Алесь прислонился к машине и, оглядывая толпу, терзался в догадках: «Неужели Филипп? Но почему он Нельсон? Где его так покалечило? А может быть, это не он? Но этот взгляд Да и татуировка, которой всегда так стеснялся Филька, плод мальчишеской бравады, «лишняя примета».
Алесь не мог долго сосредотачиваться на этих мыслях. Они отвлекали от главного пристально следить за толпой. Мало ли какому дурню взбредёт в голову побузить, покочевряжиться перед высоким гостем? Переговариваясь друг с другом, местные бросали обеспокоенные взгляды на резиденцию своего вожака. О чём говорит он там с главой области? Не часто залетает в их мусорную страну такая редкая птица! Зачем? В этом ощущалась какая-то опасность для их существования.
Скидывать это на очередное самодурство губернатора они не могли, так как, разумеется, не знали его характера. Поступки Салипода было невозможно предугадать! Он играл в демократию, как заядлый шулер в карты. Мог нежданно-негаданно нагрянуть в больницу: а как тут лечат? Появиться в школе: а как тут учат? В воинской части: а как тут служат? На каком-нибудь предприятии малого бизнеса: а как тут трудятся, не обижает ли хозяин работных людей? Закатывался в сельскую глухомань: а как тут живут-выживают брошенные государством землеройки? Объяснял, призывал к терпению, к напрягу сил: «Ещё немного, ещё чуть». Нет, ничего не обещал, чтобы потом не упрекали. Вот и к бомжам прикатил. Пусть потом пресса звонит, какой он рубаха-мужик: никого не чурается, всем отец родной!
Гостевал глава Лесогорской области у главы бомжей около часу, то есть до того времени, пока солнце не двинулось к зениту, нещадно жаря всё вокруг липучими лучами. Салипод вышел из домика, отдуваясь, вытирая лысеющую голову большим белым платком, страдая от жары. Ясно, что в апартаментах Нельсона не было ни кондиционера, ни вентилятора. А возможно, и были, да хитрый хозяин припрятал их: в духоте небольшого помещения долго не погостишь! На кой ляд ему, Нельсону, такой визитёр, пусть и высокопоставленный?
Этот старик не такой уж и дурак, как мне его расписывали, сказал Салипод, устраиваясь на сиденье, просто придуривается, шельма. Артист!
И пока машины выруливали на обратную дорогу, дёргал головой и фыркал. Потом, чуть косясь в сторону сидящего за рулём Заурбекова, сказал, медленно расставляя слова:
Надо этого квазиадмирала хорошенько прощупать Бед может натворить.
Такая манера давать указания подчинённым указывала на их значимость и неукоснительность исполнения.
Куда теперь?
Куда-нибудь в холодок. Да хоть на Северный полюс!
Тогда в «Эдем»? так звали тайное укрывище губернатора в лесном массиве города.
Гони!
Салипод распустился телом и придрёмно закрыл глаза.
В «Лондон» Алесь приехал глубокой ночью: не хотел, чтобы его ещё раз видели бомжи. Дойдёт весточка до Салипода у того подозрение: зачем охранник навещал Нельсона? Да и сам глава мусорной империи, как оказалось, был того же мнения. Поэтому ждал Алеся на сопке у спуска к городской свалке. У дороги стоял автомобиль «Жигули». Неподалёку от него горел костёр. Две высокие фигуры выросли перед мотоциклом Алеся. Он притормозил, сбросил газ и сунул левую руку в карман куртки, где покоился верный макарыч. Стрелял Алесь с обеих рук одинаково прицельно.
Кто такой? Куда едем?
Алесь Вацлавич. К Нельсону.
Следуйте за нами.
Алесь подрулил к автомобилю. Заглушил мотор и снял шлем.
Чуть прихрамывая и опираясь на трость, от костра к нему шёл Нельсон.
Здорово, Алеська!
Здравствуй, Филя!
Они обнялись.
Узнал меня, белый ангел?
Скорее всего, почувствовал, Филя. Да вот звёздочки твои удостоверили. А так Да ещё при таком параде, Алесь засмеялся. Чего же ты без мундира? Ты в нём весьма живописен.
Театр это, Алеська, засмеялся и Филипп. Прикидываюсь дурачком. Так жить легче. Тюряга научила. С дурака какой спрос?
Да, видать, плохо прикидываешься, Филя. Губернатор тебя раскусил.
Разговор так настроился. Не стал я перед ним ваньку валять. Он мне ножичек к горлу, а я ему. Убрать нас задумал. А куда нам бежать? У нас тут огороды, рыбалка. И мои никого не обижают, не грабят, не попрошайничают. Мы своим горбом всё зарабатываем! Это его брашка на нас помои льёт. Я пригрозил: тронешь война. Москва узнает тебе конец.
Война? На самом деле?
А ты как думал?
Война? На самом деле?
А ты как думал?
У вас и оружие есть?
Ну, не так чтобы очень, Филя покрутил в воздухе пальцами, кое-что из стрелкового припрятано. Но я губернатору наплёл про миномёты, гранатомёты и даже боевой вертолёт.
Даже вертолёт?
Нет, конечно, снова засмеялся Филипп, вертолёта нет, лётчик есть. Боевой. В Чечне воевал. Надо достанем и вертолёт. В партизаны уйдём.
Думаешь, он поверил?
Поверил не поверил, а в зубах поковыряется. Будь спок! Шуму мы можем наделать до Москвы долетит. А ему шум ни к чему Да пошёл он
Филипп длинно и смачно выругался.
Идём-ка, брат Алеська, к костру. Посидим как бывало. Знаешь, как я рад тебе! Филипп обнял Алеся, поцеловал в щёку. Ребята, обратился он к своим товарищам, которые стояли поодаль, молча наблюдая за встречей друзей. Мы теперь тут сами разберёмся.
Охрана? спросил Алесь, провожая глазами двух крепких парней, уходящих к машине.
Да что-то вроде этого. Специально не создавал. Люди самостоятельно решили меня караулить. Я же, как никак, адмирал! Филипп, дурачась, подбоченился.
На разостланном у костра клетчатом одеяле в пластмассовых тарелочках лежали резаные огурцы, помидоры, редиска, колбаса, селёдка. Отдельно в эмалированном тазике дымилась варёная картошка некогда их любимое лакомство в детском доме. Свет костра бликовал на двух бутылках водки и двух гранёных стаканах.
Стол, как видишь, не королевский, посетовал Филипп, подбрасывая в огонь сухие сучья.
Не прибедняйся, Алесь достал из миски картофелину, самая здоровая крестьянская еда. Я уж и не помню, когда едал картошку в мундире.
В ресторациях, небось, блажуешь? незлобно поёрничал Филипп.
Случается, конечно! С губернатором. Охрану он не обижает. А так чаще в столовке администрации да в забегаловках.
Ты сразу не налегай, Филипп разлил водку по стаканам, а то кайф испортишь. Место в брюхе не останется для «одарки».
Алесь припомнил: в детском доме «одаркой» они называли водку, за которой скрадно в магазин обычно ходила Одарка Коноваленко. Филипп научил Алеся пить водку, а Одарка стала первой женщиной, одарившей его ласками любви, как раз вскоре после смерти Павлинки.
Чему это ты так загадочно улыбаешься? Филипп поднял стакан.
Да вот, Одарку вспомнил. Славная была девчонка. Добрая, отзывчивая. Жена из неё, полагаю, получилась бы отменная.
В этом нет никакого сомнения, Филипп на миг улетел мыслями в прошлое. Много я повидал женщин, но такой, как Одарка Всех забыл, а её помню. Веришь? Я даже в тюряге о ней думал. Если бы сейчас она вдруг объявилась, то замуж за себя позвал бы Если она, конечно, согласилась бы пойти за такого урода, как я.
Алесь понимал Филиппа и тоже испытывал сладкую и щемящую боль, которая незванно прихлынула к сердцу.
Одарка, конечно, не чета твоей сеструхе, Филипп звонко ткнул своим стаканом в стакан Алеся, глубоких чувств я к ней не испытывал. Так утоление страсти. А Павлинку любил Очень любил Я её фотокарточку с собой до сих пор ношу. Как оберег. В тюряге, случалось, накатит тоска хоть в петлю лезь, я фотку достану, гляжу на неё и разговариваю Я Павлинку и сейчас люблю.
Цветы на могилках это ты? догадался Алесь. Спасибо тебе, друг. Я ведь сорок лет там не был, а они в порядке. Думал, это заботами Фаины Иосифовны или тёти Поли.
Филипп высоко задрал голову и вылил содержимое полного стакана в горло, не глотая. Этим трюком он всегда приводил в изумление любую компанию выпивох. Алесь многократно пытался проделать такой артистический фокус, тренировался на воде, но безуспешно.
Филипп похрустел огурцом.
Ты верно подумал. Это дело рук Фаины Иосифовны и тёти Поли. Они за могилками присматривали. А я начал лет десять назад, когда в Лесогорск вернулся к тёте Поле.
Все годы, пока мне пришлось на нарах париться, она мне письма писала. Представляешь? Как сыну. Вот после освобождения я и приехал в Лесогорск к ней. Больше некуда было податься. Квартирка у неё была однокомнатная. Приютила. Беда только в том, что на работу меня, как бывшего зека, нигде не брали. Да и специальности у меня тоже никакой: в колонии рукавицы шил. Перебивался случайными заработками. Даже с кружкой на базаре сидел, денег просил. Премерзкое, скажу, Алеська, занятие. От голодухи тётя Поля и спасала: мизерную свою пенсиюшку тянула на двоих. Была она уже глубокой старухой. А когда умерла, меня с квартирки турнули. Так вот и оказался на свалке жизни.