Так, «мысль» мы будем рассматривать как «психический, временной и психологический инструмент»98, проявляющий и открывающий сознания рефлексов, сознания интеллекта, ума, рассудка, разума, души.
В этом контексте можно отметить, что осознание мысли как мыслеформы мифологемы о различной природе духа и души в трудах древнегреческих философов не произошло. Имели место быть образы трёхчастной и трёхуровневой души у Платона и Аристотеля, но конгруэнтный образ духа своему идеалу так и не был выведен.
В работах Платона феномен духа передаётся посредством номинации «πνεμα» (греч.), которая в равной степени замещается и номинацией «νοητικός» (греч.). Последняя номинация сообщает ему такие категории, как разум и/или мыслящий. В основании этой номинации содержится и морфема «νος» (ноус высший разум или душа).
Процесс пересечения и даже замещения смыслов одной морфемы другой весьма наглядно представлен в словаре церковнославянского языка. В частности он наглядно представляет, что номинация «умный», также подразумевающее под собой словоформу «духовный», выдвигается в качестве равнозначной дефиниции греческому слову «ноэтос» («умопостигаемый»)99, «чем устанавливается непосредственная связь с философией Платона и Аристотеля, для которых умопостигаемое обладало преэмптивным значением с точки зрения познания»100.
По Платону, душа относится к области духа, но она также занимает «промежуточное положение между чисто духовным и чисто вещественным»101, то есть дух является высшей ценностью, идеалом ассоциации идей, что является следствием применения диалектического метода в объёме знаний меры различия (первой рефлексии сознания на себя).
Также практически все труды древнегреческих исследователей содержат методы анализа, обобщения именно концепта «психе (греч.)», в переводе на русский язык означающего дух и одновременно душу, что позволяет нам сделать достаточной изящный и чёткий вывод, что превосходные открытия о природе души, смешиваемой в языковом мышлении древнегреческих авторов с концептом духа, помешали им также оценить истинную природу данных событий, что ставит их открытия сегодня в ряды частных явлений, открытиями особенного и единичного уровня. Вместе с тем необходимо признать, что для исследований 2500-летней давности эти работы в своё время были вершиной научной мысли. Вывод о наличии негативной стороны проявлений толерантности духа к отсутствию в его онтологическом континууме программы по взаимодействию с феноменологией души в рамках древнегреческой философской традиции нами ранее уже был представлен. Поэтому закономерным будет рассмотрение следующих философских традиций, которые закрепляли косвенно или напрямую феномен толерантности духа.
Древнекитайская философия, используя в качестве метода познания диалектику дуализма, в том числе направленной на изучение предвечной тео-зоо-антропоморфной сущности Дао и универсальной субстанции Вселенной в виде концепта «Ци», не смогла найти методологических оснований для сдерживания негативной тенденции абсолютного духа по отрицанию души. Так концепт «Ци» несёт в себе номинацию семантического конгломерата: «дух и одновременно материя». Дух в рамках данной абстракции абсурда становился «наездником» души, заменяя в дальнейшем душу на образы драконов, ящеров. Дракон по поверьям китайцев, существует в их сердцах, что позволяет им сохранять его дух, который также является по их представлениям прародителем китайского народа102.
В теоретическом познании духа в индуизме использовался метод познания Атмана, имя которого в переводе означает дух, но одновременно и душу, а механизмом познания Атмана являлась глубокая медитация, на пике которой достигается особое состояние сознания самадхи, что приближало познающего к «Брахману» (санскр.) абсолюту духа103.
В эллинистический период, в русле учения эпикуреизма в философской поэме «О природе вещей» Лукреций посредством таких методов познания, как обобщение, анализ, а также им признаваемого за объективный метод чувственное познание, производил исследование природы духа через понятие «анима (лат.)», несущее трансцендентальную дихотомию духа и/или души. Дополняло эту дихотомию в познании онтологии духа использование семантических конгломератов: «психе (греч.) дух и/или душа», «френ (греч.) дух и/или душа», что фактически производило отождествление и закрепление на две тысячи лет вперёд культурологической традиции концептуального не различения одного события личностного бытия от другого. Так, Лукреций повествует:
«Что природа души состоит, как известно, из крови
Или из ветра еще, коли будет угодно так думать»104.
Далее более убедительно о наличии абсолютизированных программ генезиса интеллекта и ума (понимаемые нами как программы развития абсолюта духа) в работах Лукреция свидетельствуют его строки: «Я утверждаю, что дух и душа состоят меж собою в тесной связи и собой образуют единую сущность, но составляет главу и над целым господствует телом Разум, который у нас зовется умом или духом.» [кн. 3]105.
Подведём промежуточный вывод по рассмотренным философским традициям. Получается, что и древнекитайская, и эллинистическая философские традиции, а также философская традиция индуизма крайне слабо учитывали особенность имманентной для них языковой материи. Рассмотренные антиномичные языковые концепты данных культур позволяли формировать негативную сторону терпимости по отношению к отсутствующей категории души в духовном плане развития духа.
В ранний период средневековой философии (патристика) начинается новый этап обожествления духа в рамках формальной троичности: Бог Отец, Бог Сын (Иисус Христос), Бог Святой Дух. При этом душа в контексте применения метода аналогии приравнивается к духу в языковой материи символов латинского алфавита. Основания данной семиотической системы до сих пор на нейролингвистическом уровне закладывает антиномии в сознания людей, что от двух мужских ипостасей может рождаться оживлённое существо: «святой» дух. При этом сам «святой дух» рожает от сопричастия с двумя единосущными богами мужского пола различные «дары веры», что фактически утверждается и в трудах Оригена106.
Поэтому не все патриархи средневековой христологии были за утверждение Христа из Навина богом. К примеру, Арий (одним из ранних ересиархов) был против данного события в процессе становления христианства.
Параллельно в этот временной период появляются манускрипты, актуальные и по наше время: «Вульгата», перевод на латынь, сделанный Иеронимом Стридонским в конце IV начале V века нашей эры, «таргум» переводы на арамейский язык и «Пешитта» это перевод на сирийский язык, сделанный в среде ранних христиан во II веке нашей эры, которые только укрепили древнегреческую и древнееврейскую традиции смешения понятий души и духа.
Соотношение духа, тела и души в схоластике по завершении этапа патристики средневекового периода в работах Августина Аврелия изучалось посредством методов анализа и синтеза, интерпретации «размытых» концептуальных понятий души и духа в латинском семантическом конгломерате «анима». Отметим, что этот факт, сочетаясь с риторической особенностью матрицы порождения антиномий, перешедшей из древнегреческого языка в латиницу: А = М + W, положил основой религиозных убеждений христологической философии: что зло, это необходимая ступень к добру.
В рамках которой («матрицы зла», матрице языковых антиномий) буква «А» (алеф), является мерой двух антиномий, выраженных риторически посредством гематрий. Данные антиномии трактуются следующим образом: «М» (мем) высшая добродетель греховности головы человека, а «W» (шин; дабл-ю (в англ.) высшая добродетель греховности тела человека, что создавало риторические и психиатрические тенденции отрицания необходимости обладания душой, что в конечном итоге выразилось в отсутствии отдельной главы в «Новом Завете» о душе.
Семиотические элементы матрицы безумия считаются «материнскими» так как они ранее были определены в качестве эталонных символов написания, а также произношения звуков в иврите. Буква «Алеф» является примером для всех придыхательных звуков107, буква «Мем» сдля всех «немых» звуков, а буква «Шин» для всех шипящих звуков. Также данные буквы именуют «матрес лекционис» лат. matres lectionis (Грилихес Л., Новиков Е. Б. Практический курс древнееврейского языка Ветхого Завета. Москва: Издательство Свято-Владимирского Братства, 1996. С. 11).
«Буква Мем в понимании еврейских исследователей её иррациональной природы (Рабби Ицхак Гинзбург (Алефбейт), и христианских исследователей (Харриетт Огаста Кертисс, Ф. Хоумер Кертисс (Ключ судьбы)) являет собой символ андрогина, первоначала, первочеловека А. Кадмона, созданного по образу и подобию бога Иеговы, а буква W (финик.) Š, Ś (иврит) шин. В понимании всё тех же исследователей иррациональной природы букв иврита W являет собой символ андрогина, объединённых в единое целое мужчины и женщины»108.