В магазине было немного народа: шесть-семь женщин обсуждали последние новости, стоя у окна, да продавщица Малина, жена Митряка, словно торговала грудью, разложив её на прилавок. Вообще-то, никакая она не Малина, а Галька. По молодости уехала в кооперативное училище в райцентр, получила паспорт. А чтобы ребят привлечь, подтёрла и исправила букву «Г» на «М». В городе уже все поголовно были Каринами и Снежанами. Кто же будет с Галькой дружить? Сразу видно из деревни!
Да вот только спустя пару месяцев, подлог раскусили. И не кто-нибудь, а Галькин ухажёр. Ребята её на смех подняли, какое-то время то Клубникой, то Ежевикой окликали. Как уж удалось Галине в паспортном столе договориться, а только поменяли ей документ и вписано там было с тех пор имя Малина. Ну а деревенские, за глаза, звали её Митрячихой.
Хлеба две буханки, осматривая витрину, протянула сотню Зинаида.
За пахоту сначала рассчитайся, не принимая деньги и не убирая грудь с прилавка, невозмутимо ответила Митрячиха. Бабы притихли.
Я тебе ничего не должна. А бананы есть? добавила Зина, вспомнив про Матрёну.
Есть, на бананах шерсть, груди шевельнулись и нехотя перетекли вверх, ближе к румяной физиономии продавщицы. Сказала, ничего не отпущу, пока долг не вернёшь.
Бабы подтянулись поближе к прилавку, чтобы получше расслышать словесную перепалку, а потом в красках и комментариях разнести её по домам, улицам и переулкам. Стычка двух выразительных персонажей села обещала быть ярким событием недели.
Митрячиха, играя на публику, уперев кулаки в бока, решила закрепить свои позиции:
Дмитрия моего решила обхаживать, мол, «может, как-то, без денег договоримся», а? Голытьба перекатная, а туда же!
Зинка, что же ты молчишь? Правда аль нет? Это ты так всех наших мужиков к рукам подберёшь, подала голос из толпы одна из бабёнок.
Она повернулась к надвигающимся на неё женщинам и тихо, по слогам, ответила:
Кина не будет. Собаку спущу, кто сунется, чтоб не пришлось вам поутру табаки своих мужиков с моей загородки снимать.
Толпа отпрянула.
А тебе, Галька, я так скажу. У Митряка твоего без меня дырок хватает. Хлеб давай! А командовать станешь, «кому отпущу, кому нет», когда магазин приватизируешь. А будешь продолжать глумиться, в район напишу, как ты палёнкой своей из-под прилавка торгуешь и их мужиков, она указала пальцем на женщин, по ночам спаиваешь!
Побагровев лицом, Малина шмякнула хлеб на прилавок и молча отсчитала сдачу.
Зина шагнула к выходу, но передумав, сделала шаг назад:
Чтобы я больше здесь театров не наблюдала. Кому концерт охота в клуб. Остальные по домам!
Уже садясь на велосипед, она краем глаза увидела, как бабы расходились из магазинных дверей восвояси. Зина перебросила сумку с хлебом через руль и отправилась догонять тётю Лушу. Та уже подходила к дому, благо, что Зинаиде было по пути.
Тут вот что, девонька, судачат, заговорщицки оглядываясь по сторонам, зашептала тётка. Слышала я, якобы Матрёна, что тебе дом подписала, передумала, или Антоха подсуетился со своей кралей. А только на днях привозили какого-то толстомордого, с золотыми зубами. Он им на новый лад завещание переписал. Вроде, как на сына. Ты там дома у неё пошарь, можа какие бумажки и найдёшь. Бабка, та ещё пройдоха. Вряд ли она снохе доверит хранить право на наследство, ещё десять раз передумает пока в здравии. Она нас всех переживёт, прости господи. Думаю, что завещание у неё где-то дома. Не удивлюсь, что она документ в трусах прячет. Жалко мне тебя. А то получится, что горбатилась на эту ведьму напрасно.
Зина оторопела. Ноги стали ватными, в голове зашумело:
Да как же переписали?! У меня же дома завещание спрятано. На меня оформлено. Как же это так, тёть Луша?!
Поищи, Зина, поищи! А там уж сама думай, что дальше со всем этим делать, с этими словами тётка зашла за калитку, продолжая тихонько причитать. Вот какие люди пошли, веры нет никому.
Зинаида вскочила на велосипед и помчалась к Матрёниному дому. В затылке мощными толчками пульсировала кровь, руки дрожали, а ноги постоянно соскальзывали с педалей. Пару раз она чуть не упала, всполошенные уличные куры с кудахтаньем неслись впереди велосипеда, словно почётный караул сопровождал её, мчащуюся к своему несчастью.
Перед домом Зина сбавила ход и, забыв про сумку с хлебом, взбежала на крыльцо. Она постояла некоторое время, пытаясь восстановить дыхание и успокоить сердцебиение, потом перекрестилась и вошла в дом. Старуха, заслышав стук двери, заворочалась и крикнула из горницы:
Зинка, это ты? Бананы купила?
Она прошла на кухню и присела за столик. Нога выбивала нервную чечётку:
«Где искать? Куда она могла спрятать? Может сначала в сельсовете узнать? Может неправда? За что они так с ней?»
Ты чего молчишь-то? снова раздался сильный и зычный голос Матрёны. Спустя какое-то время, старуха снова заблажила. Вот Антоша приедет, всё ему про тебя расскажу: как обижаешь, как голодом моришь, как бьёшь по голове больно
Зинаида прервала поиски документов на кухне, услышав последние слова старухи. Несмотря на весь драматизм ситуации, она восхитилась Матрёной: «Ну, даёт, новый грех придумала. Она такими темпами не то, что свой дом за собой оставит, но и мой отберёт».
Женщина молча вошла в комнату. Старуха возлежала на высоко поднятых перьевых подушках и вопросительно смотрела на прислужницу:
Чего вылупилась? Бананы привезла? Сдачу давай!
По-прежнему, молча, не обращая внимания на Матрёну, она внимательно оглядела комнату и подошла к серванту, начав поочерёдно выдвигать ящики и выкладывать содержимое на пол. Спустя несколько минут поиски продолжились в шифоньере, стоявшем напротив кровати.
Ты чего творишь?! истошно завопила старуха. Воровка! Караул! Грабят!
Зинаида прервала поиск, вышла в сени и закрыла входную дверь на внутренний засов, затем вернулась и задёрнула шторы. В комнате повис полумрак. Матрёна нервно завозилась на кровати.
Где завещание?
Так мы тебе и отдали, вчерашний день ищешь.
Новое, которое без меня состряпали? пристально глядя на старуху и подойдя к ней вплотную, спросила она.
Ищи, ищини черта не найдёшь. Вот Антоша приедет, я ему
Склонившись, Зина резко сорвала с Матрёны одеяло, ощупала одежду. Пусто. Соседка истошно визжала и норовила расцарапать ей лицо:
Вовек не найдёшь и не получишь ничего, шалава!
Зинаида выпрямилась, задев плечом настенное зеркало у изголовья. На кровать, соскальзывая на пол, посыпались конверты, бланки с печатями, документы. Внимательно всмотревшись, она выбрала один, выделяющийся цветом, и прочитала. Так и есть, обманули! Даже маленькая надежда на лучший исход, которая тлела внутри, куда-то виновато спряталась.
Женщина присела на прикроватную табуретку, предварительно смахнув таблетки с пузырёчками, и посмотрела на старуху:
Зачем вы со мной так? Что я вам плохого сделала?
Матрёна исподлобья посмотрела на Зинаиду, затем злобно прошептала:
Ведь это я тогда мамку твоего ухажёра вызвала. А то захомутала бы парня и женила на себе. Счастливой стать захотела? Вот тебе!
С этими словами старая ведьма сунула ей в лицо сухую дряблую руку со сложенными в кукиш пальцами.
Зина нехорошо улыбнулась, взяла Матрёны руки за запястья и с силой прижала к впалой груди старухи, затем выдернула «думку» из-под головы, накинула ей на лицо и крепко придавила сверху. Через пару минут она отпустила затихшее тело, вернув подушку на место.
Матрёна молча смотрела на неё. Зинаида встала, отдёрнула шторы. Дом залили лучи полуденного солнца. Она огляделась, собрала рассыпанные бумаги, вернув их за зеркало, задвинула ящики, прикрыла дверцы шкафов.
Женщина подошла к покойнице и прикрыла ладонью глаза:
Ну, отдыхайте, Матрёна Ферапонтовна. До вечера. Я ушла.
Летний полдень был умопомрачительно красив: по небу плыли белоснежные облака, лёгкий ветерок заигрывал с ветками растущей у крыльца берёзы, на зелёной лужайке радовались солнечному дню жёлтые одуванчики. Только Зинаида ничего этого не видела и не чувствовала.
Санкт-Петербург. 20 июня 2023 г.
Уже третий десяток лет Пётр Гаврилович выбирал один и тот же путь по дороге в институт. Он любил ранние подъёмы, чтобы пройтись по улочкам города, ещё не проснувшегося от сна. Ему нравился Петербург, со своим характером, иногда капризами. Порой казалось, что живёт он здесь столько, сколько помнит себя. Город отвечал ему взаимностью, именно тут прошли его студенческие годы, учёба в аспирантуре и защита кандидатской. Город на Неве познакомил их с будущей женой. Под питерским небом пришли к нему первые серьёзные разочарования.
В этот день Пётр Гаврилович не изменил своей давней многолетней традиции. Переходя Поцелуев мост, он ненадолго задержался у чугунных перильных решёток, которые приятно холодили ладони. Отражение жёлтой шапки Исаакиевского собора подрагивало от лёгкого летнего ветерка на поверхности Мойки. Сейчас здесь немноголюдно, никто не помешает ему полюбоваться этой вечной картиной. Так он настраивался на рабочий день независимо от погоды.