Вот уж не знаю! Я ведь её никогда не видел. И на Руси я ни разу не был. Всё то, о чём я вам здесь рассказывал, мне известно от тмутараканских воинов и купцов, которые побывали в Киеве.
И никто из них не упоминал Роксану? быстро спросил император, переглянувшись с магистром. «Опять она!» стала вдруг пульсировать человеческими словами кровь в висках Иоанна, «Чёрт! Да что же это такое?» Вслух он сказал:
У меня хорошая память. Я ничего никогда не слышал ни о какой Роксане, кроме одной. Но та умерла тринадцать веков назад, на тринадцать лет пережив своего любимого Александра. Если эта, нынешняя Роксана так же красива, её безусловно стоит иметь в виду тем более, что она, по вашим словам, христианка. Но я о ней ничего не знаю.
Опять воцарилась пауза с непонятным для Иоанна смыслом. Потом Никифор второй тяжело вздохнул, давая понять, что он переходит к главному, и сказал:
Дорогой патрикий, мы не случайно спросили о мусульманах. Нам представляется, эти люди употребят все средства, чтобы склонить Святослава к войне с Империей. Как ты думаешь, у них есть возможность существенно на него влиять? Если она есть, сумеешь ли ты противостоять этому влиянию?
Если память не изменяет мне или изменяет не сильно, полтора года назад я с этой задачей справился.
Препозит, министр двора и царь взглянули на Льва Мелентия, будто бы призывая его выйти из безмолвия, сохраняемого на всём протяжении разговора. И он сейчас же спросил:
Кто из мусульман пытался тогда повлиять на князя?
Дамасский купец Джафар. Ты, кажется, с ним знаком.
Родственник визиря, дал пояснение императору Лев Мелентий, он сейчас в Киеве. Ты сам видишь, благочестивый, что положение наше весьма плачевное. Я был прав.
Чего можно ждать от этого торгаша? спросил василевс.
Подлости, предательства, яда, сотни наёмных убийц, сказал Калокир, зевая, чего угодно.
Но, тем не менее, ты ручаешься
Я ручаюсь за два с половиной года, холодно перебил Иоанн. И вдруг перед ним возникло лицо Мари. Совсем неожиданно как в тот миг, когда засверкали ножи убийц. Ему стало душно. «Звери!» опять застучала кровь у него в висках, «что для меня слово, данное вам, когда я дал клятву ей?»
На него смотрели. Он этого не видел.
Я полагаю, мы должны дать Иоанну время для сна, прервал логофет затянувшееся молчание, Иоанн, ты предпочитаешь остаться до утра во дворце или возвратиться к себе домой?
Я пойду домой.
Тут же встав, будущий посол стремительно вышел вон. Поднялся и логофет. Схватив со стола колокольчик, он вызвал секретаря и распорядился отправить следом за Иоанном двух человек, чтобы с ним на улице не случилось опять беды.
Глава восьмая
Перед постелью сидели две миловидные девушки очень знатного рода. Они охраняли сон дочери трактирщика, прогоняя шёлковыми платочками комаров. Лишь только открылась дверь, обе поднялись и поторопились исчезнуть, пройдясь с подчёркнутой грацией перед самым носом Рагнара. Тот не заметил, как улыбнулись ему юные красотки, как покраснели они. С кружащейся головой входил он в опочивальню. Эта опочивальня была огромна. В ней стоял сумрак. Сладостный дым курильниц почти незримо окутывал её всю. Горели две-три свечи. Идя на их свет, Рагнар приближался к ложу под балдахином. Сердце в его груди становилось тяжёлым, колким, почти чужим. В окно, сиявшее звёздами, подул ветер, и огоньки свечей чуть качнулись, метнув трепетные отблески на Рагнара. Остановившись перед постелью, он затаил дыхание. Тишина давала ему иллюзию, что он сделался частью ночи и частью времени, значит время мимо него уже не проходит.
На простынях, слегка смятых, лежала женщина неземной красоты. По виду ей было чуть больше двадцати лет. В течение всей последней четверти её жизни поэты двух континентов спорили, что же в ней особенно впечатляет, если не говорить про глаза гибкое и стройное тело, на редкость белая кожа, неописуемое лицо или всё же волосы? У Рагнара ответа не было. Ни три года назад, ни даже сейчас, когда он её увидел в мерцании вечных звёзд и чахлых свечей почти обнажённой. На ней была лишь рубашка до середины бёдер. Глаза царицы были закрыты, уста хранили улыбку. Пряди огненно-рыжих её волос скорее мальчишеские, чем женские, разметались по небольшой атласной подушке.
Страдальчески замерев возле ног красавицы, Рагнар чувствовал, что ему недолго осталось жить. Он поднял глаза к потолку, надеясь опомниться. Потолок был очень высок. Свет крошечных огоньков не достигал сводов, и молодому воину вдруг почудился из бездонной пропасти над его головою чей-то безжалостный, тихий смех. Он затрепетал и опустил взгляд.
И оцепенел. Смеялась она. Она на него смотрела. Что это был за взгляд! Он сводил с ума императоров. Ум Рагнара, уже к двадцати годам избалованного любовью многих красивых женщин, был куда крепче. Но дочь трактирщика, наделённая царской властью, сразу пронзила его насквозь своим необычным, вульгарным, вздорным величием.
Вот болван! сказала она, перестав смеяться, долго ещё намерен ты здесь вздыхать? И как ты, вообще, посмел разбудить меня?
Прости, я я не хотел, пролепетал викинг. Рот молодой царицы беззвучно выразил то, что в следующий же миг было обозначено такой речью:
Всегда выходит у тебя то, чего ты не хочешь! Ну что ты стоишь, как идиот, Рагнар? Сядь!
Воин опустился на стул. Его собеседница приняла сидячее положение, скрестив ноги, как китаянка. Внимательно оглядев Рагнара, она заметила:
У тебя рука вся в крови! Скажи мне, пожалуйста, обо что ты её поранил?
Я выбил пару зубов одному бродяге.
Что ему было от тебя нужно?
Не от меня, а от Калокира. Нужны были ему деньги.
От Калокира? переспросила царица, изогнув бровь, и где же ты его встретил?
Возле дворца. Мы с Никифором разыскивали его пол ночи по поручению логофета.
А! Ясно, ясно. Рагнар, малыш! Не мог бы ты налить мне вина из того графина? Или же ты опять всё прольёшь?
Этериарх вспыхнул. Царица не удержалась от смеха. Он быстро встал, приблизился к столику, на котором стояли графин с вином и две чаши, наполнил одну из них и подал её августе.
Сядь, повторила та, пригубив вино, терпеть не могу, когда ты вот так стоишь, качаясь, словно повешенный!
Рагнар снова повиновался. Она опять рассмеялась, вытянув ноги и сделав упор на локоть. Глаза молодого викинга широко раскрылись и засияли так, будто россыпь звёзд над Босфором за один миг опустилась, как птичья стая, и разместилась на подоконниках. Он подался вперёд и провёл рукой по бедру самой знаменитой в мире красавицы.
Тебе нравится? щуря глазки, осведомилась она.
То, что происходит со мной, ужасно, тихо сказал Рагнар, лучше бы меня утопили.
Как ты любезен!
Приняв насмешку в её глазах за призыв, он быстро поднялся.
Сидеть! крикнула царица, по-волчьи вздёрнув губу, ты у меня будешь делать лишь то, что я прикажу тебе! Или больше ни разу в жизни не подойдёшь ко мне, понял?
Да, сказал он, моментально сев.
Так-то лучше.
Она вновь выпила. Он, глотая слюну, пожирал глазами её точёные ноги с маленькими ступнями, девичьи груди, только слегка прикрытые шёлком, и с ещё большим трепетом чуть горбатый греческий нос. Глаза у царицы были слегка раскосые, длинные и зелёные, как осока, брови подвижные, рот не менее благородный, чем соблазнительный.
Что думаешь ты об этом мошеннике, Калокире? полюбопытствовала царица, опять садясь по-китайски. Рагнар её не услышал.
Ты что, дурак? взвизгнула она, ответь на вопрос!
На какой вопрос?
Я спросила, что замышляет этот противный и отвратительный Калокир, на твой взгляд? Скажи мне!
Взять тебя в жёны, пожал плечами Рагнар. Ноздри Феофано раздулись.
Подлец! Подлец! И ты не убил его?
Нет. Я решил, что лучше мне ревновать тебя к этому прохвосту, чем
Рагнар, слушай! Мне не до шуток. Что, он хорош собою?
Неплох.
Она покусала губы.
А Лев Мелентий знает о том, что этот мальчишка готовит переворот?
Все об этом знают. И все усердно прикидываются дураками. Ведь только он, Калокир, может оттянуть вторжение варваров.
Но ведь руссы посадят его на трон, наденут корону ему на голову!
Да. И пощадят тех, кто сегодня днём доставит ему мои ощущения прошлой ночи, когда ты вдруг
И Рагнар, воспользовавшись своим поэтическим даром, напомнил императрице о некоторых событиях прошлой ночи, произошедших в этой же комнате. Феофано даже не улыбнулась.
Ну, а мой муж? вскричала она, его-то не пощадят! Что ж он согласился на этот план?
Царица моя! Об этом надо спросить не меня, а мужа. Думаю, логофет ему заморочил голову.
Невозможно, произнесла Феофано, осушив чашу и положив её на постель, логофет, при всей его гениальности, вряд ли сможет уговорить даже идиота пойти на верную смерть!
С Этими словами императрица спрыгнула со своей высокой кровати и стала быстро ходить около неё, шлёпая босыми ногами по мраморным плитам пола. Лицо красавицы выдавало крайнее напряжение мысли. Внезапно остановившись, она спросила Рагнара: