А тогда, после последних слов моей бабушки мне по телефону волосы еще болели на голове. Это был не удар, а попытка сверхсилы удержать меня за волосы или взять меня в свое пространство. Я тонула в слезах, и меня вырывала сквозь пространство рука бабушки, из горя моего вырывала, из этих жутких мужниных скандалов и придирок маменькиного сынка. Ну надо же: причина скандала не по струнке выровненные по гардинам занавески. Абсурд!..
Мама сказала, что когда бабушка умирала, то перед ней была моя фотография, где я первоклассница, и она держала фотографию за голову и кричала: «Дайте мне ее волосы!»
Через два года я развелась с мужем, будучи студенткой университета, а через пять лет ушла от него и душой. Насовсем.
Во снах меня преследовал ужас, оттого что мама хотела меня постричь и показывала, «по куда». Ее пальцы водили чуть ниже уха, а спина моя холодела, и я бежала прочь от насильственной стрижки. Психологически это можно было понять так, что я не хотела отдать свои волосы бабушке, я хотела сама быть рядом с ней. Подсознательно я мечтала жить и быть счастливой, и чтобы рядом бабушка отдыхала душой и сердцем, наслаждаясь цветами натюрморта, на который у нее в Ленинграде не хватило денег.
Я нарисую тебе натюрморт, говорила я баб Ане, вот подрасту немного. Но художник сказал тебе, что я твой лучший натюрморт, и надо беречь меня. А натюрморт он сделает из физиономии того, кто доставит мне неприятности.
Бабушка, милая моя бабушка, я знаю, ты простишь меня и отдашь мне свои последние конфеты и яблоки. Ты отдала за меня свою жизнь перед вепрем времени, который пытал меня. Тогда ты лежала в больнице с давлением, потому что умер твой дядя Саша, ты любила его. А когда он умер, то оказалось, что его семья даже не знает о тебе, что ты была только эпизодом в его жизни и только. Твоя великая любящая душа была только грелкой мужчине, о котором знали я и тетя Рая.
Но тетя рая узнала о дяде Саше от меня, даже не от бабушки. Мы шептались на кухне, и тетя Рая обещала мне дать нам всем счастья, потому что она сама знает, где оно есть. Это было в моем детсадовском детстве, но так мучает маленькое предательство. Нельзя раскрывать секреты близких. Никогда нельзя раскрывать секрет, если тебя просили никому не раскрывать его.
Светлые глаза юноши потемнели со временем, а вокруг его глаз появились темные пятна. Он стал похож на медведя панда. У нас не было даже священного поцелуя, о котором мы мечтали, только беседы возле окна. Странно меняется лицо человека. А у совсем другого юноши, который предал меня, кожа на лице свисает при повороте головы, будто стала велика. И хотя волосы не поседели, но видно стало, что он очень стар. Не заслужив седины у Бога, он поменял размер кожи. У предателей так бывает. Сок вытек моими слезами.
И вот это имея в памяти и сердце, надо находить в себе силы уезжать, убегать, уползать и улетать от довлеющего противостояния твоему внутреннему счастью. И я сейчас поеду на набережную, стану там наслаждаться свежим воздухом, которого давно не чувствовала и писать там стихи. И придет ко мне свет.
ПАМЯТИ ГАЛИНЫ АНАТОЛЬЕВНЫ АНТОНОВОЙ-СТАЙЦОВОЙ
В жизни каждого человека есть люди, которые становятся маяками в судьбе, такими маяками стали для меня в школьном возрасте мои учителя: Галина Ивановна Морозова, учительница литературы дай Бог ей крепкого здоровья! и Галина Анатольевна Антонова, моя классная руководительница и учитель географии в школе 169 Автозаводского района г. Нижнего Новгорода.
Стихотворение памяти Галины Анатольевны Антоновой-Стайцовой я поставила в книге своей прозы, потому что первые мои пробы пера в написании рассказов после моего папы видела именно она, мой учитель.
***
Цветы вдоль школьного двора,
Как в знанья быстрые ступени,
Слезами поливая, верим,
Что не окончена игра.
Цветы как поцелуи вслед
Учителю. Как это больно
Терять учителя невольно,
Как путеводной нити след.
Но среди школьных парт живет
Ее душа, ее дыханье
И сердца тонкое страданье,
Мечтаний дерзостный полет.
И знает каждый ученик,
Что материнское начало
В учителе бесценней книг,
И дарит крылья за плечами.
Памяти узников фашистских концлагерей
ФАШИСТСКИЙ КОНЦЛАГЕРЬ ЛЮБЕК
Памяти узников фашистских концлагерей
ФАШИСТСКИЙ КОНЦЛАГЕРЬ ЛЮБЕК
К 75-летию Победы СССР над фашистской Германией
Мы все жили в одной большой трехкомнатной квартире: я с мамой и папой, Алеша со своими мамой и папой, и дедушка с бабушкой. В войну мы не играли только в раненых, я их спасала, а Алеше мазала йодом коленки и пряники на обед ему берегла. Лариса протянула вперёд два кулака и спросила:
Отгадаешь, в какой руке?
В левой, прошептала я.
Вот и не угадала! Значит, делимся!
В горячих руках Ларисы оказались ароматные кедровые орешки. А что ты шепчешь? Боишься кого? Никого не боюсь я у бабани, сегодня все шепчут, и врач, и тётя Рая с тётей Клавой, слышишь? Шептались недолго, я бережно собирала слухом обрывки их фраз, хотелось же быть во всеведении.
Ребенку воздухом надо дышать, а они тут шепчутся! сказала мама, и мы ушли. Но сначала прозвучало от мамы многозначительное: «Вот это да!» на бабанино шептание прямо в ухо мамы.
Воздух был тряпочный какой-то: влажный и ветреный. Папа сказал, что тётя Надя станет матерью.
Тётя Надя была старшей дочерью тёти Таси, а тетя Тася это родная сестра моей бабушки по материнской линии. Лариса ее младшая дочь, но для меня она была к тому времени уже взрослая. Дядя Кузьма, которого так боялась тётя Надя, потому что он сердился на неё, был мужем тёти Таси. Они были узниками концлагеря в фашистской Германии. Это мне рассказала тётя Тася Девятого мая.
Концлагерь это лагерь пыток для военнопленных. Такой лагерь был в городе Любек в Германии. Я подумала: «Любек это как любить, а там не любовь, а пытки».
Тетя Тася за год до моего рождения стала записывать в тетрадь воспоминания о концлагере. Дядя Кузьма был против, потому что жалел тётю Тасю: она плакала, когда писала и вслух зачитывала свои строки, очень сильно плакала, и даже я не могла успокоить её, хотя всегда тётя Тася была рада нашему с бабаней приходу.
«В концлагере было большинство русских, за колючей проволокой в три ряда, последний ряд был под током. Кругом часовые на вышках, около лагеря охрана с собаками. В лагере более 1000 женщин и девочек и 60 юношей, это люди из Харькова, Днепропетровска, Запорожья, Калининской области, Каменноподольска, Белоруссии и одна женщина из Горького». Так записано в тетради тёти Таси.
Этой женщиной из Горького и была сама Таисья Александровна, родная сестра моей бабушки Анны Александровны Черкашиной по мужу, а родительская их фамилия Шепелевы.
Тётя Тася рассказывала мне о войне, об издевательстве фашистов над военнопленными. В нашей семье со стороны папы был пропавший без вести отец тети Зои, племянницы моего деда Матвея Евсеевича Сомова, а со стороны мамы был ещё один фронтовик, вернувшийся с войны живым дядя Ваня, муж тёти Марии, старшей сестры бабы Ани. Рассказы об ужасах войны и о доблести солдат были немногочисленны, но каждый День Победы разговоры были именно о борьбе против фашизма.
Тетя Тася напоминала, что не просто так рассказывает нам о войне, а чтобы мы знали и понимали, что война это беда народа. А когда вырастем большими, чтобы не допускали войны, потому что страдания повторяются, проходят второй круг в жизни человечества, если о них забывают, а они с дядей Ваней боролись за мир и счастливую и мирную жизнь потомков, нас.
Дядя Ваня говорить о войне совсем не мог, потому что сильно напивался водкой сразу, как только речь заходила о войне. Он закашливался, и слёзы бежали струями по его морщинистым щекам. Я сжимала глаза и говорила: «Ненавижу фашистов!», когда по телевизору ко Дню Победы показывали фильмы о войне, и на экране мелькали фашистские знаки и фрицы со статной выправкой широкими шагами чеканили и резко вылаивали своё «хайль!».
«В воскресенье давали суп с чечевицей. Кроме чечевицы в тарелках плавали окурки, спички и железная стружка Хоть до смерти хочется есть», читает тетя Тася из своей тетради, «но до супа в такой тарелке не добраться», так солдаты насильно заставляли есть суп с железной стружкой и мусором и при этом жестоко избивали, не давая проглотить.
«Они бьют, а пленные русские поют назло фашистам песни, и поляки и бельгийцы тоже пели солидарно с русскими наши песни».
Немцы не знали, что делать, их бесило и одновременно приводило в недоумение такое поведение пленных. Потом фашисты придумали бить резиновым шлангом и поливать из пожарного шланга всех сопротивленцев.