С тех пор они периодически встречались в течение нескольких месяцев. Нельзя сказать, что их отношения сложились безоблачно, напротив, чем больше Новиков узнавал свою Венеру, тем больше колебался. Ольга Николаевна то хитро приближала его к себе, то не очень деликатно отдаляла. У нее наверняка существовала вторая жизнь, плотно закрытая от Новикова. Она, вероятно, как и он, тоже испытывала немалые сомнения. С ней вовсе не было так комфортно, как с какой-нибудь молоденькой поэтессочкой, которая таяла от одной мысли, что перед ней главный редактор известного журнала и лауреат и что он может напечатать ее стихи. Но, с другой стороны, Варварина была известная писательница, при деньгах, могла быть Новикову исключительно полезна, и все эти девочки не стоили этой изощренной блудницы в постели. Новиков догадывался уже: вовсе не золотым своим пером всплыла Варварина на самый верх. И все ее фарисейство, все манерничанье, вся многозначительность ну, нужно же было что-то выложить на стол. От этих мыслей Новиков испытывал нехорошую ревность, однако, странно, ревность не отталкивала, а совсем наоборот. Он рвался стать победителем, взнуздать эту дикую, хитрую, себялюбивую, так до конца и не объезженную кобылицу.
У Юрия Матвеевича, правда, бывали опасения, что он не справится с ней, что при случае, а случай всегда подвернется, эта женщина наставит ему рога, но, удивительно, это еще сильнее притягивало к ней в этом заключался спортивный азарт, а может, и что-то болезненное, гипосексуальное, мазохистское. Он утешал себя: «Все мы имеем право на свои извращения!»
Юрий Матвеевич сильно колебался, а решилось все в один миг.
Юра, он почувствовал, что она волнуется, но взгляд ее был испытующим, холодным, они оба едва отдышались после очередной близости, в изнеможении упав на подушки, Юра, меня приглашают во Францию. Премия, очень даже престижная. Приглашают с супругом. Я, конечно, могу одна, но Тебе очень подойдет фрак.
Дело было не во фраке и не во Франции. Новиков уже бывал у пожирателей лягушек, и даже не один раз. Видел и Версаль, и Лувр, и замки Луары, и гулял по Елисейским Полям. В первый раз возили еще в советское время, и он, Новиков, писал потом подробный отчет про себя и про других. Однако предложение было сделано и нужно было отвечать. А он, Новиков, вовсе не хотел Варварину обидеть. И тем более потерять.
Да, так, хотя казалось странно, были любовниками, и он печатал ее в своем журнале, и все равно: Варварина. Оля, Олечка, Оленька в минуты тепла, а про себя по-прежнему Ольга Николаевна, что-то зациклилось в нем, какой-то рудиментарный механизм, уж очень давила авторитетом. Ей требовалось поклоняться, дарить цветы, требовалось восхищаться ее писульками, признавать ее гениальность. Рифейская Жорж Санд. Хотя он, Юрий Матвеевич, был на голову выше. В одну минуту мог расчеркать любой ее текст.
Характер у Варвариной был трудный. Нарцисс в юбке. Всю молодость терпела, ждала, плакала. Тихий ангел. Как кошечка, прятала до времени коготки. И вовсе не пером, не талантом Но сучкой оставалась манящей и в свои почти пятьдесят. Знала, что еще недолго. Умна. Недаром вокруг нее всегда вились мужчины. И олигарх Катин, бывший ее кто? Муж, любовник, содержатель, партнер? Ебарь? Разошлись, а все еще облизывался. Гарем развел, а с Варвариной в дружбе. Новиков никогда их не ловил, да и не мог бы, но что-то по-прежнему между ними было. Новиков видел его вблизи: мужчина как мужчина, длинношеий, как жираф, взгляд холодный, высокомерный. Так богатые смотрят на бедных, успешные на неудачников. И этот, Сергиенко, тоже крутился вокруг нее. И другие. Как мухи на мед.
В Париже все было замечательно. Белые сорочки, фраки, речи, застолья, на книжной выставке очередь к Варвариной. «Да что ж она такое?» Новиков никак не мог взять в толк. Пишет бездарно, а Ну точно, все точно про голого короля. Читателю можно всучить. Читатель купит и поставит на полку.
Главное, он, Новиков, стоял и улыбался.
В Париже первая кошка пробежала. Хотя нет, наверное, раньше.
Я вижу, Юра, ты не рад за меня?
Рад, сказал он через силу и попытался улыбнуться. Скромный муж великой жены.
Нет, не рад. Варварина серьезно обиделась. А между тем никогда не прочла ни один его рассказ, ни роман, тот самый, что Новиков много раз начинал и бросал. Тот самый, про Серебряный век, который он собирал буквально по крупицам. Правда, и он никогда не читал ей отрывки. Разве лишь однажды, в самом начале. И увидел: ей не интересно.
Ты пишешь про Гумилева, а думаешь про себя.
«Вот язва так язва». Больше он читать ей не пытался.
Сам Новиков Варварину читал редко и с двойственным чувством: не глупа, продвинута, но о чем? Для чего? Ее бабья проза казалась Новикову искусственной и холодной. Ненастоящей. Придуманной. Литературный фианит по цене изумруда. Неужели критика не видит? Хотя уж кто-кто, а он-то знал: критики не существует больше. Существует обслуга. Коррупция не только во власти.
Они съехались. Это был настоящий марафон, многолетний, многотрудный. До того у Варвариной имелась двухкомнатка-малогабаритка, на большее олигарх не расщедрился. Съехались, сделали ремонт, расставили новую-старую мебель, книжные тома и поняли, что чужие, но что больше уже никуда. Не оставалось ни сил, ни денег, и жалко трудов. Да и куда, зачем? С тех пор Новиков обитал в роскошном своем кабинете, а Ольга Николаевна облюбовала спальню с антикварным столом, за которым, по утверждению продавца, сам Евгений Боратынский писал свои романтические поэмы. Развесили на стенах мрачноватые картины передвижников. И только по понедельникам и пятницам
В остальные дни они встречались на кухне и в огромной, с мебелью в стиле Людовика, гостиной-столовой, захламленной шкафами, книгами и старыми вещами, выбросить которые было некогда и жалко. Книгами, которые они никогда не прочтут, а хранить больше негде. В молодости, в другой жизни, Новиков, как и множество иных людей, коллекционировал книги, благо стоили они копейки. У него, как у члена Союза, имелся доступ к писательской лавке на Кузнецком Мосту, и он без особого разбора покупал все подряд. Юрий Матвеевич в некотором роде немалую часть жизни прожил при коммунизме: писательская книжная лавка, писательская поликлиника, дома отдыха писателей, писательские наборы с колбасой и икрой отдельно по будням и к праздникам. Как-то на исходе той жизни Юрий Матвеевич получил даже пропуск в ателье ЦК. И если бы не рухнуло все, Новикову положено было в конце пути место на Новодевичьем кладбище. В крайнем случае на Ваганьковском.
Но то раньше. Сейчас же они с Ольгой Николаевной жили, можно сказать, в коммунальной квартире, где волей-неволей наблюдали друг за другом, как в стеклянном «Доме-2».
Новиков в этой жизни так и не обзавелся детьми, суетливые годы пролетели мимо. У Варвариной же имелась дочь, появившаяся на свет в городе цареубийства в те далекие дни, которые для Новикова навсегда остались тайной. Он сумел только выпытать, что в это гиблое время Варварина тихо прозябала в нищем издательстве, безнадежно пыталась печататься и думать не думала о Москве. Как полагал Новиков, была одной из тех девочек, которым несть числа в искусстве от литературы до балета, которые, словно бабочки, порхают из рук в руки профессиональных ловцов. Что Ольга Николаевна тоже, он не сомневался ее соблазнил махровый критик, известный непримиримостью к противникам соцреализма. Она, правда, отрицала утверждала, что будто бы это любовь. Но скоро все закончилось трагическим разрывом.
Что происходило потом, Ольга Николаевна не делилась с Новиковым никогда, десять лет ее рифейско-московской жизни словно поглотила черная дыра, длинное многоточие, где неотчетливо грезились литературные романы с литературными же генералами и лишь в самом конце многоточия чудесным образом материализовались олигарх Катин и финансово близкая к нему издательница Маша Шуткина, молодящаяся, очень влиятельная дама в черных очках и в черных же перчатках без пальцев.
Новиков знал только, что дочку Ольги Николаевны Настеньку вырастила бабушка вдали от тогда еще не знаменитой мамаши. И что, закончив институт, очень далекий от литературы о родительской стезе обиженная Настенька и слышать не хотела, Настенька, не попрощавшись с матерью, сбежала в Америку и вышла замуж за миллионера.
«Как Екатерина Первая, мнилось иногда Новикову, когда он размышлял о супруге. Так же из рук в руки И стала императрицей После олигарха Катина настоящая литературная богиня. А ведь и Крым и рым, через все прошла».
В самом деле, Катин все умел превращать в золото, как ослоухий Мидас[15]. А ведь сам когда-то неудачливый режиссеришка, бомбила[16], катала[17], авторитет, как писали про него в интернете, но опять же, богема! Новорусский Мамонтов[18]. Любил и покровительствовал артистам. В новое время он перебесился и вырос на обмене и обналичке, а в приватизацию задешево скупил активы.