Как же замечательно, продолжает хозяйка дома, не замечая витающего в воздухе напряжения, что ощущается почти на физическом уровне, сидим, как большая дружная семья, только вот Максута с Ангелиной не хватает, сокрушается женщина.
Динара Исаевна продолжает щебетать о том, что мечта сбылась, и Всевышний подарил ее сыновьям чудесных будущих жён, а ей невесток. Каждое произнесенное женщиной слово изощренная пытка. Словно огромная раскалённая цыганская игла пронзает раз за разом сердце. Нет! Вру намного хуже. Мне кажется, что с меня изощренно сдирают кожу. Эпителий за эпителием, слой за слоем, заставляя трепетать чувствительную плоть в агонии. Такое ощущение, что каждый входящий в мое окружение человек хочет показать и доказать, как счастлив Максут со своей Ангелиной.
А как же я?! Обо мне хоть кто-нибудь подумал?! Ведь мы с Максутом были помолвлены несколько лет! Я с юности грезила о том, что в один из прекрасных дней он станет моим законным мужем. Теперь же все с завидным спокойствием и невозмутимостью делают вид, что вовсе и не было никаких договоренностей. Недовольно свожу брови на переносице. Какой-то самый настоящий газлайтинг*!
Давид, ты уже решил, куда повезешь Мирьям в свадебное путешествие? интересуется моя мама, откидывая на плечо густую гриву каштановых волос.
Полный любопытства голос мамы заставляет меня поморщиться, что не остаётся незамеченным моим будущим мужем. Хочется съязвить, что никуда с ним не поеду, но вовремя прикусываю язык, когда вижу, что впервые за несколько дней уставший взгляд мамочки зажегся живым интересом.
Думаю, в Африку, шокирует наповал своим ответом Давид и, похоже, не только меня.
Судя по удивленному возгласу Динары Садулаевой, женщина удивлена не меньше моего.
Там замечательное сафари, невозмутимо продолжает брюнет, откусывая кусочек хрустящего поджаренного со всех сторон тоста. Лучшая охота на слонов в самом сердце Непала. Мирьям, ты привита от малярии?
Застываю за столом, превращаясь в гипсовую статую. Какая же он сволочь! Какой нормальный мужчина повезёт девушку в свадебное путешествие в Африку?! Крылья носа трепещут от негодования и обиды. Глаза заволокла пелена злых слез. Всегда мечтала побывать в Венеции. Только вот в моих девичьих грезах рядом со мной находился Максут. За что мне все это?! Бросаю полный ненависти взгляд на Садулаева, поверх остывшей чашки с крепким чаем и тут же тону в чёрных глазах, в которых плещется ничем не прикрытое веселье. Садист! Придурок!
Сынок, а это не чересчур э-эм экстравагантно? замечает с осторожностью Динара Исаевна. Она неловко передергивает плечами, прежде чем продолжить: Может быть, Мирьям хочет во Францию? хозяйка усадьбы явно крайне обескуражена выбором своего старшего отпрыска. Красиво оформленные брови женщины вопросительно изогнуты.
Мирьям, ты хочешь в Париж? лениво откидываясь на спинку резного итальянского стула, спрашивает у меня Давид. Брюнет расплывается в широкой белоснежной улыбке.
Это сбивает меня с толку, заставляет сердце пропустить очередной удар. И почему я раньше никогда не замечала на покрытых легкой щетиной щеках Садулаева эти обаятельные ямочки?
О, милая! Там так хорошо, восклицает Динара Исаевна. Темно-карие тщательно подведенные глаза женщины вспыхивают каким-то мягким внутренним сиянием. Париж как много у меня о нем воспоминаний. Ведь именно там муж мне сделал самый дорогой сердцу подарок.
Какой? спрашиваю из вежливости, опуская чайную ложечку в кружку, лишь бы занять хоть чем-то руки.
Приехали мы в Париж вдвоем, продолжает улыбаться загадочно Динара, а вот вернулись втроем. Мягкий смех слетает с ее полных губ.
Как это? срывается с губ, прежде чем успеваю подумать. Заливаюсь густым горячим румянцем, когда догадываюсь, на что намекает хозяйка усадьбы.
Первый ребенок это так волнительно, продолжает Динара Исаевна, не замечая моей неловкости. Как сейчас помню, не могла найти себе места от счастья. Сын! Наследник.
Да, непередаваемые чувства, подхватывает разговор мама, задумчиво прокручивая золотой браслет, на тонком покрытом искусственным загаром запястье. Золотые времена.
Как же время быстро летит, искренне сокрушается Динара. Помню себя совсем молоденькой невестой, как мы гуляли с Мансуром под ручку вдоль узких улочек Бонн- Нувель и вот я уже скоро стану бабушкой.
Как же время быстро летит, искренне сокрушается Динара. Помню себя совсем молоденькой невестой, как мы гуляли с Мансуром под ручку вдоль узких улочек Бонн- Нувель и вот я уже скоро стану бабушкой.
Время как будто останавливается. Все, что я вижу это обеспокоенное лицо Давида. В его черных глазах больше нет так возмутивших меня искр веселья. Красиво очерченные губы плотно поджаты, а на скулах перекатываются желваки.
Да ты что? удивляется моя мама, не скрывая эмоций. Ангелина беременна?
Я почти на физическом уровне чувствую, как вся кровь отхлынула от лица. Резко поворачиваюсь к Динаре Исаевне и, словно мазохист, как губка, впитываю каждое неосторожно брошенное слово. Где-то глубоко внутри клокочет и поднимается самая настоящая паника. На лбу выступил холодный пот, будто маленькие прозрачные бисеринки. Это же не может быть правдой?! Бред! Это ошибка!
Да, я скоро стану бабушкой, сияя темно-карими глазами, Дарина Исаевна смеётся приятным переливчатым, словно колокольчик, смехом. Оль, не могу передать словами, как я рада!
Я уже ничего не слышу. В ушах, словно наяву, звучит громкий оглушающий похоронный марш. Между прочим, исполнение которого будет покруче, чем у самого Фредерика Шопена. Мечты срываются, летят куда-то в пропасть и разбиваются вдребезги на мелкие, острые, окровавленные осколки. Все кончено. Максут не бросит эту белобрысую дрянь, которая наверняка забеременела специально. Я уверенна, что так и было. Коварная ведьма одурманила своими лживыми сказками моего Максута! Заморочила голову Уголки губ скорбно опускаются, когда я понимаю, что Садулаев останется с Макаровой. Он не из тех, кто может бросить своего ребёнка. Мне бесконечно обидно за себя, когда вижу, как моя мама, благосклонно улыбаясь, расспрашивает Динару Исаевну о состоянии здоровья Ангелины Макаровой. В груди жжет от предательства. Ведь все эти дни я поддерживала ее, как могла, а она
Помню, когда носила Мирьям, испытывала непреодолимую слабость к горькому шоколаду, смеётся мама, с улыбкой качая головой, вот тогда-то Руслан и предложил назвать дочку этим именем. Горькая
Суставы пальцев пронзает острая боль. Я опускаю взгляд и только сейчас замечаю, как крепко сжала серебряную вилку, которая до этого лежала рядом с моей пустой тарелкой. Ком тошноты неотвратимо подкатывает к горлу. И правда горькая. Судьба моя горькая.
Извините, я выйду, сама удивляюсь тому, как спокойно произнесла эти слова не дрогнувшим голосом.
Несколько пар глаз обращаются в мою сторону. С губ мамы медленно сползает улыбка, а на лбу появляется продольная морщинка. Ведь предупреждала ее, что нельзя пропускать ни одной процедуры филлеров по графику. Боже, о чем я только думаю?! У Максима будет ребенок, а значит, он спал с этой целовал ее, ласкал Перед тем, как выскочить из-за стола, у меня из груди вырывается громкий всхлип. Такой жалкий, что, не смея поднять глаз, я несусь мимо Давида, нечаянно задевая ногой стул. Отлично! Теперь будет синяк. Но боль в ноге не идет совершенно ни в какое сравнение с тем, что я чувствую.
Только меня не сломить. Я уже давно знаю, что такое боль. Сначала тебе кажется, что ты просто не в силах вынести ее, а на деле привыкаешь ко всему. Даже к пожару в груди, пламя которого, танцуя и извиваясь, раз за разом лижет истосковавшееся сердце. Сколько раз Катька говорила, что я люблю не Максима, а само чувство влюбленности, но я не согласна! Следуя такой логике, объектом моего обожания мог бы стать любой тот же Давид. Смахиваю поспешно соленые слезы со щек и быстро поднимаюсь по крутой мраморной лестнице. Еще не хватало, чтобы меня увидел кто-нибудь из прислуги. Мирьям Юсупова при любом жизненном раскладе должна оставаться на высоте.
На втором этаже растерянно замираю у двери гостевой спальни. Воспоминания о проведённой с Давидом ночи обрушиваются, словно безжалостный кулак боксера. Как он тогда сказал мне перед тем, как я, выскочив в коридор, напоследок кинула хлесткое «ненавижу»?
«Беги, трусиха! Только вот от своих желаний далеко не убежишь, Мирьям. Ты моя!»
Переступаю несмело порог спальни и непроизвольно сразу же отыскиваю глазами большую двуспальную кровать. При свете дня все кажется совсем другим. Будто ничего и не было ночью между мной и Давидом Садулаевым. Но стоит присесть на светло-бежевое покрывало, как моих чувствительных рецепторов касается еле ощутимый дух аромата кедра. Перед глазами сразу же появляется образ Давида, но я без сожаления отбрасываю его прочь. Хочу все забыть! Это была самая дикая и непростительная ошибка в моей жизни.