Прикрывая лицо от ветра, усилившегося от работающих лопастей вертолета, я пытаюсь высмотреть в хаосе смешавшихся храмников и обээновцев Роану. Начавшийся вновь снегопад слепит мне глаза, лезет в рот. Недалеко я вижу, как напарница заходит в склад.
Норутин стоит возле клетки и смотрит на лежащие там тела погибших. Мужчина в кофте изрешечен выстрелами, как и Единоутробные. Кажется, весь поселок и Храм теперь представляют сито, сквозь которое льется кровь. В дальнем конце склада роятся законники, вытаскивают найденные запасы годжолоина. В соседних складах обнаружена лаборатория, которую описывают, фотографируют, протоколируют. Крупный улов, но наше расследование по-прежнему в тупике.
Мы постояли в молчании, и прошла вечность, прежде чем Роана направилась к выходу, увлекая меня за собой. Залезая во внедорожник, я еще видел лицо маленькой девочки с круглой красной дырой во лбу.
Спасибо, говорю я тихим голосом Норутин. Благодарю за спасение.
Роана коротко кивает.
Час или два мы едем в молчании, слышен только свист начавшейся метели за окнами. Снег мельтешит за лобовым стеклом, практически лишая нас обзора, словно требует поворачивать или остановиться вовсе. Я намереваюсь расспросить Малуновца, почему он приказал убить Единоутробных. Говорю об этом Роане, и она второй раз быстро кивает. Всю дорогу обратно я сражаюсь с всплывшими сомнениями.
***
В Отделе темно и пусто. Несколько включенных ламп подсвечивает коридоры и закрытые двери. На входе дежурный даже не посмотрел на меня, продолжая жадно поглощать бутерброд и читать газету.
Кабинет Малуновца открыт. Пару секунд я стою в потемках, а потом обыскиваю каждый ящик в столе, полки в стенных шкафах, простукиваю, надеясь найти потайное дно. Стараюсь не шуметь, чтобы ленивый дежурный не решил сделать обход. Найденные документы ничего не значат по нашему делу. Включив ноутбук капитана, я набираю его старый пароль, который известен мне еще с прошлой осени, когда я помогал ему настраивать рабочие программы, потому как компьютерщиков не хватает. Проверяю его папки, жесткий диск, даже наличие скрытых файлов, что, я почти уверен, не под силу сделать капитану.
Лезу в соцсети и нахожу переписку Малуновца и жены Артура Морина Томиры! Их фривольное общение заставляет меня округлить глаза. Они явно состоят в интимной связи. Я делаю фотографию нескольких особенно ярких диалогов, признаний в любви, и тут натыкаюсь на их общение незадолго до убийства Антона. Томира в красках написала, как ненавидит пасынка и его радужное пристрастие. И она знала, что он хочет наладить поставку годжолоина в Мерингтонию! Позор, которым он мог покрыть всю семью, они не стерли бы никогда.
Краем глаза я замечаю движение возле двери. В следующее мгновение передо мной появляется капитан, и даже в полумраке видно на его лице ярость. Прожилки на широко открытых глазах подсвечены монитором. И хотя Малуновец кричит на меня каждый день, вытаращив глаза, я еще не видел его в бешенстве, с каким он набросился на меня, прогоняя из-за стола:
Какого черта ты себе позволяешь?!
Мы одновременно обходим стол, и я оказываюсь рядом с выходом. Капитан еще шире округлил глаза, рассматривая открытую в сети переписку. Кажется, при этом он даже оскалил клыки, будто загнанный волк. Опускаясь в кресло, он одновременно глубоко выдыхает воздух. И на миг я подумал, что он сейчас признается, как должно, и сожаление появится на его лице. Он будет обвинять Томиру Морин, любовь к ней, накрывшую их страсть. И он действительно бормочет, что ему жаль, но при этом направив на меня лазервер. Не дожидаясь от него тирады, я пригибаюсь и делаю кувырок в направлении двери. Бегу по коридору и слышу выстрелы, в стены попадают снаряды табельного, летят осколки. На выходе из отдела ошарашенный дежурный пытается вытащить оружие из закрытой кобуры, торопится, его лицо перепачкано майонезом. Капитан кричит, чтобы задержал меня, но я на бегу толкаю растяпу, и тот плюхается на пол. Выбежав на улицу, прыгаю в машину и давлю на газ.
Улицы мелькают мимо редкими включенными фонарями, мельтешат машинами. Незнакомые лица прохожих смазываются на лобовом стекле. Я часто-часто дышу и оглядываюсь, ожидая увидеть машину капитана или любой другой обээновский автомобиль. Сворачивая наугад, оказываюсь в глубинах Клоповника. Домой мне возвращаться, разумеется, нельзя, а блокпосты на въезде в Мерингтонию уже оповещены, и все готовы поймать меня, едва появлюсь из-за угла. По общей связи уже прошла ориентировка на меня, как на лицо, покушавшееся на капитана Малуновца.
Улицы мелькают мимо редкими включенными фонарями, мельтешат машинами. Незнакомые лица прохожих смазываются на лобовом стекле. Я часто-часто дышу и оглядываюсь, ожидая увидеть машину капитана или любой другой обээновский автомобиль. Сворачивая наугад, оказываюсь в глубинах Клоповника. Домой мне возвращаться, разумеется, нельзя, а блокпосты на въезде в Мерингтонию уже оповещены, и все готовы поймать меня, едва появлюсь из-за угла. По общей связи уже прошла ориентировка на меня, как на лицо, покушавшееся на капитана Малуновца.
Припарковавшись возле знакомого дома, поднимаюсь на последний этаж и стучусь в квартиру Алой Розы. После нескольких секунд ожидания, я снова стучу, сильнее и сильнее. За дверью слышится шорох, и я встаю прямо напротив дверного глазка. Алая, приоткрыв дверь, сонным прищуром смотрит на меня, и ее взгляд невинно-непонимающий становится рассерженно-возмущенным. Она не успевает спросить, зачем я пришел, как я прошу у нее приют на несколько дней. И хотя по ее лицу понятно нежелание впускать меня, к тому же, как ей работать, когда на соседнем диване лежит законник, но она открывает дверь шире и шипит, чтобы я быстрее заходил.
Падаю на старую продавленную кушетку, предварительно осмотрев окрестности из окна. Я прошу Розу не включать лампу, чтобы не привлекать внимание. Она собирается мне что-то сказать, но в этот момент в комнате появляется маленькая заспанная девочка, держа большого мягкого жирафа. Она трет глаза, зевает, а Роза резко вскакивает и просит малышку идти спать. Она уводит девочку в темноту коридора, а я, достав смартфон, отправляю фотографии переписки Малуновца и мачехи жертвы Роане Норутин. Через секунду звоню напарнице.
Капитан убил Антона Морина! громко шепчу в трубку, едва Роана говорит «Алло». Малуновец с Томирой любовники, и она его подговорила.
Интимная связь не доказывает, что капитан убил Антона, отвечает Норутин. К тому же, Малуновец уже поговорил с Артуром Морином. Он уверяет, что ты его подставил и попытался убить. Что ты давний любитель годжолоина. По его словам, Толкач Доран работал на тебя, и ты вместе с Антоном собирался «наладить радужный бизнес», а потом расправился с ним.
Вранье! Доран подтвердит.
Дорана арестовали, пока мы с тобой проверяли храмников. После допроса, Толкач повесился в камере.
Я крепко стискиваю кулак, пытаясь подавить отчаяние и прилив гнева.
Роана, поверь мне!
Из трубки несколько секунд доносится лишь размеренное дыхание Норутин, а я только и могу, что смотреть себе под ноги, словно провинившийся школьник.
Тебе нужно спрятаться на пару дней, лежать тихо и даже в окна не смотреть. Я свяжусь с тобой, когда у меня будет больше информации. Глушилку включил?
Да, хриплю я, вспоминая точно ли активировал программу-хамелеон на смартфоне для укрытия своего сигнала. Я включаю ее каждый раз, когда выхожу на радужную охоту. Черт! Фальшивое лицо осталось дома.
Роана заканчивает разговор прерывистым сигналом в трубке.
Я остаюсь наедине с темнотой и думаю, что Алая слишком долго укладывает девочку спать. До сегодняшнего дня я не знал, что у нее есть дочь, и никто из ее подружек ни разу не обмолвилась об этом. В квартире тихо. Дверь в дальнюю комнату обрисована размытым тусклым светом изнутри. Приоткрыв ее, замечаю Алую, сидящую на кроватке возле ребенка, и другую женщину, присевшую на соседний край матраса. Обе сидят неподвижно, и женщина что-то читает девочке шепотом. Но девочка не спит, а смотрит на меня. Она улыбается мне той улыбкой, которая означает, что мы давние друзья. Кажется, она уже видела меня множество раз, следила из-за угла комнаты, в щель приоткрытой двери. И когда на первый взгляд незнакомая мне женщина поворачивается и охает, увидев в темноте мое грязное и покрытое каплями пота лицо, я узнаю ее. Жена Дорана испуганно рассматривает меня. Но когда на ее лице проступает понимание и узнавание, она прыгает на меня и лепит пощечины. Кричит, обвиняя, и ее слова перемешиваются с официальным языком Клоповника и родным диалектом далекой страны. Я нелепо пытаюсь доказать, что не виновен в смерти ее мужа, перехватываю колотящие по мне руки и притягиваю к себе. Я долго обнимаю ее, пытаясь успокоить рыдающую женщину, оставшуюся одной с ребенком.
Роза разрешает мне переночевать на ее гостинном диване, и всю ночь я ворочаюсь без сна, то ли от свалившегося на меня предательства, то ли от впивающихся мне в спину пружин. Несколько раз я просыпаюсь от визга проносящихся под окном сирен полицейских машин. За стенами соседи громко скандалят, сопровождая крики глухими ударами.