Не отпускала, но и давить на женщину прежде не было никакого проку. Письма на фронт со стороны Дорэль были куда более частым явлением, времени у второй царицы, как ни крути, а было больше. Однако и в них дурфа старалась не огорчать Аэль лишний раз.
Военное положение обязывало не углубляться, а «сухо и по делу» не всегда устраивало темнокрылую. Тогда она делилась успехами их гута. Смущать и напрягать Порывистую было только себе во вред, а терпеливостью, как показало время, крылатая не была обделена. Ожидание томило, сковывало и сжимало сердце. Обида порой хватала за горло, стискивая с почти физической болью.
Вдали от любимой, не имея возможности хоть изредка видеть её лицо. Почти полтора года длилась эта мука с последней побывки Аэль. После неё, точно свободолюбивую кошку, баргустку даже за хвост невозможно было ухватить. Ненадолго, на день, два. Не больше. Эти мысли часто тревожили Дорэль, злили и раздражали настолько, что порой написанное письмо могли разорвать в клочья, а пламя Огненной охватывало бумагу с начертанными словами о любви.
Она была, но ей редко давали себя показывать, позволяя лишь фразы, которые не заставят чувствовать себя виноватой. Во вред себе, обида гложила не по-детски, но так было правильно. Пока царица стерегла границы, её следовало поддерживать, а не выбивать из колеи. Дорэль оставалось только ждать того дня, когда Аэль вернется к ней, а не задавать вопросы как глупый и слишком любопытный гут.
Бывали и порывы нежности, в которых все же до Аэль доходили письма, пропитанные необъятной любовью её женщины. В них Дорэль просила любимую быть осторожной, не пренебрегать сном и едой, не бросать всю себя вновь в языки пламени. Не сгорать, но гореть, продолжать жизнь ради неё, ради гутов, которые ждут.
В таких письмах она обращалась и к милосердным Великим, в надежде на то, что они уберегут возлюбленную от напасти и даруют скорейшее избавление. Дорэль любила, а в искренности её чувств сомневаться уже не приходилось. Впрочем, и в отклике на них Порывистой. Она все еще была с ними, только это держало дурфу от того, чтобы заявиться в лагерь и поймать супругу-беглянку, пусть так было и не всегда по её собственному желанию.
Очередной переход тронул сонных воительниц мукой. Земли уже не были тверды и покрыты коркой, но и не превратились в полноценную кашу, что не замедлило переход, но вымотанность сказывалась. Аэль прекрасно знала их проблемы. Сама воительница уже ощутила на себе и голод, и долгие переходы, и бои без перерыва, и отсутствие сна. Поджарое тело от такого режима выглядело сухо и под кожей перекатывались как вены, так и пучки мышц. В довесок вечный голод морил нутро сильнее, чем прежде, как и яркие запахи, но царица не позволяла себе брать больше, чем остальным.
Спасало порой, когда подчинённые сами приносили чуть больше нужного и голод мог притупиться на время. А пока тощие лошади смогли привести воительниц к крепости, что выбрала Банре как следующий пост сохранения границ. Их встречали низинные дочери, чьи волосы сочетали в себя все оттенки местных лесов и коры деревьев. Темные, крепкие и скупые на слова, но с такими можно смело идти было в атаку.
Они не имели страха, не имели манеры отступать. Дочерей Огня и Воздуха встретили доброжелательно. Разместили в казармах, а царице дали комнату в замке. В нем разместили и руку царицы, что была единственной крылатой в постоянном подчинении Аэль. Сожительство рядом было ничем не странным, особенно учитывая то, что Аэль почти не бывала в месте своего постоя в любом пребывании на карте земель. Так и сейчас царица покинула комнату раньше, чем разместила вещи по полкам и выдвинулась на стены, вернуть бдительность на горизонт.
Как погляжу, царице не до отдыха.
В своей монере завела речь, явившая себя дочь Тени. Ламэль с изящностью кошки обошла Аэль за спиной, пристроившись у стены, чтобы заглядывать в глаза женщины. Удивительная. К такой и отношение Великих было совсем иное. Жрица знала многое, что осталось позади, чуть меньше из того, что предстояло. Все эти знания были ничем иным как посланиями Ночеликой для своей дочери. Не зря её интерес коснулся дочери Лоры и Каски. Старшего гута воительницы коснулась странная участь, которая увела из ведьм. Лаэлари оказалась той, кому Небесная передала дар Карлы как Открывающей Врата. Впервые Девам предстало увидеть сестру, которой не с рождения было предписано нести волю Великой, а перед последним принятием.
Появление меток обозначилось сильным жаром в холоде. Лора готова была списать это на болезнь, если бы тогда не пришли Небесные Девы, почувствовавшие пробуждение. Теперь Лаэ приходилось обучаться не привычному ремеслу ведьм в общении с дарами Огненной и Переменчивой. Частые побеги от наставницы приводили ту в бешенство. Этот гут совершенно не понимал своего предназначения! Хотя кому в столь юном возрасте окажется приятна мысль оказаться среди жриц? Тут и прикусывала себя за язык светловолосая, вспоминая то, как сама же собиралась уйти в земли Великой, дабы служить богиням.
За ней наблюдала Ламэль, находя много интересного для себя в той, что причудливым образом соединила в себе силы крылатых ведьм и нрав под стать дочерям Ретивой.
Однако, сейчас женщину больше привлекала Аэль. В её судьбе толком не удавалось разобраться. Может оттого Анор до сих пор не оповестили? Потому скрыли? Или на это тоже была воля Великих, а не собственное желание теневой жрицы? Ламэль прекрасно понимала, что Верховная не просто разозлится. Её гнев после потери земель возрос, а хватка слабла. Задержка Аэль среди живых сестер уже не на шутку разозлило ту, которая, казалось бы, должна быть и рада.
Царица кланов и её женщина оберегали не только свои земли, но исправно приходили на подмогу. Однако, предательства старой подруги Аэль прощать не желали, пусть та и сама прекрасно знала то, что произошло. Также и Ламэль видела гнетущее душу царицу, порываясь разбередить ее переживания, точно потревожить пчел-работяг. Вылетят из улия, а жрицы и нет. Это доставляло пусть и малое, но удовольствие в серых днях военных действий.
И тебе утра, Ламэль. Не отдыхается с дороги?
Уточнила Аэль, кивнув в ответ проходящим мимо стражницам. Воительницы вели свой караул, а как показало уже и короткое присутствие на стенах, ветер здесь гулял тот, что больше подходил землям Переменчивой. Только более холодный и настойчивый, словно испытывал дочерей другой богини. Аэль он был скорее в усладу. Темная гряда земель Великой саднила болью утраты. В тот злополучный день, если бы Аэль могла, то привела бы и всех сестер, но на все воля богинь.
Их было недостаточно. Не вовремя. Только удалось увести халра и Цераэль. Кто-то скажет, что и это чудо спасти от смерти вторую Великую Царицу, но Аэль прекрасно понимала, что Цераэль бы не стояла до смерти. Воинского долга у нее нет в крови. Она ориентируется по внутреннему наставлению и говорит под стать жрицам. Жрица в душе, на деле женщина той, что принимает решения за весь народ.
Сейчас она пребывала с кланом Воды. Окружённая ведьмами и некоторыми воительницами из земель Великой. Там были и гуты Фаврир. Факир и Саир оставались при Цераэль, словно перст судьбы указал им такую долю, тогда как нахождение Алифеи оставалось загадкой. Аэль молила Великих, чтобы не пришлось хоронить дочь, чтобы Алифее хватило сил выжить в этой жестокой войне и не измениться.
Последний фактор до сих пор скреб нутро и разливался рокотом, но не прибоя волн. Это был рык зверя, который давно не выходил на свободу, словно заперт в клетке. В темнице самообладания женщины, что каждый раз рисковала быть раскрытой перед народом. А что тогда? Дуэли и опасность для последнего Гута Фаврир и Дорэль. Аэль не могла себе позволить такую роскошь. Лучше жёсткие клещи-хватки, чтобы никто и не подумал ничего странного на царицу и сдерживать вымыслы и слухи с других регионов, о тех, кто обращается в зверя и уходит в ночь со своего поста или отдыха и возвращается утром.
Отдохнуть ещё успеется. Предпочитаю проводить время в увлекательных путешествиях.
Женщина расплылась в чарующей улыбке. Интересно, каков был её путь, что привел к становлению жрицей? Также, как и многих других со смертью любимой женщины? Или простая прихоть и желание служить Великой? Коварная сама выбирает тех, кто будет возносить к ней молитвы. Осталось гадать, мог ли быть и иной путь, что привел баргустку в касту. Правду знали немногие, включая Анор и её женщину. Взбалмошная. Даже покинув земли Великих оставалась себе верна.
Как поживает крылатая царица? Кажется, от нее давно не было вестей.
Могло ли быть так, что Дорэль держала обиду на свою женщину? Вполне возможно. Ламэль пренебрегала своими обязанностями по наблюдению, когда Порывистая читала письма от второй царицы. Дурфы слишком чувствительны, мало ли что она там пишет? Анор бы сильно разозлилась, узнай она о подобном. Отчитываться приходилось и за письма, так что изредка жрица интересовалась у Аэль положением дел в тылу, передавая лишь то, что ведала сама царица.