дом просто небольшой.
В седьмом классе я совершила ошибку и пригласила их к себе с ночевкой. Мама разрешила нам красить ногти, не спать всю ночь и есть столько пиццы, сколько влезет. Всё должно было быть так же весело, как у Хейли. (Мы до сих пор иногда остаемся у нее на выходные.) Тогда я пригласила и Кению, чтобы наконец-то потусоваться всем вместе. Но Хейли не пришла: папа не отпустил ее на ночь в «гетто», о чем я случайно узнала из разговора родителей. Зато пришла Майя, но вскоре попросила предков ее забрать, потому что за углом началась какая-то разборка и выстрелы очень ее напугали.