Открывал Скрызь эти пятнадцать дверей эмоционально, и чем ближе к мечте, то есть, к жемчужине, тем эмоциональное крещендо было колоритнее. Закрывал эти двери Скрызь так же трепетно, но в режиме диминуэндо. А сам процесс наслаждения мечтой, жемчужиной, для Скрызя проходил торжественно, с шампанским и устрицами. Открывая устрицы, он открывал сердце своей мечты романтичной дамы его уставшего от ожиданий сердца.
Скрызь еще думал: «Как же начепятать реквием его мечте? Где его начепятать и о чем вообще будет этот реквием?»
А как он на эту жемчужину копил! В сказках не скажешь, как.
Скрызь отказывал себе в сладком, чревовещая: «Дайте отдохнуть своим желудкам, друзья мои! Так перенапрягать свой организм негуманно!».
И после таких мучений, исканий и хождений в гору искать, где начепятать еще не написанный реквием жемчужине убийственная неблагодарность судьбы Скрызя.
14 15 июля 2022-07-15Образы светлой души
Сердце не отпускает светлых лучей, однажды озаривших жизнь. Что человек ждет от жизни, то и придет к нему. Не отпускать образы света из души, озарившие когда то в юности мудро, свет имеет проекцию на судьбу. Эта проекция снизошла с озаренного подоконника из глаз прекрасного юноши и поселилась в сердце моем. Лучики света пробивались ко мне сквозь отчаянье и тревоги, приходили неспешно, вовлекая в свою карусель, врывались в открытое окно и перекрашивали все цвета в доме.
Они приходят к человеку, эти образы светлой души, являются из амальгамы света, из пуха, летящего высоко между деревьями с 12этажный дом. Они возвращаются на мгновенье и некстати, не успеешь между делами запечатлеть красоту и неординарность этих образов. Раздвоение мира происходит между соломинами солнечного света, пучок лучей неотвратимо диктует свои постулаты битвы за существование.
Свет, исходящий от человека, иного свойства, этот свет исходит из всего: из ореола, ауры, несмотря на внешние воздействия мира, вследствие которых человек претерпевает изменения настроения, состояния души. Под влиянием характера отношений его с миром происходят взлеты или падения. Только взлетел, казалось бы, но тут как тут неотвратимость ненастья, психологического урагана, устроенного прорицателями будущего человечества. Сидим, боимся. На рожон лезут уставшие ждать, и получают бурю эмоций и длительные воспоминания дискомфорта.
Я знала, что воинствующие демагоги получают облом в середине спектакля жизни и долго зализывают свои раны в местах соприкосновений с убийцами комфорта.
Ужасны человеческие головешки с навсегда потухшим фитилем, чекающиеся сами с собой в зеркало красивым наполненным фужером. Они мстят за свое поражение всем, кто попадет под горячую руку. Лава их ненависти безгранична, к миру и самому себе они одинаково равнодушно относятся, предпочитая острое и холодное горячему и нежному. Они мертвы по натуре, хоть родились мягкими и добрыми, но эго вело их к пределу, тормоша, словно уснувшую куклу перед ширмой и рампами.
Каждый их день был как выход в свет со сменой декораций и застывшей музыкой в оркестровой яме. На вопрос, куда девается в человеке совесть, они отшучиваются: «Она в оркестровую яму упала». Так же упал их дух, поравнявшись со смертью и впитав ее отвратное дыхание. Гонка за недостижимым убила их души, не поставив памятники не погребенной отмершей плоти. И блуждают они по залам и улице, в спешке еще пытаясь что то продать и подороже.
Но врывается воздух весны, распугав гниющую мразь по обочинам, и опрокидывает черную свечу предательства кристального света. Убедителен в правоте, воздух свежести расшвыривает комья сгоревших сердец. Падаль имеет запах разложения, но его взрывает буря свежего ливня над морской пучиной и растворяет вовсе, не дав отравить атмосферу.
Чайки вопят от голода рядом с домами, прилетев с озера. Чайки пророчили беду, но солнцем раскрыло их навстречу ветру и воде, дающей жизнь. Поддерживая жизнь, воля волн выносит на солнечный остров крохотного утенка, оставленного девочкой на песке на другом конце океана.
Я помнила чистые светло голубые глаза юноши, с которым сидели мы на подоконнике в Доме работников просвещения и беседовали, и эти глаза меня согревали в зимних стужах. Через многолетний переход пройдя, я вижу их, и видела даже, когда умирала моя бабушка. Мои родители в это время сидели рядом с ней и держали ее за руку, а я в это время терпела скандал с мужем. Он кричал на меня изо всех сих, а я боялась разбудить наших детей и рыдала в ванной. Но вдруг я подняла глаза ввысь, в пространство между занавеской и потолком, и что то очень больно вцепилось в мои волосы впереди и немного справа, даже кожа онемела между челкой и макушкой. Затем в ванную муж принес мне телефон и сказал, что звонят родители, моя бабушка умирает. А я заорала на него: «Это все из за тебя! Бабушка чувствует, как я несчастна с тобой! Она так старалась, работала всю жизнь по две смены, а ты своими постоянными придирками выводишь из себя и не даешь спокойно жить!»
Но врывается воздух весны, распугав гниющую мразь по обочинам, и опрокидывает черную свечу предательства кристального света. Убедителен в правоте, воздух свежести расшвыривает комья сгоревших сердец. Падаль имеет запах разложения, но его взрывает буря свежего ливня над морской пучиной и растворяет вовсе, не дав отравить атмосферу.
Чайки вопят от голода рядом с домами, прилетев с озера. Чайки пророчили беду, но солнцем раскрыло их навстречу ветру и воде, дающей жизнь. Поддерживая жизнь, воля волн выносит на солнечный остров крохотного утенка, оставленного девочкой на песке на другом конце океана.
Я помнила чистые светло голубые глаза юноши, с которым сидели мы на подоконнике в Доме работников просвещения и беседовали, и эти глаза меня согревали в зимних стужах. Через многолетний переход пройдя, я вижу их, и видела даже, когда умирала моя бабушка. Мои родители в это время сидели рядом с ней и держали ее за руку, а я в это время терпела скандал с мужем. Он кричал на меня изо всех сих, а я боялась разбудить наших детей и рыдала в ванной. Но вдруг я подняла глаза ввысь, в пространство между занавеской и потолком, и что то очень больно вцепилось в мои волосы впереди и немного справа, даже кожа онемела между челкой и макушкой. Затем в ванную муж принес мне телефон и сказал, что звонят родители, моя бабушка умирает. А я заорала на него: «Это все из за тебя! Бабушка чувствует, как я несчастна с тобой! Она так старалась, работала всю жизнь по две смены, а ты своими постоянными придирками выводишь из себя и не даешь спокойно жить!»
Я взяла трубку и сквозь рыдания крикнула: «Забери меня с собой, бабушка, баб Аня, я не хочу жить, здесь одни сволочи, все гады и сволочи. Никто не понимает меня, я устала биться в их ледяные умы, они твердолобы! Это ослы, не люди. Бабушка, ты меня возьми с собой, пожалуйста!»
Не возьму. Ты родила и еще родишь скоро. Люби детей. Ты нужна им.
На этой фразе раздалось такое странное хрипение, но я продолжала вести диалог.
Нет, нет, бабушка, ты нужна мне! Пусть муж и его родители заберут себе и того ребенка, который родится, а я детям не нужна, я им чужда, как их отец, он ждет, чтобы я уехала к дяде Толе или в Москву к тете Поле. Мы ругаемся. Миша дерется, когда дети спят.
Не надо драться, вы с мужем теряете свое достоинство перед детьми, если ругаетесь и деретесь при них. Ты уже разговариваешь не с бабушкой, Аленушка. Анна Александровна слышала твою первую фразу, а ответив тебе, сразу же испустила дух. Она стала весить меньше на семь граммов. Все в мире имеет свой вес, даже душа.
Семь граммов слова с трудом, но дошли до моего сознания.
Семь граммов эти семь граммов обеспечивали существование на земле самого близкого мне человека. Увлеченная любовью, унесенная ею на другую планету, где другой состав кислорода, я забыла, что бабушке я нужна более, чем кто либо. Как пережить это неосознанное вовремя предательство? Убежать сразу от мужа? Слышали бы вы, что сморозили его родители, когда я зашла за своими дочерьми в их дворцовые хоромы Они в своих плоских мозгах делили не свое наследство. Эти убогие понимают смерть через приобретение. Мои семь граммов не позволяют мне оставаться в этом обществе. Плакать при уродах не дозволено, это забавит отмороженные мозги, они сразу начинают потчивать своей убогой микстурой, из за которой половина человечества падает в колодцы забвения, и многие остаются в нём на всю свою горестную жизнь. Эти отморозки не увидели слез на моем лице, поэтому сочли за право начать при мне дистанционный дележ бабушкиных денег, моей бабушки, которая не являлась им родственницей. Перелезли через головы моих родителей и пошли плясать такую редку еньку Им, видишь ли, в их захолустье, надо поднимать чего то, как это фасад, или что. Бабушка мне для учебы деньги оставляла, я смогу в Москву поехать, остановиться у тети Зое и тете Поли, и учиться в литературном институте. Только эта мысль смогла остановить слезы внутри моей души. Эти бесчувственные животные не способны думать по людски. Так я им и сказала. Пингвины почесали ластами за ушными отростками, обещали скандал, как всегда. Я все таки развелась с их отмороженным сыном, обрела свободу и независимость. Стала отдельным государством в государстве.
А тогда, после последних слов моей бабушки мне по телефону волосы еще болели на голове. Это был не удар, а попытка сверхсилы удержать меня за волосы или взять меня в свое пространство. Я тонула в слезах, и меня вырывала сквозь пространство рука бабушки, из горя моего вырывала, из этих жутких мужниных скандалов и придирок маменькиного сынка. Ну надо же: причина скандала не по струнке выровненные по гардинам занавески. Абсурд!..