Проснулись этажом ниже и мальчики. Эти двое, правда, недолго тряслись под одеялами. Любопытство пересилило, и они вскочили со своих мест. Затем подбежали к окну, широко раскрыли ставни и высунулись наружу разве что не по пояс. Увы, собака уже замолкла и по новой свою песнь не завела. Однако младший из братьев не растерялся, что развлечение закончилось. Он начал завывать сам.
У-у-у!
У-у-у! стал вторить ему не шибко разумный старший.
Лицо Людвига Пламенного, имеющего неосторожность как раз выйти на широкий балкон-террасу, дабы насладиться воцарившейся тишиной и полюбоваться нежным рассветом, тут же резко перекосило. Сам не зная зачем, он бесшумно подошёл к краю балюстрады и глянул вниз. Так и есть. Две темноволосые головки торчат из окна и, словно соревнуясь, пытаются провыть собачью песнь всё громче и громче.
Пальцы мужчины невольно сжались на перилах ограждения так, что могли бы вотвот мрамор раскрошить. Предстоящий день стал разом беспросветно испорчен для него. Но, понимая тщетность очередной попытки донести до детей правила приличия, Людвиг не стал вызывать мальчиков в свой кабинет. Он постарался выдохнуть напряжение и пошёл обратно в спальню, как можно громче топая. Ему виделось, что звук его шагов донесёт до пасынков мысль, что стоит опомниться и замолчать. Но нет. Те разыгрались так, что принялись ещё и мерзко хихикать. Наверное, вся улица этот смех слышала и откуда он доносится с лёгкостью сообразила.
«Какой позор!» страдал маг, жалея, что некогда присмотрел дом в столь приличном квартале.
Всё в порядке? забеспокоилась Мари, заметив выражение лица мужа.
Да. Всё в порядке, бесстрастно ответил Людвиг, намеренно не закрывая за собой дверь, чтобы звонкий смех мальчишек и их завывания достигли ушей женщины. А затем намекнул. Твои дети проснулись.
Пойду пожелаю им доброго утра.
Супруга, всё разом поняв, принялась суетно накидывать на сорочку халат и поспешила в детскую. От её спешки Людвигу сразу стало несколько совестно. Ему казалось низостью перекладывать подобные тревоги и заботы на беременную женщину, но как поступить иначе он просто-напросто не знал. Видят боги, он старался стать для мальчиков настоящим хорошим отцом, но как-то оно никак не получалось. Как только такое безобразие могло быть плоть от плоти детьми Мари?
Низкое происхождение супруги Людвига ни капли не волновало. Он давно уже пришёл к мысли, что большей женской мудрости, чувства такта и порядочности не смог бы найти ни в какой другой женщине. Мари была искренней, открытой, её чувства к нему не имели корысти, и это стирало для его восприятия все огрехи её манер. Да и, стоит сказать, за два с половиной года жизни в браке многое из крестьянского, что было в ней, исчезло напрочь. Конечно, обсуждать постановки пьес или вышедшие книжные новинки с Мари было пока ещё невозможно, но постепенно даже высшее общество, куда как более суровое нежели он, переставало относиться к ней чрезмерно строго. И нынешнее приглашение на бал-маскарад яркое тому подтверждение. Это важное событие. Малознакомый приезжий аристократ, а не самые близкие друзья, хотели видеть молодое семейство Верфайеров в полном составе. В пригласительной карточке наконец-то значился не он один, а и его супруга.
***
Приходя на службу, Людвиг Верфайер, виконт Даглицкий, не переставал удивляться тем коллегам, кто изо дня в день жаловался на обучаемую ими молодёжь. В моменты сетований умудрённые жизнью мужи переставали выглядеть для него умудрёнными.
Как можно было жаловаться на студиозов?
Каждый из воспитанников Академии целенаправленно поступил сюда в поисках знаний и вовсю стремился совершенствовать собственные магические умения. Это были люди, знающие куда и зачем пришли, и люди, с уважением относящиеся к более опытным мастерам. И, несомненно, в памяти Людвига были ещё свежи воспоминания о собственном обучении в стенах Академии, поэтому он верил, что могли студенты отвлекаться на личные беседы, могли они исподтишка подшучивать над какими-либо дряхлыми мэтрами или ставить своё мнение выше объяснений учителя но лично он с таким на своих занятиях не сталкивался. Ни разу! В кругу коллег ему было нечем подобным поделиться, как он этому ни удивлялся. Ведь, собственно говоря, Людвиг стал вести пиромантию и стихийную магию будучи двадцатичетырёхлетним мужчиной, а на курсе выпускников сидели даже двадцатидвухлетние. Четыре года активных странствий, полных как позорных провалов, так и героических подвигов (вроде убийства дракона со второй попытки), не особо-то ставили его над студиозами. Молодой маг ожидал пренебрежительного отношения к себе. И всё же на его лекциях и практикумах никто слова лишнего себе не позволял. Это было странно. Но странно было только ему. Если описать какоелибо занятие виконта Даглицкого с точки зрения студиозов, то всё моментально вставало на свои места.
Входя в лекторий, первым делом этот преподаватель обводил аудиторию взглядом, из-за которого все присутствующие сразу цепенели. Так мог смотреть на обвиняемого палач в момент занесения топора: безжалостно и в полной уверенности, что жертва виновна во всех смертных грехах без исключения. Внутри каждого из молодых людей мгновенно поселялась и росла червоточина страха. Они ощущали себя так же, как мог бы чувствовать себя святой жрец, вдруг уличённый в низком воровстве. И никто из них в жизни бы не догадался, что подобное происходит не из-за надменности или скверного характера, коими Людвиг никогда не обладал! Просто новоиспечённый профессор, сам того не осознавая, за последние два с половиной года настолько погрузился в глубокую боязнь перед младшими поколениями, что всё время ожидал какоголибо подвоха, какой-то неприятности или какойнибудь скверной проделки. Причём интуиция, натренированная двумя малолетними домочадцами, во время занятий у него отчегото обострялась. Не иначе как от количества слушателей.
Порой некий студент только начинал поворачивать голову к соседу, чтобы шепнуть ему на ухо какой-нибудь комментарий или попросить пояснить что-либо, а преподаватель уже на него пристально смотрит. Кто-то бесшумно перо или лист обронит, наклонится поднять, а холодные голубые глаза учителя тут же за ним зорко следят. Затечёт тело у другого, захочет он пошевелиться, так и тут от внимания лектора ничего не ушло. В целом, некоторым особо впечатлительным студиозам Людвиг Верфайер даже в кошмарах снился. А иные ещё и поговаривали, что то ли он прорицатель будущего хороший, то ли вообще телепат. Последнее, кстати, привело к тому, что часть студентов свои мысли в присутствии Людвига контролировать пыталась.
Однако, как бы ни дрожали поджилки у этих молодых людей, а тот человек средних лет, что нынче смотрел на лорда Верфайера, чувствовал себя совсем иначе. Он держался с достоинством, даже с вызовом и превосходством. И говорил немного свысока, зная, что имеет на это право сильного.
Разве вы забыли? В прошлый раз мы оговаривали необходимость создания большего количества вампиров, сурово напомнил этот черноволосый мужчина и деланно удивился. Неужели вы думали, я затрагиваю такие темы просто так?
Людвиг Пламенный своего недовольного взгляда не опустил. Он продолжил внимательно смотреть в голубые ясные глаза собеседника, идеально подходящие его узкому хищному лицу, и жёстко ответил:
Нет, я ничего не забыл, мистер Рейц. Вы долго рассуждали, как было бы хорошо наладить процесс создания вампиров, но я вам сразу сказал, что участвую в таком деле в первый и в последний раз. Одно дело проклятия, порчи, допросы духов, поднятие мёртвых и даже вызов низших владык потустороннего мира. Но для преображения в вампиров требуются живые люди. А я вам не убийца. И тем более не убийца детей!
На этих словах Людвиг Верфайер перевёл выразительный взгляд на двух мальчиков лет десяти, удерживаемых Семёном помощником Эдварда Рейца. Судя по их худобе и обноскам, они были из отбросов общества. Наверняка их заманили сюда обещанием горячей похлёбки за какой-нибудь труд. Вряд ли они думали, что конечной точкой пути станет конспиративный дом, в подвале которого располагается комната для запрещённых инквизицией ритуалов.
При этом, глядя на нищих ребятишек, в голове мужчины сама собой возникла другая едкая и неприглядная мысль а также решительно бы он отказался, будь на месте этих двоих его пасынки? Однако ответить на этот вопрос Людвиг Пламенный себе не дал. У него сердце ёкнуло от ужаса, что разум вот-вот честно что-либо недостойное ответит! Он так перепугался (вдруг потом невозможно будет в глаза Мари смотреть?), что напрочь стёр из своей головы само воспоминание о нечаянном вопросе и резко перевёл своё внимание на другое вот точно так же мальчики Мари выглядели бы сейчас, не прими он их. Такие же грязные, голодные, вшивые и неприкаянные бродили бы они от дома к дому в поисках милостыни. Ведь когда он их встретил, у них в хозяйстве всего одна коза осталась. Пахотное поле за неуплату налогов отобрали, не дав собрать урожай, а тёплые летние дни уже готовились уступать свои права промозглой осени. Кончились бы грибы сушёные, и сгинули бы со свету а они всё кровь из него пьют! Как настоящие вампиры прямо-таки. Всю попортили два негодяя! Как вообще можно было умилиться двум таким чудовищам?!
«Дяденька, на водички испей. Полегше будет», язвительно прозвучало в голове Людвига совсем не детским голосочком.