Старушка останавливается и строго спрашивает:
Кассиан, за что ты хочешь ее избить?
Пусть не путается под ногами!
Но она же так далеко от тебя!
Пусть вообще не высовывается.
Почему?
Да потому, что она может меня поцарапать, испортить платье.
Кошка испуганно прижимается к стене. Выбегает служанка, берет ее на руки, тянет за собой и малышку.
О, как ты испугал девочку, нехорошо! вновь произносит странница. Я так устала, помоги мне донести мою ношу!
Не могу. Мне некогда, и потом ты помешала мне проучить эту злюку, да и испачкаться я могу, и надорваться. Так что тащи все сама! и он звонко смеется в лицо просящей.
Разгневанная, старушка выкрикивает ему вослед:
За то, что у тебя такое жестокое, не сострадательное сердце, будешь ты праздновать свой день рождения раз в четыре года!
Слушаю я историю затаив дыхание, бабушка замолкает. Я вдыхаю ее тепло, зарываясь в складки платья, и с шумом выбираюсь назад, пронзительно смотрю ей в глаза:
А кто же была эта старушка?
Не знаю, может, Сама Богородица
Бабушка осеняет себя крестным знамением. Дома тихо. Мама еще на работе, сестренка играет с соседскими детьми, мирно тикают на стене часы с кукушкой. По комоду сонно ползут вялые мухи, тишина поет свою сказочную песню. Бабушка вновь ласково гладит меня по голове, и, ободренная, я шепчу:
Бабуль, как интересно!
Эту историю мне рассказал когда-то мой дедушка Харитон
А ты мне, вот здорово!
Если б знать ей, моей незабвенной, как хорошо мне было в такие минуты!
II. ПРИТЧА О СПАСЕНИИ КОРАБЕЛЬЩИКОВ
Позже мы переехали всей семьей в Казахстан, а бабушка осталась в Пензе. Мне исполнилось шестнадцать лет. Я училась в университете, часто посещала храм, из которого не хотела уходить, так в нем было хорошо. Иногда и понять не могла, где нахожусь, на небе или на земле! И никто по милости Божией за мной не следил и не тревожил
Как-то к нам приехала в гости тетя Римма и привезла с собой старинную книгу о Николае Чудотворце. Хочу сообщить впечатление от книги она стала для меня путеводной нитью в жизни. В ней описывались многие чудеса, совершаемые Божиим угодником еще при жизни. Повествование об одном из них мне особенно запомнилось. И я постараюсь его здесь воспроизвести.
Четвертый век от Рождества Христова. Египет. Начало осени. Купцы с оживлением отдают последние приказания носильщикам. Те без устали снуют с берега на корабль и обратно. Близится время отплытия в Ликию. Необходимо позаботиться о провизии, чтоб ее хватило до конца пути. Силы изматывает жара. Всем хочется быстрее закончить работы по отгрузке. Отъезжающие уже прощаются. Вот молодой капитан напутствует свою юную жену. Рядом рыжий купец строго наказывает чернокожей рабыне присматривать за домом. Там мальчишки-грузчики со всех ног сбегают по трапу на берег. Невдалеке молодой сириец прощается со своей девушкой. Все суетятся. И только один старый матрос, понуря голову, медленно поднимается на борт. Шум и возня на палубе стихают, закончен перенос груза. Подняты якоря, попутный ветер надувает паруса. Судно набирает ход, весело разрезая волны. И они расползаются по обе стороны корабля, как хвостатые змеи. Поспешно отдаляется берег. Там крутизна, здесь дюны. Сзади зеленые гофрированные складки морского зеленого покрывала из пены. Иногда встречаются стада овец, хижины рыбаков, деревушки. А иногда только оголенное побережье, причудливо исхлестанное волнами, убогость, нищета.
Наступившая ночь роняет в море мириады звезд. Загадочно светятся верхушки утесов, напоминая о старинных сказаниях. После суетливого дня на корабле затишье. Кто-то дремлет, кто-то бодрствует. Молодой матрос, похожий на сирийца, подходит к старому, сидящему поодаль.
Старик этот выделяется среди команды. Грустное лицо его все еще сохраняет следы былой красоты. Такой тип можно увидеть только на египетских фаюмских портретах начала первого века от Рождества Христова.
Правильные, отточенные черты, пышные волнистые волосы и огромные выразительные глаза. В них сосредоточено все: боль, разочарование, горе, тоска. Они всегда смотрят куда-то вглубь, точно видят то, что другие увидеть не могут, соединяя тайны прошлого с неизвестным загадочным будущим. Уставшие руки его покоятся на коленях. И только пальцы медленно пошевеливаются в такт горьким мыслям.
Правильные, отточенные черты, пышные волнистые волосы и огромные выразительные глаза. В них сосредоточено все: боль, разочарование, горе, тоска. Они всегда смотрят куда-то вглубь, точно видят то, что другие увидеть не могут, соединяя тайны прошлого с неизвестным загадочным будущим. Уставшие руки его покоятся на коленях. И только пальцы медленно пошевеливаются в такт горьким мыслям.
Необыкновенное сострадание охватывает душу юноши, и он с неподдельным сочувствием обращается к поникшему моряку:
Что с тобой, приятель?
Да так, ничего
Ну и не говори, если не хочешь! в сердцах восклицает тот.
Нет, отчего же, ты еще молодой, послушай, может, пригодится
А ты не будешь бранить меня за то, что у меня много подружек? Я не люблю нравоучений. Все учат, учат, будто им делать нечего
К чему мне это? Я тебе не отец
Молодой размещается прямо на палубе у ног задумавшегося матроса. Наступает тишина. Старый собирается с мыслями и начинает:
Разве можно соединить вместе мечту и реальность, разве можно их спеть одной песней? А, может, и можно, и получится такая гармония, которая достигнет необыкновенных высот и польется далеко-далеко
Как-то давно шел я берегом моря. Вечер был тихий. Солнце садилось. Золотило потухающую воду. И вдруг мне почудилось приведение. Легкая рябь на воде и девушка на откосе, у мола. Я зажмурился. Открыл глаза она не исчезала. Сладко и как-то коварно затрепетало сердце. Тук-тук-тук! Я вновь зажмурился, открыл глаза никого Мираж Так произошло со мной и в жизни. Я был молод, женат. Имел дочь и сына. Писал картину. И вот случайно у моря познакомился с ней. Э, да что там говорить о той радости, которую она подарила мне. Я возродился. Стал другим. Все у меня получалось. Я начал жить.
И вдруг резануло по сердцу узнала жена. Объявила, что лишусь ее денег. У меня самого-то ничего не было. Женился я на ней, хотел стать свободным художником и рисовать
Что было делать: бросить первую семью и жить, продавая красоту возлюбленной и моих ангелоподобных девочек на картинах?!
И я покинул всех и бежал. Объяснил жене, что хочу постичь технику энкаустики древних египтян, и поэтому отбываю в Александрию. Ей же я ничего не сказал. Исчез. Снял у самого моря бедную хижину, переоделся простым рыбаком, жил непритязательно, зарос, ни с кем не встречался. И рисовал, рисовал.
Я рисовал океаниду. Зрелую, красивую океаниду. А около не е золотистую маленькую океанидочку, ее дочку. Но почему-то глаза щипало. Видел одно. Зеленые волны и белый шарф, развевавшийся тогда у мола, много лет назад. Шальную воду и ее, неузнаваемую и почерневшую. А какие у нее были глаза, не помнил Я одевался и спешил к морю. Иногда удавалось ее увидеть, но так туманно, так призрачно Не давала она подойти, вспомнить ее цвет глаз
Через некоторое время сменил профессию и оказался здесь: стало неудержимо притягивать море
Представляю, каково тебе У меня даже сердце похолодело, слушая это.
Вот так и бывает, земная любовь, о которой мечтаешь всю жизнь, проходит мимо.
Он отворачивается в сторону моря, роняя голову на грудь. Плечи его сотрясает дрожь Беседа прекращается.
Мирное всхлипывание волн, прохладный ветерок с запада, плавно-размеренный бег судна. Ничто не предвещает опасности. Двое еще сидят, уйдя в свои думы, перебирая в памяти прошлое
Внезапно романтическая увертюра обрывается. С юго-запада корабля налетает буря. Беседующие вскакивают на ноги. Команда суетится. И вновь затишье. Все облегченно вздыхают, успокаиваются. Вдруг с северо-востока, с обратной стороны возникает ураган. При меняющемся ветре, лоцман не успевает переставить паруса и всех ожидает неминуемое кораблекрушение.
Разбуженное ветром, море с грохотом бьется вокруг, как бы желая поглотить свою добычу маленькое беспомощное суденышко. Две стихии ветер и вода объединяются. Холодные соленые струи обжигают. Внезапно пасть морской бездны ощеривается, разверзается на две части, образуя глубокий провал. Волны грозят перехлестнуться и накрыть собой корабль. Море устраивает им засаду И сам небосвод стремится обрушиться на них и придавить своей тяжестью. Кажется, кто-то невидимый водит по зловещим клавишам большого органа. И они в ответ стонут, трещат, свирепствуют Грозная симфония природы потрясает. Ломаются снасти, рвутся паруса. Находящиеся на корабле паникуют, скорбят, рыдают, готовятся к смерти. Вдруг по кораблю разносится: