Сидим несколько часов, ждем темноты. Роана иногда включает двигатель и печку, чтобы мы согрелись. Я чувствую подступающий легкий Зуд, который вскоре начнет пожирать мои уши. Новой дозы у меня нет, снова предстоит надеть фальшивое лицо, посетить другой магазин фейерверков или поймать мелкого торгаша.
Роана молчаливо смотрит куда-то между деревьями, а у меня на языке вертится вопрос о ее призраках. Сегодня ночью или завтра утром я вновь увижу свою дочь, едва только радужная мазь окажется на моей коже. Мои давно немытые кучерявые патлы свисают из-под шляпы на уши, закрывая от любопытных взглядов, спасают от разоблачения. И я думаю, как быстро я погибну от передозировки, и когда меня поймают на употреблении. Новый тест в следующем месяце, я буду искать кого-то, кто согласится продать свою мочу, чтобы я укромно перелил ее в служебном туалете в пластиковый стаканчик с моей фамилией на крышке. Надеюсь, отец не откажется помочь мне в этот раз.
Когда я собираюсь с силами спросить Роану, кого она видит в ночных кошмарах, громко звонит мой телефон. И я почти уверен, что трезвонит Малуновец, но на экране высвечивается незнакомый номер. Узнаю голос Дорана, и едва удерживаюсь, чтобы не выдать Роане всю ярость за этот глупый поступок. Звонки я запретил с первого дня его работы на меня. И откуда у него мой номер? Он что-то тараторит, в трубке слышны выстрелы, звук разбитого стекла, крики, я смог различить только слово «Роза», затем хрип и прерывание звонка.
Роана смотрит на меня, ожидая объяснений, и я почти уверен, что ей были слышны шум и выстрелы из динамика. Я бормочу что-то насчет доносчиков и, опустив немного стекло, закуриваю с безмятежным видом. Но внутри меня горит злость, и я слишком сильно втягиваю дым, приканчивая сигарету в несколько затяжек.
Вскоре мы идем через лес к Храму. Возле поселка прячемся за деревьями, высматривая окна домов и пустующие улочки. Снег ложится на мое черное пальто россыпью пепла. Несколько складов, замеченных нами днем, притаились за спинами домов. Крадемся тенями, часто оглядываемся. Почти все окна черны, храмники, помолившись радиации, улеглись мирно сопеть в нагретые за день кровати, обложились грелками с кипяченой водой, приткнулись друг к другу в обнимку.
Вой ледяного ветра заглушает наши шаги, а метель укрывает во мгле. Возле складов всего два охранника. Кружат вокруг очередями прыжков, подмигивая при встрече. Когда один скрывается за поворотом, я прыгаю на другого и усыпляю его удушающим захватом. Забираю пистолет, а тело прячу в кустах. Роана встречает на следующем повороте оставшегося охранника и применяет такой же прием. Ключей от замка не оказалось ни у одного из стражников. Не теряя времени, я стреляю в замок, надеясь, что буря скроет звук выстрела, и двери склада распахиваются на ветру, словно халат Алой в первую нашу встречу.
В глубине склада свет от моего фонарика натыкается на несколько плотно стоящих клеток, сваренных наспех, кажется, инструментами в дрожавших от холода руках. Внутри клеток пара десятков человек, по виду, жителей Клоповника. Они дрожат от холода, из ртов выходит густой пар, тонкие в заплатках куртки явно не защищают от мороза. Узники обнимают нескольких детей, пытаясь согреть остатками тепла своих тел. Они жмурятся от тусклого света из окон, протягивают пальцы через прутья клеток и хрипят, умоляя спасти.
С Норутин мы синхронно вызываем подмогу в смартбраслетах. Я пытаюсь найти что-нибудь, чем сорвать висячие замки на клетках, но остальная часть склада пуста. Когда пытаюсь отстрелить замок, сзади раздается очередь выстрелов, несколько клоповщиков кричат, сначала от страха, потом от боли, когда пули разрывают им куртки и плоть. Мужчина в кофте с капюшоном закрывает собой детей.
Пригнувшись, я делаю кувырок, а потом, присев на колено, стреляю в сторону дверей склада. Я не вижу Роану, но тут из темноты противоположного угла склада мелькают вспышки и выпущенные снаряды лазервера. Двое храмников падают в снег, не успев нас увидеть. Я быстро подбегаю к дверям, осторожно выглядываю на улицу и вижу еще нескольких охранников. Выстреливаю в их сторону, не прицеливаясь, только чтобы отпугнуть. Снаряд рассекает снежную бурю, и россыпь искр разлетается на ветру. Набегавшие ныряют в сугробы, слышатся пистолетные выстрелы, а металлическое тело склада отвечает звонкой дробью от попавших пуль. Прикрываясь дверью, я отстреливаюсь и замечаю, что Норутин повторяет за мной, а храмники с прострелянными головами и грудью падают в снег.
Несколько минут спустя, когда перестрелка стихает, мы продвигаемся вперед, обходим дома, в окнах которых появились лица любопытных зевак. Некоторые храмники выбежали на улицу. Я вновь показываю удостоверение законника и во все горло кричу, чтобы все вернулись по домам, проводится обээновская операция. Многие разворачиваются и убегают, при этом молясь радиации, но некоторые остаются и громко возмущаются, потрясают кулаками, обернутыми дырявыми перчатками или варежками. От нас требуют покинуть поселок, они не часть города, не часть страны, а я тараторю и тараторю приказ, совершенно позабыв, что где-то еще остались охранники, вооруженные пистолетами. Норутин дергает меня за рукав, кивает в сторону высотки, и мы, расталкивая поселенцев, продвигаемся к Единоутробным.
В башне темно и тихо. Шагаем по старым продавленным ступеням, поручни скрипят ржавчиной, шатаются под тяжестью наших тел. Вновь выстрелы, в промежуток между лестницами Роана выпускает несколько искрящихся снарядов. Затем слышен крик, и мимо пролетает упавший охранник. Когда он глухо падает на пол, я громко требую, чтобы все бросили оружие и сдавались. Через несколько секунд раздаются еще выстрелы, храмники кричат, что мы осквернители радиации, и стреляют, стреляют. Направляю лазервер вверх и стараюсь смотреть во все стороны сразу, ожидая, что из заброшенных квартир выбегут охранники. Роана поочередно проверяет двери.
Где-то на середине высотки я слышу нарастающий гул, усиливающийся с каждой минутой. Вскоре окна подъезда озаряются ярким светом прожекторов. Два обээновских вертолета кружат над поселком. Группы спецназа спускаются на радиационную землю. Откуда-то возникают еще охранники, начинается перестрелка. Я кричу в смартбраслет, чтобы отряд отправили в высотку нам на помощь. Мы пробегаем несколько этажей, попутно застрелив троих храмников. Добравшись на верхний этаж и оставив на лестнице пятерых убитых, я и Роана вваливаемся в пентхаус Единоутробных.
В разбитое панорамное окно задувает метель, снег оседает в комнате, превращая квартиру в часть чащобы. Я приникаю к спинке дивана. Сразу за мной заходит Норутин и прячется за шкаф. Слышу в дальнем конце пентхауса приглушенные рыдания и шуршание по осколкам разбитых окон. Роана громко приказывает выходить с поднятыми руками, будто читает по учебнику. В ответ раздается рев, переходящий в крик, но быстро стихает. Я делаю знак, и мы продвигаемся вглубь.
Возле стены одной из спален Единоутробный брат держит на коленях свою сестру. У той закатились глаза, грудь и живот покрыты ранениями от лазервера, словно кухонная терка. Брат безоружен. Я достаю наручники и приказываю ему протянуть руки. В этот момент за окном появляется обээновский вертолет и из него вырывается огненный торнадо энергопушки, который делает из пентхауса решето.
Я кричу в смартбраслет:
Отбой! Отбой! Не стрелять!
В последний момент Роана отталкивает меня, и вместе мы перекатываемся через открытую дверь в ванну, чугунное тело которой защищает нас от расстрела. Там мы лежим в позе зародыша, обнимая друг друга, пока рой снарядов не стихает.
Покрытые побелкой и кусками стен, мы выбираемся из укрытия, и я снова кричу, чтобы прекратили огонь: в пентхаусе ОБН. Кричу, переполненный адреналином и злостью, едва понимая бесполезность своих криков. Единоутробный брат лежит возле сестры, утыканный попавшими в него снарядами не меньше, чем вся квартира. Из его рта стекает тонкая струя крови.
Когда мы с Роаной выходим из башни, я набрасываюсь на первого попавшегося бойца спецвойск и трясу его, требуя ответить, кто отдал приказ. Он недовольно брыкается, пытается вырваться и бурчит, что операцией руководит Малуновец.
Вокруг нас столпились люди ОБН и храмники. Некоторые любители радиации громко возмущаются, требуя, чтобы «еретики проваливали отсюда!», ему вторят, и обээновцы начинают арестовывать всех недовольных. Женщины и дети остаются в стороне. Я вижу рыдающую храмницу, стискивающую своего младенца, будто опасаясь, что мы его отберем. При виде ребенка, покрытого струпьями, мне становится жутко противно от происходящего. Я приказываю бойцам аккуратнее производить аресты, и пытаюсь найти Малуновца. Но почти сразу замечаю взлетающий вертолет и капитана внутри, смотрящего на меня сверху вниз и почему-то решившего даже не поговорить со мной после получившейся бойни.