Мгновение и все жители деревни подхватывают крик:
Да здравствуют дети Стура! Да благословит Дея детей Стура! Не забудем детей Стура!
Кэл оглядывается по сторонам. Нигде не видно сиреневых лент, ни одной.
Молитесь за детей Стура! пронзительно кричит какая-то старуха. Будь проклята злая магия, убившая их!
Кэл рысью подъезжает к Сирени и Хансену, вглядывается в их лица. Оба они слышали крики жителей. Хансен явно чувствует себя не в своей тарелке, кажется, он готов повернуть своего коня и поскакать домой. Лицо Сирени остается спокойным, безмятежным наверняка это результат обучения ее тетушек, этих опытных ассасинов. Ничем не показывай своих чувств ни мимикой, ни жестами. Не позволяй врагам увидеть, что ты нервничаешь, удивлена или что ты не готова. Что тебе страшно.
Да проклянет Дея ведьму, которая убила их! кричит один из мужчин, и конь Хансена вскидывается, испуганный шумом. Кэлу это не нравится. Ведьма? Кого они имеют в виду? Он оглядывается по сторонам. Похоже, они все смотрят в одну и ту же сторону. На одного человека. На королеву.
Сиреневый лед.
Фу-у! Фу-у! слышатся вокруг сердитые голоса, и женские, и мужские.
Вот оно что. Надо это прекратить, прямо сейчас.
Ваше величество, говорит Кэл, подъехав к Хансену. Полагаю, нам надо вернуться в столицу.
В чем дело? спрашивает Хансен, явно сбитый с толку. Они пугают моего коня.
Наших подданных расстроила ужасная новость, пришедшая из Стура, звонким и ясным голосом говорит Сирень, несомненно зная, что толпа услышит ее слова. Этого следовало ожидать. Нам стоило бы отменить поездку, как я предлагала. Это неуместно в такое печальное время.
Не понимаю, с какой стати они злятся на нас, сетует Хансен, хмуро глядя на Сирень. Проклятие, тьфу, пропасть. Нам ничего не известно, как и всем остальным, ведь гонец с вестями из Стура явился только сегодня утром. Так что я не увидел причин менять планы. Это же по-прежнему мое королевство.
Разумеется, соглашается Кэл, желая поскорее закончить этот разговор. Злобные крики «Фу-у» становятся все громче, толпа наглеет. Он вскидывает руку, призывая ассасинов подъехать, и они, галопом выехав вперед, окружают короля и королеву.
Охраняйте короля и королеву, бормочет Кэл. Следуйте за мной.
В чем дело? Что здесь происходит? Это герцог Овинь, лицо его, и без того красное, покраснело еще гуще: Что за сыр-бор? Если хотите знать мое мнение, этих подданных нужно хорошенько высечь. Я никогда не слышал такого непочтительного вздора.
Мы возвращаемся в замок, ваша светлость, говорит ему Кэл. Прямо сейчас.
Хорошо, но гвардейцам следовало бы арестовать кое-кого из этих мужланов и наказать в назидание другим.
Не делайте этого, Сирень говорит все так же спокойно и твердо, хотя Кэл уверен, что ей сейчас не по себе. Когда он смотрит в ее темные глаза, они не блестят. Нам надо спешить.
По кивку Кэла Джендер едет в хвост кортежа, чтобы сообщить, что король и королева уезжают, возвращаются назад. Минута и они уже едут обратно, поворачивают и направляются туда, откуда приехали, в Монт. Город виден вдали, на вершине холма, и Кэл хочет, чтобы обратный путь был проделан как можно быстрее.
Эта сельская местность уже не то идиллическое место, каким было, здесь небезопасно.
Да проклянет Дея ведьму, которая убила их!
Почему настроение жителей Монтриса, которые только на прошлой неделе так обожали свою королеву, так изменилось? Неужели они считают, что Сирень и есть та «ведьма», которой они боятся? Кэл обеспокоен, но сейчас ему надо доставить Сирень за городскую стену и в замок Монт, где ее подданные не будут ей угрожать.
Глава 2
Сирень
Прошло уже три дня после того, как мы в последний раз ездили по окрестностям, и сейчас никому не разрешено покидать королевский замок. Жители Монта называют его дворцом, но он, скорее, похож на крепость, и его заросший сорняками ров усеян железными шипами защита от посягателей. С наступлением темноты на входе опускается тяжелая решетка и поднимается мост. Мы заперлись здесь ради безопасности. Нынче небезопасно, и, боюсь, будет только хуже.
Если не считать чрезвычайного заседания Малого Совета, в последнее время я не видела Хансена. Он привык к тому, что подданные его любят, и вряд ли спокойно воспринял прием, оказанный нам три дня назад. Возможно, по его мнению, это моя вина. Собственно говоря, я уверена, что, по его мнению, это моя вина.
Погода переменилась, став холодной и по-настоящему зимней, и было решено, что мы прекратим наши поездки по Монтрису до тех пор, пока пока что? Пока не придет весна? Нет. Пока не утихнут слухи и не уляжется злость.
День тянется медленно, затем наконец приходит ночь. Я ложусь на мою огромную кровать, задергиваю парчовые занавески, после чего мои фрейлины уходят, возясь со свечами, причем каждая старается стать последней, кто пожелает мне спокойной ночи.
Спите спокойно, ваше величество, говорят они, хотя их лица тревожны, и вряд ли кто-то из них спокойно спит в последние дни. Все только и говорят что об ужасных новостях из Стура и о людях, которые там погибли. О детях, которые там погибли. Мои фрейлины следят за своим языком и ничего мне прямо не говорят, однако члены Малого Совета менее осмотрительны. Как бы то ни было, я все поняла как только увидела их лица, как только услышала недовольство в их тоне после того, как Хансен и я выехали в последний раз. Они ненавидят меня. Они обвиняют меня.
Сиреневый лед на пруду. Проклятие реновианской ведьмы. Проще винить того дьявола, которого ты знаешь королеву-чужеземку, чем неизвестного, тех демонов, что снова бродят среди нас. Великий герцог Ставина уверен, что афразианцы вернулись, и я не стану с ним спорить. Мы и правда действуем слишком медленно. Беда в том, что король не знает, даже с чего начать поиски злодеев. Афразианцы словно растворились в воздухе. Я пыталась уговорить Хансена отправить солдат в аббатство Баэр, но король не желает меня слушать. К тому же правительницей Реновии по факту остается моя мать.
Я лежу на своей огромной кровати, подложив под спину подушки, слушая тихие ночные звуки и ожидая.
Вероятно, Хансен в своих собственных покоях на другом конце главной башни замка сейчас развлекается как обычно напивается, играет в азартные игры или блудит. С кем он проводит время со своими фаворитками или собаками, я, по правде говоря, не знаю. Конечно, нельзя исключать, что он выслушивает в эту минуту доклады о поисках Свитков Деи и пьет чай, но я в этом сомневаюсь.
После нашей свадьбы он держится на расстоянии, и это для меня громадное облегчение.
Он не настаивает на моем присутствии на своих вечерних увеселениях и ни разу не пытался разделить со мной мою постель или пригласить меня в свою. Ведь для нас обоих этот брак всего лишь политический союз. Но сейчас это политическая катастрофа, поскольку люди подозревают меня в тех чудовищных делах, которые творятся в последнее время.
Часовые на стенах перекрикиваются, где-то вдалеке кричит сова. Когда ночью нет ветра, мне кажется, я слышу ржание лошадей в конюшне, хотя, возможно, это только плод моего воображения. Поскорее бы замок затих и дневные дела подошли к концу.
Потому что тогда ко мне придет Кэл проскользнет через потайную дверь в замковых подвалах и поднимется по узкой каменной лестнице в маленькую комнатку, которую мы с ним называем Секретом Королевы. Я жду, когда он постучит в ее дверь. Жду, жду, жду.
Прошло три дня после того злополучного визита в деревню, три дня с тех пор, как он приходил ко мне. Я не могу демонстрировать ему свое расположение на людях, но я видела тревогу в его глазах, когда толпа в деревне начала звереть. Я хочу сказать, что ему незачем так беспокоиться, но мною также владеет эгоистическое желание быть с ним.
Огонь в камине уже почти догорел, он больше не трещит. Свеча у моей кровати еще горит, но дает мало света, так что я не вижу дальние углы просторной комнаты. И я жду, ориентируясь на звуки.
Тук-тук-тук.
Я вскакиваю с кровати, торопливо хватаю ключ, который прячу в томике реновианских легенд, лежащем на прикроватном столике у меня под рукой. И бегу в самый темный угол опочивальни, не потрудившись взять свечу. Я знаю дорогу туда как свои пять пальцев, знаю каждый стул, каждую скамеечку для ног, которые надо обойти. Кэл, конечно же, тоже прошел по подвалам и поднялся по лестнице тайно, в темноте. Чтобы открыть дверь, мне надо отодвинуть гобелен и ощупью найти на дубовой панели скрытый замок.
Я со щелчком поворачиваю ключ в замке, и уже одно сознание того, что он здесь, рядом, пьянит меня. Я чувствую, что он стоит передо мной, высокий, широкоплечий, даже до того, как он успевает что-то произнести. Мне достаточно протянуть руку и коснуться его груди, такой твердой, такой широкой, и я начинаю сладко млеть.
Сирень, говорит он тихо и нежно и, войдя в комнату, обнимает меня прежде, чем закрыть дверь. Я не хочу его отпускать. Я утыкаюсь лицом в его шею, вдыхая его запах, который невозможно описать. В нем есть запах мускуса и слабое благоухание цветов боярышника, экстракт которых мы в Реновии добавляем в мыло. От Кэла пахнет домом.