Однажды я проснулся ещё засветло, дёрнул тычинку тамигля (мы знаем, тамигль неприхотливый цветок, поэтому растёт и на наших холодных землях), но от моего прикосновения цветок покрылся ледяным инеем. Я почувствовал эту силу внезапно, хоть она и жила во мне с рождения, но тем холодным утром холод расцвёл и во мне. Я понял, что эта стихия всегда была моим спутником, но в тот день она стала со мной одним целым. Я стал бездумно, точно в бреду, прикасаться ко всем окружавшим меня вещам, и они замерзали. Но, обретя дар, я не смог больше дотронуться ни до чего, чтобы оно не покрылось льдом. Тогда мне стало страшно; я хотел победить этот холод, победить себя, я боролся, я злился и неделями не выходил из своей комнаты, что даже родители не были рады обретённой мною магии, и все отвернулись от меня. Но холод нельзя победить холодом.
Вскоре настало лето, хотя ни в Субени Раеб, ни в моей душе пейзаж не меняется никогда, но это значило, что мне пора отправляться на церемонию становления волшебником. Я шёл один через горы и не чувствовал их сурового холода, потому что я сам был этим холодом. Я добирался до Месгарела, стараясь не задеть ни цветочка, ни травинки своей рукой. Это было самое первое путешествие в моей жизни, я впервые увидел землю, не покрытую снегом, а видел цветущие луга, сочную траву. Но ко всему я был холоден и равнодушен.
Я хотел встретить Намолинделиса, хотел спросить, что мне делать. Он и сказал мне те самые слова: «Холод нельзя победить холодом». Только и всего. Но сейчас я понимаю их смысл, понимаю и то, что лучшего сказать тогда было нельзя.
Но в те дни я не понимал этого и снова впал в грусть и отчаяние, и душа моя окончательно заледенела. Я не помню, сколько прошло тогда времени, может год, а может и несколько лет. В наш город прибыл небольшой отряд, сопровождающий принцессу Субени Раеб, Рэсту, на церемонию становления волшебником.
На то время я был уже лодочником, имел свой дом у подножия гор вдали от людских глаз. В Субени Раеб нет рек, но я сыскал короткую тропу через горы до реки Саэ. Другие по этой тропе не ходили, потому что в тех местах вечно стояла немыслимая для человеческой жизни стужа, что многие падали замертво, но не я.
В дороге, у самых гор, принцессу Рэсту настигла болезнь. И судьба привела их ко мне, они просили приюта, пока принцесса не поправится. Мне было всё равно, поэтому я согласился.
Несмотря на болезнь, Рэста была прекрасна: улыбалась кротко, однако с достоинством, в глазах светился совершенный ум, а волосы были белыми, не как снег, но как утреннее Солнце. И произошло нечто непредвиденное: она полюбила меня. Полюбила так, что любовь эта коснулась моего сердца, и её лучи растопили лёд, сковывавший его много лет. Я тоже её полюбил, и тогда тепло победило холод, и я стал свободно ко всему прикасаться и перестал бояться себя. Я ожил.
Но Рэста поправлялась на глазах, и ей пора было идти в Месгарел. Она обещала непременно вернуться ко мне, и я ждал, каждый раз устремляя свой взор в горы в надежде, что вот сейчас она покажется из-за них и, увидев меня, бросится мне навстречу Но она не вернулась.
Я продолжил своё дело лодочника, но переехал на ту сторону гор и теперь вожу эвеллимов и товары по реке Уле Абб.
Рассказ Меккеба был кончен, и всем им пришлось возвращаться в реальность. Стояла уже глубокая ночь цветы калмэя, которые редко встречались здесь, давно погасли. Саймон не сводил взгляда с Меккеба: в глазах лодочника читалась грусть и сожаление о том, что он согласился рассказать свою историю и снова дотронуться до этой незаживающей раны.
Пора спать, тихо произнёс он и погасил горевший тамигль.
Никто не стал ему возражать, и все без лишних слов улеглись в лодке, кто как мог. Однако сам Меккеб не стал ложиться: он дождался, когда все улягутся и уснут, и тогда снова налёг на вёсла, устремив взгляд куда-то в ночное небо.
Ты ещё любишь? чуть слышно спросил Саймон, который не мог сомкнуть глаз.
Да, коротко ответил лодочник.
Неужели ты никогда не пытался сам отыскать её?
Эти поиски были бы напрасны, говорил Меккеб.
Почему?
Если Рэсту забрала смерть, то я лишь обреку себя на вечные скитания, а если она просто забыла или разлюбила меня, то зачем я приду к ней?
Может, неуверенно произнёс мальчик. Может, надежда ещё есть?
Ложись-ка спать, ответил ему лодочник.
Ложись-ка спать, ответил ему лодочник.
Долгое время Саймон ещё смотрел на холодного Меккеба; мальчик словно оказался далеко-далеко отсюда, в городке в Субени Раеб, обдуваемом неласковыми ветрами и шумными метелями. Но потом веки начали тяжелеть, и всё же Саймон заснул.
Глава 5 Из глубин
Саймон, проснись! Просыпайся! послышался чей-то знакомый голос, но спросонья мальчик не мог понять, кому он принадлежит. Саймон силился открыть глаза, но не успел он ничего сообразить, как кто-то окатил его леденящей водой из реки. Такое пробуждение было действительно эффективным: мальчик в то же мгновение освободился от остатков сна и увидел перед собой Джессику.
Не слишком дружелюбное приветствие, простонал Саймон.
Скажи спасибо, что не будила тебя с пинка! отвечала она, скрестив на груди руки.
Спасибо, усмехнулся Саймон, который всё ещё не мог подняться. Уж ты-то со своим даром, наверное, больно пинаешься.
Хочешь это проверить? смеялась Джессика.
Нет-нет, уже встаю! и Саймон нехотя стал подниматься на ноги.
Мы уже приплыли и сейчас уходим, сказал словно из ниоткуда появившийся Джеймс. Все, кроме них, уже стояли на берегу, только Меккеб сидел в своей лодке, отирая рукою весло.
Вы идите, сказал Саймон Джеймсу и Джессике. Я сейчас подойду.
Они стали выбираться из лодки на берег, а Саймон осторожно подошёл к лодочнику. Ему хотелось попрощаться.
Прощай, Саймон, сказал Меккеб, точно угадавший мысли мальчика.
До встречи! ответил Саймон и крепко пожал ему руку. Он чувствовал какое-то необъяснимое тепло к этому холодному человеку.
Когда Саймон вышел, Меккеб отправил свою лодку обратно, с былым усердием работая вёслами, плывя против течения. Мальчик в это мгновение задумался о том, что исток реки Уле Абб находится на севере, а впадает она в море на юге. Но течение шло в обратном направлении, с юга на север. Это несколько потрясло сознание Саймона, но он решил не спрашивать об этом, потому что сейчас не было времени, и все ждали только его.
Мы позавтракаем по дороге, объявил Эманэ, доставая из сумки «шишки» иссильты. Потом он вынул кухонный ножик, и стал разбивать им оболочку плодов и подавать всем поочерёдно.
Сок иссильты было удобно пить прямо из скорлупы (если эту оболочку можно так назвать), и яркая голубая жидкость помимо того, что была очень вкусной, необычайно прибавляла сил.
Путники вышли на болото, конца которому было не видать. Это было глухое место, даже птиц и зверей здесь не было слышно. В воздухе повис зеленоватый туман, пахло сыростью и гнилью. Помимо этого, от болота исходил какой-то дурманящий запах через несколько минут у всех заболела голова и стало не хватать воздуха. Река была довольно далеко, но это далёкое мерцанье воды необъяснимо тянуло к себе.
Около трёх часов они шли между рекой и лесом и чем ближе подходили к зарослям деревьев, тем тяжелее становился воздух, но река была запретным местом, миражом в пустыне.
Может подойдём к реке хоть чуть-чуть? стонал Рик. Кто знает, каким смрадом мы тут дышим!
Сначала никто не ответил ему. Деккельти тревожно посмотрел на Эманэ, а тот медленно провёл рукой по груди, где раньше была его рана.
Не бойся, мы подойдём ближе всего на пару метров, говорил Деккельти. Черви не достанут нас с такого расстояния. К тому же, у тебя есть пузырёк с азалией. Она поможет тебе, если что и случится.
Я не за нас с тобой волнуюсь, дурень, ответил ему Эманэ. Я прекрасно знаю, что меня спасёт азалия, тебя кореопсис. Но остальных пока ничего.
Но если мы продолжим идти здесь, то к концу пути у всех съедет крыша, сказал Деккельти.
Поступай, как знаешь, вздохнул Эманэ и ускорил шаг по направлению к реке.
Три дня они шли по болоту, уставшие почти до потери сознания (на что, конечно, повлиял и воздух). Эманэ по-настоящему падал с ног: на него Гелимин Броа действовало сильнее всех.
Река была в поле зрения, и от этого тяга к воде была ещё сильнее. Привалов не делали, ели по пути, а спать на этом болоте было строго запрещено, иначе, по словам проводников, можно было заснуть навсегда.
Саймон шёл и не чувствовал своих ног, различая только то, что сейчас ночь, а не день. В глазах мальчика давно смешались воедино кочки и глубокие места болота, поэтому он стал чаще проваливаться в его вязкую топь.