Ты не сочиняешь стихов? спросил Иоанн, невольно проникнувшись этой странной лирикой.
Я был скальдом, признался молодой викинг, но к двадцати годам голос мой огрубел, и мне пришлось вместо лютни взять в руки меч, чтоб не умереть с голоду. Я прошёл и проплыл по десяти странам, служа в охране купеческих караванов. Так оказался в Константинополе.
И давно ты здесь?
Шестой год.
Мне трудно поверить в то, что ты смог пять лет оставаться на одном месте, служа одному господину, выпустил Иоанн новую стрелу и тут же, не удержавшись, пустил ещё одну вслед за нею, или, быть может, следовало сказать одной госпоже?
Рагнар улыбнулся.
Да, у меня были к тому причины, ответил он, давай ещё пить.
Давай.
На этот раз чаши наполнял Иоанн. Пока Рагнар пил, а его любознательный собеседник лишь делал вид, что пьёт, вошли двое слуг и загромоздили стол двумя блюдами. На обоих лежали куски жареной баранины с чесноком. Рагнар, утирая рот рукавом, поглядел на слуг как-то странно.
Подите вон, молвил он, тяжело вздохнув, вон! Не вздумайте ещё раз появиться здесь, не то я срублю вам головы! Впрочем, нет. Несите ещё вина!
Дружок мой, Рагнар, начал Калокир, провожая взглядом слишком уж церемонно попятившихся лакеев. Те потрудились исчезнуть за один миг, и он завершил свою мысль, я вижу, что ты несчастен.
Да, подтвердил Рагнар, так и есть. Вряд ли для того, чтоб это заметить, нужна особая проницательность!
Это видно с первого взгляда. Также могу я тебе сказать, что ты хочешь смерти, а никаких причин для этого, кроме вздора про Александра Македонского, я не вижу. И я заметил это ещё на пристани. Вот поэтому пригласил тебя пообедать и побеседовать.
Иоанн, да как это ты не видишь причин! возмутился викинг, возможно ли в этом городе быть счастливым хоть на минуту?
Разве ты пленник здесь?
Рагнар, не ответив, опустил голову.
Вероятно, предположил Иоанн, тебе много платят?
Да, был ответ, мне очень хорошо платят.
Так что же тебе не нравится?
Не ответив, Рагнар налил в свою чашу много вина и стал его пить большими глотками. Иоанн за ним внимательно наблюдал почти трезвым взглядом.
Ты не ходил с василевсом на сарацин? поинтересовался он, когда викинг, поставив чашу на стол, потянулся к мясу.
Нет, не ходил. Моё место здесь.
Странные слова для варяга! Здесь нет сражений.
Ты надо мной решил пошутить? Какой из меня варяг? Я уже давно не варяг, а чёрт знает что! На моих руках словно цепи, в глазах туман. Мне давно не хочется ничего ни любви, ни жалости, ни веселья! Если я и хожу порою по кабакам, то лишь затем, чтобы
Рагнар недоговорил. Калокир глядел на него с печалью и грыз редиску.
Видимо, кое-кто действительно недалёк умом, раз держит такого усталого человека на такой должности, бросил он довольно небрежным тоном.
Да, признался Рагнар, я очень устал.
Поэтому ты несчастен?
Конечно, нет! И ты бы меня ни о чём не спрашивал, если б думал, что это так. Причина совсем другая.
Какая же? спросил Иоанн, принявшись за мясо. Оно оказалось довольно нежным и сочным, в меру прожаренным. Долго длилось молчание. А потом Рагнар дал такой ответ:
Счастлив тот, кто не любит!
Даже в том случае, если его самого не любит Никто? спросил Иоанн.
Это про меня! Но и не совсем про меня, как ты понимаешь. Я не могу не любить.
Стало быть, ты любишь, но без взаимности? Я не верю! Это безумие. Это попросту невозможно!
Только безумие и возможно. Вся моя жизнь наполнена им! Ничего нет больше.
Вот оно что! Тогда я спрошу, не слишком ли ты ревнив?
Кажется, не слишком. Ничего лишнего вот уже шестой год в моей жизни нет.
Услышав эти слова, Иоанн задумался. «Чёрт возьми!» шепнул ему в ухо как будто кто-то чужой, «да тут целый заговор! Логофет ничего об этом не знает, а у меня в запасе лишь два-три дня!»
Наливай, Рагнар, произнёс он вслух, а когда мы выпьем, я кое-что тебе сообщу.
Рагнар взял второй кувшин и исполнил просьбу. Себе пришлось ему налить много, а Иоанну чуть-чуть, ибо его чаша была наполнена на три четверти. Звонко чокнулись. Часть вина при этом выплеснулась на стол. Рагнар допил первым. Калокир снова оставил в чаше большую часть её содержимого. Хорошенько вытерев рот платком, он понаблюдал за Рагнаром, который стал есть баранину, и сказал:
Наливай, Рагнар, произнёс он вслух, а когда мы выпьем, я кое-что тебе сообщу.
Рагнар взял второй кувшин и исполнил просьбу. Себе пришлось ему налить много, а Иоанну чуть-чуть, ибо его чаша была наполнена на три четверти. Звонко чокнулись. Часть вина при этом выплеснулась на стол. Рагнар допил первым. Калокир снова оставил в чаше большую часть её содержимого. Хорошенько вытерев рот платком, он понаблюдал за Рагнаром, который стал есть баранину, и сказал:
Рагнар! Если ты всерьёз мне тут излагал свою философию, то в ближайшие года три твоё отношение ко всему, что делается в Империи и, боюсь, во всём остальном христианском мире, круто изменится
И вот тут ему всё испортили проститутки. Они пришли. Они были злы и кричали слугам, которые попытались сперва о них доложить, что ждать не намерены, время деньги! И ворвались с чудовищным шумом. И никуда нельзя от них было деться. К счастью, их было всего лишь две. Одна из них сразу же послала Рагнара ко всем чертям, решительно заявив, что даже за мешок золота ей не нужен холуй дочери трактирщика из Пелопоннеса, и взяла за руку Иоанна. Это была невысокая, худенькая француженка лет двадцати четырёх с благородным носом, надменным взглядом и белокурыми волосами. На ней был плащ с капюшоном. Оставив этериарха в объятиях второй девушки ослепительной агарянки ростом почти с него, Иоанн перешёл с белокурой стервой в другую комнату, дверь которой сразу же запер.
Можно мне выпить? тотчас осведомилась француженка, углядев на столике возле ложа кувшин с вином и два кубка. Иоанн молча кивнул. Он сидел на ложе, следя за девушкой с любопытством. Нос у неё был пожалуй что длинноват, но всё остальное выглядело вполне безупречным.
Как тебя звать? спросил Иоанн, когда она осушила кубок.
Мари. А тебя?
Иоанн ответил. Затем он лёг, чувствуя большую усталость. Поставив кубок, француженка села в кресло. Полы её плаща слегка задрались. Поглядев на то, что они скрывали, владелец дома решил ни о чём серьёзном больше не спрашивать.
Неплохие у тебя ножки!
Да, ничего, согласилась девушка, не особо польстившись на комплимент. И мигом дала возможность полюбоваться также своими зубками, широко и шумно зевнув. Похоже было на то, что она сегодня встала не с той ноги.
Как ты очутилась в Константинополе? вновь посмел обратиться к ней Иоанн.
Я, вообще, из Франции
Это слышно.
Да, говорила она с акцентом. Голос был слегка хриплый, резкий, похожий на стрекотание белочки. Помолчав, она продолжала:
Когда моя мать умерла, её третий муж отдал меня за долги одному купцу. Тот в Марселе перепродал меня генуэзцам. Мне пришлось плыть с ними в Константинополь. Тут я от них сбежала и без труда затерялась. Город огромный, и в нём кишит такое число людей со всех концов Света, что бесполезно было меня искать! Никто и не стал этим заниматься.
Давно ты здесь?
Она призадумалась.
Год. Нет, два! А может, все три. Короче, давно.
Тебе, стало быть, понравился этот город?
Я говорю легко затеряться! И заработать.
Сколько же заплатил тебе логофет?
Красивые брови вскинулись.
Логофет? Вот странное имя! Нет, оно мне незнакомо.
Это не имя. Кто тебя нанял, чтоб ты меня развлекала?
Я обещала не выдавать его, равнодушно ответила проститутка, как бы нечаянно ещё выше оголив ноги.
Если ответишь, дам тебе золотой.
Никифор Эротик, сразу же прозвучал ответ. Иоанн слегка приподнялся.
А как он выглядит?
Как, ты его не знаешь? Странно! Он мне сказал, что ты его друг.
Как он выглядит? Такой уже немолодой, да?
Нет, наоборот, совсем ещё юноша. Можно я ещё выпью?
Нет, погоди! А ты его раньше где-нибудь видела?
Да, конечно. Множество раз. Этот человек служит во дворце. Его знают все.
Во дворце? И как, ты сказала, его зовут?
Его зовут Никифор Эротик!
Ответив так, Мари поднялась, подошла к столу, и, схватив кувшин, стала пить большими глотками. Приняв сидячее положение, Иоанн задрал на ней плащ до рёбер. Под ним никакой одежды не оказалось.
У тебя очень гладкая кожа, вымолвил Иоанн, проводя рукой по её бедру. Мари, тяжело дыша, утирала рот.
Что? Гладкая кожа? Очень возможно. Я всё же знатная дама, а не крестьянка!
Поставь кувшин.
Она это сделала. Распахнув на ней плащ, Иоанн дал волю рукам. Француженка застонала, дрожа ресничками. Но вдруг вырвалась. Нежность мигом исчезла из её глаз как пыль с подоконника, по которому прошлись тряпкой.