Он, уже совсем неторопливо, с полным достоинством, прошествовал знакомым путем по заросшей тропинке и, толкнув калитку, болтавшуюся на одной петле, вышел на длинную прямую улицу. В дальнем конце улицы виднелся лес.
М.М. немного отдышался все-таки не мальчик, чтобы лазить через дырки в заборе, решил, что в лесу в этот час может оказаться сыро и двинулся в противоположную сторону.
Саш, открывай, молодежь приехала, ура!
Ага, бегу! Ура!
Заходите, заходите! Всем мыть руки и обедать, все готово!
Ух ты, красота какая!
Рассаживайтесь, разбирайтесь, а я сейчас дедушку приведу!
Саш, а где он?
Надюш, либо у себя
Нет его у себя!
либо в сарае, он же дрова пилить пристрастился. Сейчас схожу.
Давай, все стынет! Ах, побрить же надо было, совсем замоталась Ну ладно, и так сойдет, завтра уж побрею. Представляешь, Оль, девяносто пять лет, а чуть ли не через день в сарай, сразу после завтрака, и давай дрова пилить! До обеда пилит, не устает совершенно! Девяносто пять! Правда, считает, что восемьдесят два
Ха-ха-ха!
Это тебе «ха-ха-ха». А нам Что, Саша?
Надь, нет его там Я уж и в мастерской на всякий случай посмотрел, и к нему снова заглянул, и вообще Нет его нигде
Черт! Опять сбежал? А ботинки вон у двери стоят, значит, прямо в тапочках и сбежал. Саша!
Да что «Саша»?! Все заперто, не через забор же он!
Не удивлюсь, если и через забор Так, рассуждать потом будем, побежали искать! Молодежь, вы налево, Саша, ты прямо давай, я направо, к лесу! Мобильники не забудьте! Ольга, погоди, вот косынка черная, надень! Я тоже возьму Господи
М.М. отдыхал на лавочке около последнего на этой пустынной улице дома. Дальше была только насыпь железнодорожных путей.
Собственно, он и не устал просто захотелось посидеть, вот так, бездумно. Бездумно, однако, не получалось. В голову настырно лезло разное, все больше давнее, и М.М. решил не сопротивляться пусть лезет.
И вспоминалось, вспоминалось. Ясно, отчетливо, в деталях, точно вчера было. Да какое там вчера сегодня утром. М.М. внезапно осознал: он, хоть убей, не помнит, что подавали сегодня утром на завтрак. Это как будто акварельной краской по стеклу, и смыло без следа. А давнее даже не маслом по холсту словно в камне вырублено.
Папу, правда, не помнил совсем, но ведь папа умер, когда Мише едва три года сровнялось. Чахотка А маму помнил смутно. Лучше всего отпечатались похороны, мама в гробу, кладбище, ветрено, холодно и промозгло, Мише семь лет, Миша беззвучно плачет, Миша содрогается от рыданий, когда гроб закрывают, а Сима крепко сжимает его руку, и Миша поворачивает к ней голову, и не видит лица сестры, потому что ее черная косынка совсем сбилась.
Да, и мама тоже от чахотки.
Но это как в тумане наверное, от горя.
А дальше все очень четко.
Воспоминания перепрыгнули на совсем, кажется, недавнее время, послевоенное. Да, пятидесятый год, у Симы первый внук, Боренька. Застолье по этому случаю скромное, конечно, застолье. Бутылка кагора, одна на шестерых. Сима, Сёма, светлая ему память Счастливые родители Юра и Нина, еще неженатый Саша Ах, племянники Юрка крупный, грузный, в отца. А Сашка поменьше, и очень на Симочку похож. Мальчики Этим мальчикам повоевать пришлось, хлебнули полной чашей А Ниночка такая красивая, но немножко усталая Ну, и он сам, Михаил. Всегда рядом с сестрой.
Да, одна, давно припасенная Сёмой бутылка кагора на всех, маленькие рюмочки, и весь стол скудный А откуда бы взяться роскоши: что Сима, что он сам, хоть и блистательные дантисты-протезисты, возможно, лучшие в Москве, но скромные и честные люди. И Сёма простой труженик, а мальчики только-только на ноги становятся.
Мысли снова скакнули.
Ну, по правде говоря, лучшей всегда была Сима. Он, Михаил, всегда у сестры учился, а уж когда Сима ушла на покой зрение у нее сильно ослабло, тогда унаследовал трон.
Каким людям зубы делал! И как делал!
Не о чем жалеть, сказал себе М.М., жаль только с Симой давно не виделись. Не о чем больше жалеть, повторил он, но упрямо вылезло воспоминание о нечаянно подслушанном: как один его пациент (М.М. даже сейчас из скромности не стал воспроизводить его имя) говорил супруге, что за волшебник делает ему зубы. Дескать, долго всматривался в рот, а потом отошел к окну, молчал минут десять, затем решительно повернулся и объявил: мост будем делать так-то и так-то. И сделал, и как сделал!
Это ведь про него, про М.М.!
И тот мост М.М. тоже помнил во всех деталях. И все остальное тоже.
Он вдруг обнаружил, что плачет. Старческое? Ну так ведь и годы не юные, как-никак восемьдесят два.
Однако пора бы и домой. Санаторий, конечно, неплохой, но пора, пора. И первым делом Симу повидать. А пока написать, давно не писал сестре. И от нее тоже что-то уж сколько времени ни письма, ни открытки.
М.М. вытер глаза тыльной стороной ладони.
Дедушка! донеслось до него.
Повернув голову, он увидел быстро идущую к нему женщину с зажатой в руке черной косынкой, и еще чуть приотставшего мужчину.
Сима! вскрикнул М.М., с трудом поднимаясь со скамейки.
Женщина приблизилась, остановилась, неловко повязала косынку, обняла его, а М.М. прижался к сестре, но только на мгновение давно уже взрослый, нечего, что ж с того, что когда-то она заменила ему мать.
Сима засмеялась, потом строго сказала:
Сима, Сима. Ну, пошли, нас обедать ждут. А это, кстати, Леша.
Ты давно приехала? спросил М.М., не обращая внимания на подошедшего мужчину.
Да только что. Собрались обедать, а тебя нет. Пойдем, хорошо?
Как скажешь, согласился М.М.
Он всегда соглашался с сестрой, всю жизнь. Может, поэтому так никогда и не женился. Но и никогда ни о чем не жалел.
А сейчас ах, какая радость, как хорошо, как чудесно, что она приехала!
В руке у Симы появился маленький телефон. М.М., конечно, знал про эти чудеса техники, но не одобрял и сам не пользовался считал вредным для здоровья.
Сима?! изумился он.
Сейчас, сейчас пробормотала сестра. Мам, нашли! крикнула она в трубку. Ага, ведем. Ты уж остальных сама собери, ладно?
Уфф.
Что, мам?
Да ничего Согласился отдыхать, но при одном условии: он заметил в столовой главврача и требует внеочередного приема. Или даже осмотра. Иначе будет жаловаться, потому что его сестра приехала, и он не станет терпеть целого ряда безобразий ну и так далее, как обычно. Не те времена, говорит. Сел письмо какое-то писать. Саш, сходил бы к нему, выслушал бы, пообещал, что все будет исправлено. И пусть он приляжет, а? Пусть успокоится, ладно?
Иду
Сходи, ага, пульс ему померяй, что ли. И возвращайся, посидим тогда спокойно.
Вот так, ребята. Физически здоров настолько, насколько вообще возможно, а в голове черт знает что. Не дай Бог
Не знаю, мам Может, оно и к лучшему? Во, папка! Ну что там?
Да что, Оль, пульс померил Выслушал замечания и предложения. Выслушал личное пожелание тебя разместить наилучшим образом. Ну то есть не тебя, а сестру, конечно Вроде прилег отдохнуть
Александр Семенович, а Ольга правда так на бабушку похожа? Ну, когда она была в Ольгином возрасте?
Да ну, Леш, о чем ты Для него любая женщина в черной косынке Господи, ему девяносто пять, мама на десять лет старше Знаете что, а давайте-ка нальем, да и выпьем за них за всех. Не чокаясь, как положено. И за дядю Мишу тоже. Пожалуй, уже так.
М.М. дремал. Очень хорошо, думал он, что Сима приехала. Просто великолепно, это чудесный подарок.
Ей необходимо отдохнуть с дороги, а вечером он обязательно проверит, как разместили сестру. И если что-то окажется не так обязательно добьется, чтобы все должным образом исправили, потому что сейчас не те времена.
Крепкий старик
«Вы считаете, опорожнить мочевой пузырь так легко?» думал Илья Олегович, стоя над унитазом и ожидая хоть какой-нибудь струйки.
К кому он обращался совершенно неизвестно, ибо, во-первых, никто и никогда не высказывал ему соображений о легкости этого дела, а во-вторых, в квартире просто никого больше не было. Поскольку Илья Олегович уже много лет жил один.
Телевизор и радио в данный момент тоже ничего подобного не утверждали. Так что мысль Ильи Олеговича носила чисто риторический характер.
Осознав все это, Илья Олегович улыбнулся изяществу своих ментальных построений, затем еще раз улыбнулся тому, как сконструировалась у него фраза: вы считаете и так далее. С местечковой интонацией фраза-то.
Тут же вспомнился школьный товарищ Ёсик. Мальчик из добропорядочной, положительной еврейской семьи: папа торговый работник, мама медицинский. Старшая сестра коротконогая, плотная, темно-карие глаза, волнистые густые черные волосы, пушок над верхней губой, россыпь угрей по щекам и на лбу. И Ёсик большеголовый, рыжий.