При упоминании «моего мира» лекарь привычно нахмурился и послал мне предупреждающий взгляд, который я благополучно проигнорировала. Мы всё равно были одни, и я говорила достаточно тихо, чтобы даже если служанка осталась подслушивать под дверью, ей ничего бы не удалось разобрать.
Слуги нужны, чтобы выполнять поручения, ровным голосом проговорил Чатьен Васт, в этот раз не став заострять внимание на моей вопиющей неосмотрительности и легкомысленности. Отдавай приказы этого достаточно.
Никаких правил на этот счёт? я даже удивилась. За время общение с лекарем мне показалось, что в этом мире урегулировано абсолютно всё вплоть до того, как часто и глубоко человек должен дышать.
Никаких.
Это меня немного успокоило.
Хорошо.
Обречённо вздохнув, я повернулась к двери и, немного повысив голос, позвала: «Чала!»
Дверь тут же открылась, и девушка поспешно вошла в комнату, замерев в паре шагов от меня с низко опущенной головой. Мне крайне не понравилось её заплаканное лицо подобная реакция на простую просьбу выйти мне показалась странной.
Я хочу помыться, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, сказала я. Подогрей и принеси воду.
Да, Сиреневая госпожа.
Получив чёткий приказ, девушка заметно оживилась и опрометью бросилась его исполнять
Почему она плакала? дождавшись, пока её шаги стихнут, спросила я у своего надсмотрщика.
Что ты ей сказала? вопросом на вопрос ответил лекарь.
Я неопределенно пожала плечами, за что получила очередной недовольный взгляд мужчины старые жесты то и дело прорывались, как я ни старалась от них избавиться.
Всего лишь попросила уйти.
Ты так и сказала? уточнил Васт. Уйди? Не выйди, а уйди?
Теперь настала моя очередь хмуриться.
Да, подтвердила я после короткой заминки. Я неправильно сказала?
Для слуги слово «уйди» означает «ты не справился со своими обязанностями, уйди и не возвращайся», спокойно объяснил лекарь. Для любого слуги это равносильно смерти. Потеряв работу, он не сможет найти другую никто не примет на службу человека, которого выгнали. Считается, что он непригоден для работы.
Жестоко, заметила я. А если сказать выйди?
«Выйди», означает «оставь меня, сейчас я не нуждаюсь в тебе, но когда ты понадобишься, я тебя позову».
Я в очередной раз тяжело вздохнула. Все эти нюансы в словах, жестах и прочих мелочах, которым я прежде не придавала значения, изрядно меня выматывали. Я была просто физически не в состоянии уследить сразу за всем. Это угнетало и, одновременно, заставляло моё сердце замирать от страха. Время шло, и ни я, ни Чатьен Васт не могли точно сказать, когда наше уединение будет окончательно нарушено. Сейчас, когда я пришла в себя и практически полностью восстановилась физически, вопрос «выхода в свет» был лишь вопросом времени. Удержать Ришана от визитов оказалось практически нереально, что уж говорить об отце или матери, которым наверняка вскоре захочется увидеть собственную дочь.
Полежав минут десять в горячей воде, при этом вежливо отказавшись от помощи Чалы в мытье, вместо этого велев девушке приготовить мне повседневную одежду, я морально приготовилась к долгому, трудному дню: не считая коротких встреч с братом, в этом мире я не общалась ни с кем, кроме своего надзирателя. Естественно, я немного опасалась чем-то выдать своё иномирное происхождение. Однако желание узнать что-то новое пересилило страх. Ещё в детстве мама всегда говорила, что мой девиз «слабоумие и отвага». Я всегда возмущалась подобной характеристике. А сейчас, пожалуй, готова согласиться. Шило в одном месте, как говорится, не утаишь. И я не про мешок.
Когда я вернулась в свою комнату, там меня уже ожидала Чала с разложенными на кровати предметами моего гардероба всё сиреневого цвета. Как объяснил мне однажды Чатьен Васт, в поместье Лундун было принято облачаться в цвета, соответствующие титулу. Сиреневый, конечно, никогда не был моим любимым цветом, но и особого отторжения не вызывал, поэтому я легко смирилась с данным правилом.
С нательным бельём я справилась без труда: у бриджей было всего три завязки: на поясе и под коленями так что затруднений они у меня не вызвали. Фурди завязывалось спереди на груди на манер корсета, причём ленты перехлёстывались в определённой последовательности после многочисленных тренировок под присмотром Чатьена Васта с этой миссией я тоже научилась справляться. А вот цэхинь верхнее платье, которому, по сути, уделялось самое большое количество внимания, вызывал у меня чуть ли не панический страх. Потому что мало того, что у него была сложная шнуровка на спине, так ещё и по боковым швам по всей длине от подола до подмышек шёл ряд мелких крючков, часть которых те, которые шли до середины бедра, можно было расстегнуть в случае, если, например, нужно оседлать лошадь или танцевать.
Пока я разбиралась с нательным бельём и нижним платьем, Чала стояла возле окна всё в той же позе: слегка ссутулившись и почтительно склонив голову. Мне это зрелище совершенно не понравилось, но как сделать замечание, не вызвав новую волну истерики или, что ещё хуже, не нарушив какое-нибудь негласное правило, о котором Чатьен Васт мог просто забыть мне рассказать, я не знала, поэтому, скрепя сердце, молчала. Добравшись до цэхиня и немного повертев его в руках, я обречённо вздохнула и повернулась к служанке:
Чала, помоги мне.
Девушка в эту же секунду оказалась возле меня и осторожно, стараясь не задеть моих пальцев своими, забрала цэхинь. Не дожидаясь её просьбы, я расставила руки в стороны, чтобы Чале было проще меня одевать. Мягкая ткань, похожая на шёлк, только более плотная, нежно скользнула по моим рукам. В абсолютной тишине, нарушаемой лишь пением птиц за окном да шелестом ткани, девушка проворно справилась сначала со шнуровкой на спине, а затем и с крючками. Бросив беглый взгляд в небольшое прямоугольное зеркало, стоящее на прикроватной тумбочке, я удовлетворённо хмыкнула: вид был вполне приличный.
Чала, я благодарю тебя, повернувшись к девушке, проговорила я.
Глаза служанки тут же стали огромными, как блюдца.
Сиреневая госпожа, что вы такое говорите, испуганным шёпотом отозвалась она. Вы не должны меня благодарить!
Я недовольно поджала губы. Мне хотелось сказать, что хорошо выполненная работа заслуживает благодарности, и, несмотря на то, что словарный запас уже позволял мне это сделать, я промолчала, будучи не уверенной в том, что смогу произнести столь длинную фразу без ошибок.
Не допустив Чалу до своих волос, тяжёлой тёмной гривой спадающих мне на спину, я отправила служанку за завтраком, а сама опустилась на стул перед зеркалом и принялась сосредоточенно водить деревянным гребнем с редкими зубцами по волосам. Лицо, смотрящее на меня из зеркала, мне совершенно не нравилось. Бледная, практически прозрачная кожа, сквозь которую на шее и висках отчётливо проступали синие вены; чересчур пухлые, кукольные губы и глубоко посаженные глаза странного цвета не то серые, не то бледно-жёлтые. Одно радовало волосы были просто загляденье: густые, длинные, иссиня-чёрного цвета. В прошлой жизни о такой шевелюре со своими тонкими тремя волосинками на всю голову, которые ещё и постоянно секлись, я могла только мечтать.
Тебе стоит заняться волосами, заметил Чатьен Васт, бесшумно входя в комнату. Если бы я не видела его отражение в зеркале, наверняка бы испугалась. Нельзя ходить так.
Я недовольно скривилась. Ещё чуть-чуть, и я буду реагировать на это его «нельзя», как бык на красную тряпку тореадора.
Хорошо, покладисто отозвалась я, решив не устраивать подростковые бунты на пустом месте. Я попрошу Чалу.
В этот момент девушка как раз вошла в комнату с подносом в руках.
Завтрак, Сиреневая госпожа, поставив поднос на стол возле окна, сказала она, вновь почтительно склонив голову.
Шиануся, поправила я, посчитав, что это имя звучит намного лучше, чем Сиреневая госпожа. Называй меня так.
Судя по испуганному выражению лица девушки и тому, как мгновенно посерело лицо моего надзирателя, я сказала что-то не то.
Сиреневая госпожа, голос Чалы дрожал. Казалось, ещё чуть-чуть, и она вновь разрыдается. Я не могу так нельзя
Я почувствовала, как внутри медленно начинает закипать раздражение.
Я Сиреневая госпожа поместья Лундун, пафосно проговорила я, чеканя каждое слово. Ты моя служанка. Я решаю, что можно, а что нельзя.
Да, Шиануся, Чала отвесила мне низкий поклон.
Выйди, распорядилась я, поднимаясь со стула и направляясь к столу.
Это было опрометчиво, оставшись со мной наедине, заметил лекарь отстранённо.
Ты сказал, что правил для общения со слугами нет, напомнила я. Чатьен Васт в очередной должно быть уже тысячный раз исправил образование придаточной части. Я только зло закусила нижнюю губу: ну, я ведь помнила об этом ещё вчера! Специально заострила внимание именно на этой грамматической конструкции, и всё равно ошиблась ровно в том же месте.
Правил нет, подтвердил лекарь, привычно проигнорировав моё недовольное пыхтение из-за замечания относительно речи. Но есть нормы морали. Личное имя нельзя использовать посторонним. Только семье. Для всех остальных особенно слуг, существует титул.