Стоило блюстителям порядка разобраться с сумасшедшей парочкой, как рация снова зашипела. Коллеги снова переглянулись, тяжело вздохнули и завели двигатель.
Двадцать первый маршрут вы тут? раздался зашуганный мужской голос.
Тут. Что случилось? настороженно задал встречный вопрос тот, что пополнее сообразил.
Вы что на прошлой неделе у Гераськина фуражку с жезлом не отобрали?!
Как не отобрали? Я сам лично забирал, отозвался долговязый.
Он минуту назад опять нашего «полкана» остановил! раздался в рации встревоженный выкрик.
Полицейские выругались в голос, переглянулись и автомобиль взревел срываясь с места, оставив за собой черный след протектора шин.
Гераськин местный «блаженный». У окраины района, там, где начинается частный сектор, каждое утро, в любую погоду он надевал лейтенантский китель (и где он его только взял?), фуражку, брал полосатый жезл и отправлялся на свой «пост». Мужик искренне считал себя «гаишником».
Те, кто жил в этих местах его знали, поэтому картинно притормаживали. Он проверял документы, прикладывал руку к козырьку и желал счастливого пути. Приезжие принимали его за настоящего патрульного, останавливались и так же показывали документы не всегда понимая, что это местный душевнобольной. Так продолжалось уже почти год. Этот «кадр» стал своего рода достопримечательностью Сергиевского. Все экипажи ГИБДД района его знали и смотрели на его выходки сквозь пальцы, так как вреда от него не было, а была своего рода польза скорость машины сбрасывали, уменьшая на участке количество ДТП.
На прошлой неделе по этой трассе проезжал с инспекцией «полкан» батальона Груздев, которого Гераськин, как и всех, решил остановить. Все бы ничего, но в машине сидели два генерала из управления. Они «слегка» удивились, когда на дорогу в трениках и мундире поверх свитера, заправленного в штаны, выскочил «лжепостовой» и чуть не бросился под колеса проезжающему кортежу. Когда все прояснилось, генералы чуть не попадали со смеху, а полковнику то ли в шутку, то ли на полном серьезе предложили набрать себе в полк побольше таких расторопных ребят. Груздь естественно струхнул и уже вечером на разводе орал, как потерпевший: "Прекратить безобразие! Это, что вам, шуточки! Вы почему позволяете поганить честь мундира какому-то умалишенному! Завтра же изъять всю амуницию!".
Долговязому снова пришлось отобрать у дурачка фуражку, китель и жезл, лишив единственной радости в жизни. Хотя и тот что высокий и тот что поплотнее понимали, что, вероятно, через «энное» количество времени Гераськин снова найдет где-нибудь и форму и полосатую палку. Быть «гаишником» это его призвание. Про себя оба философски рассуждали: «Чего пристали к парню? Юродивых испокон на Руси не трогали. И вообще может это мы психи, а он как раз нормальный? Просто устав не знает и генералы ему не указ.
Весь оставшийся день, вместо патрулирования, напарники провели в МРЭО, расписывая объяснение на несколько листов, на имя руководства о том, как вообще могли допустить подобное недоразумение. Обоим светило по выговору. Радовало лишь то, что появилась возможность «отстреляться» пораньше.
Ближе к вечеру, коллеги наконец-то выдохнули, переоделись в гражданку и засобирались домой.
Тебя подвезти? уточнил напоследок худощавый Валера у того, что поплотнее.
Нет, я пройдусь. Устал я с тобой кататься за день. Надо малость размяться.
Давай хоть до кольцевой? Тебе тут часа два топать до твоей Новосаратовки.
Да нет, езжай давай к жене, обрадуй.
Ну, бывай, пожал плечами высокий и выехал с парковки МРЭО, а второй, что ниже ростом застегнул замок своей потертой куртки, спрятал пухлые руки в карманы джинс и направился по проспекту в сторону дома, что был за мостом. Небо уже наливалось свинцом и Тарасов с удовольствием ощутил тонкие запахи мороза в осенней тишине. Он любил это время года. Осенью были дни рождения его Мамы и обеих здравствующих бабушек, всегда балующих великовозрастного внука разной стряпней. Бабули прошли Войну и Блокаду, поэтому была у них особая традиция они все стряпанное обильно сдабривали сахаром или медом. От этого Гена Тарасов начал медленно превращаться в копию Винни Пуха. Супругой, за свои тридцать неполных лет, он не обзавелся, поэтому пинать его в спортивные заведения было не кому. Да ему и так было хорошо под заботливым крылом трех профессиональных домохозяек. А если ты сыт, обогрет и обласкан, то зачем эту красоту менять на непонятные перспективы с посторонней женщиной.
***
Давайте знакомится, Друзья! Тот самый «гаишник», что сегодня был вычеркнут из списка премированных, это я Тарасов Геннадий Павлович, собственной персоной. Чуть больше десяти лет назад, я стал курсантом престижного факультета Ведомственного ВУЗа, и даже хотел стать «опером», а оказался в рядах «дэпээсников», к которым всегда относился прохладно и снисходительно, считая эту работу слишком банальной и скучной. Только вот поработав пару лет я понял, что работа эта на самом деле не такая уж и простая, как казалось на первый взгляд. И очень даже важная. Все бы было ничего, вот только в последнее время, мне частенько случается оказываться в нелепых ситуациях. Эти глупые стечения обстоятельств не раз грозили мне увольнением с работы, которая вот уже восемь лет была моей добровольной рутиной.
Мне скоро стукнет 30 лет, поэтому я стал иногда задумываться о том, зачем я живу и что смогу после себя оставить на этой планете. Наверно, если бы у меня была подруга или жена, она помогла бы прояснить многое. Но к сожалению я был одиноким бобылем. Близкие мне женщины мама и обе бабушки списывали всю мою мимолетную хандру на нехватку витаминов и ужасное питание фаст-фудом. Но имелись и мнения более глубокого содержания.
С полгода назад, возвращаясь со службы, я наткнулся на соседа Кондрата Плешкова. После ритуальных рукопожатий он увлек меня к стоявшему во дворе столику. В руках у него был алюминиевый бидон с брагой, из которого он изредка отхлебывал. Кондрат Степаныч находился в «стадии поговорить». Поэтому сразу после короткого разговора за жизнь, он без обиняков вымолвил, многозначительно подняв палец кверху, что скоро у меня наступит стандартный кризис среднего возраста. Это вроде как будто у тебя кончилось юношество и ты на пороге взрослой жизни. «Ты, понимаешь ли, будешь обуздан процессом глубокой рефлексии и выводы о бессмысленности бытия будут погружать тебя в скепсис, навевая хандру. Хандра, она понимаешь ли, лишает человека смысла жизни! А лучшее лекарство от хандры это жидкий хлебушек, то бишь «беленькая»! вещал мой сосед, прищурив глаза и качая головой, как китайский болванчик. Кондрат через двадцать минут беседы был уже под хорошей «мухой», поэтому его бредни я слушал в пол-уха, косясь на пути отхода от доморощенного философа. Лишь позже, меня действительно стали одолевать вопросы о моем «бытие», которые не имели внятного и однозначного ответа. Решать же эти ребусы, по совету Кондрата, с помощью «огненной воды» меня вовсе не прельщало.
«Эх, давненько что-то я не был в отпуске, пора бы и отдохнуть», думал я вслух, шагая в сторону дома. На плечах скопилась усталость от вечно недовольных граждан или таких истеричных индивидов, как сегодняшняя дамочка. Как ее там? Воронина.
Вечер сегодня пах мокрой листвой, приглушенными звуками магистрали оставшейся далеко позади, водой Невы, зябкой луной и сном. Еще усиливался запах зимы, освежающий и приятно щекотавший ноздри. Осень-Мама-Тишина это то, что кружилось в голове, пьяня теплом и покоем. Баюкающей тишиной осенней квартиры, где стеллажи со старыми книгами обещали сладостное погружение в детство. Без тревог, волнений и запахом утренних блинов. Впереди возвышались старые железобетонные арки разобранного моста, выглядевшие в сумраке еще более величественными, чем при дневном свете. День проведенный в нервозе и бабушкины постряпушки перед глазами давали о себе знать, и я уже с трудом волочил ноги, сожалея о том, что решил пойти пешком, а не поехал с Валерой. Чтобы срезать расстояние до дома и двинулся в сторону старых ферм Володарского моста. Место было нелюдное и темное, но луна светила уже так ярко, что можно было собирать иголки.
Ступая по обмякшим листьям, я вяло обдумывал то, как объяснить маме, что из-за выговора, я не получу премию на день полиции. Я очень рассчитывал на эти деньги, потому что у мамы предстоял юбилей, а я уже присмотрел ей на подарок дорогую Мединиллу. Об этом цветке моя родительница мечтала всю жизнь Мысль прервалась. Внезапно я замер. Впереди, на ребре арки моста, на высоте семи-восьми метров, стоял человек. Остановившись, я пытался разглядеть очертания фигуры. В ярком свете луны и отблесках Невы, эта задача оказалась не такой простой. Сердце заколотилось. Еще не разглядев кто это мужчина или женщина, я уже чувствовал, что впереди веет непоправимой человеческой глупостью. Так бывает во время пожара. Когда его еще не видно, но жар уже до тебя докатился. Человек занес ногу над пропастью, словно проверяя ее на прочность.