Василий Щепетнев
Фанта с Магории
ФАНТА
Тетрадь эту мне привезла крыса на тележке.Какова тюрьма, таков и сервис. На, сказала, пиши. Мы, библиотекари, должны помогать друг другу.
И я пишу. Свинцовым карандашом. Делать мне в одиночке больше совершенно нечего.
Тюрьма у меня вполне европейская.В смысле расположена на планетоиде «Европа». Сначала две мили льда, потом сорок миль воды, и на дне строение под названием «Карантин», а по сути тюрьма тюрьмой.
Построили ее персонально для меня, однако гордости не испытываю.
Считается, что сквозь толщу воды и льда ментоскопия невозможна, и уж тем более невозможно ментовоздействие.Во всяком случае, эксперты не смогли уловить отсюда даже следы присутствия Юпитера.
Ну, эксперты это одно.
Я совсем другое.
День 2333
Сегодня шуршавчики были особенно резвы, перерыли всю Заболотную Поляну длинными аккуратными канавками, которые тут же заполнились водой.
Пришлось ходить по клеткам, как по шахматной доске лошадью. Один раз, споткнувшись, я даже заржал сердито а зря. Споткнулся-то я о руку, которая торчала из земли до запястья. Рука показала кукиш и тотчас спряталась, но я успел прочитать выколотые на пальцах буквы В-О-В-А-Н
Так вот где он теперь прячется! Нужно будет передать дедушке Зю, а то больно тоскует по Вовану старик, просто убивается, даже гмызь не помогает.
День 2334
Всю ночь над Гваздой летали молодые вампиреныши. Я пару раз стрельнул в небо из берданки, не пожалел серебряной дроби, но попал, нет не ведаю. Правда, шум попритих или это от выстрелов уши заложило?
Поутру посмотрел окрест нет, ни одной нежити не валяется. Значит, промазал. Или солнце их растопило.
День 2335
Давеча, взяв у ведьмы Куки четверть гмызи (а гмызь ведьма гонит на совесть крепкую, горючую), старики Зю, Ма и Джо решили отметить день рождения гладиатора Спартака. Как водится, ополовинив бутыль, начали спорить, кто более матери-истории ценен. И солнце давно закатилось, а они все орали и орали, да так громко, что разбудили Вована. Тот вылез из-под земли, разом выдул оставшуюся гмызь, сплясал фрейлихс, заложив пальцы за свою знаменитую жилетку, а потом поставил фонарей и дедушке Джо, и дедушке Ма, и дедушке Зю чтобы домой светлее было идти, и в будущее тож. Поставил и опять зарылся в недра.
Одно слово Гений.
День 2336
С полуночи зарядил звездный дождь, и под утро в небе осталась одна лишь Большая Медведица, и то без хвоста. По счастью, Гвазда не пострадала, лишь крохотная звездочка, верно, из Плеяд, упала в болото и, пошипев с минуту, утонула. Утром болото укуталось густым сиреневым туманом, и все решили, что день-другой лучше обходить то место стороной. Мало ли что
День 2338
Из болота начался исход разных гадов кузявок, цурилл, пиявиц всех размеров и расцветок, неупокойников, трясинных кобеасов, мари, лихей, знобей, заманутышей, подхихикалцев пестрых и подхихикальцев блеклых, выползней, заползней, приползней, оползней, уползней и прочих обитателей болот. Все они двинулись в сторону Кривой Запруды, что в пятнадцати верстах к северу от болота. Тракторист Иван и поместный подсвинок Нафочка на велосипеде проводили беглецов до самой плотины и клялись кто чем (Иван траком от гусеницы, Нафочка пятачком своего прадеда), что при виде новоселов водяной просто расцвел от восторга сколько ему подданных прибавилось.
Вот и ладненько. А то ведь могли беспорядки случиться
День 2339
Вчера приходила ведьма Кука, попросила написать на ступе светящейся краской «Спасибо Единому Ктулху за чистое небо». Написал, вышло красиво, и ведьма одарила меня четвертью гмызи.
Ночью я считал звезды. Их осталось шестьдесят три. Я считал, пил гмызь и плакал
День не помню
Я куда-то уходил. И не чуял вернуться. Но сумел. Везение ли тому причина, предначертание судьбы, или просто так планеты расположились, но я вышел оттуда, откуда редко кто выходил. В память о путешествии осталось у меня пара осмиевых самородков, которых, вроде бы, и в природе не бывает (тяжеленные, однако), светящийся Страж-Глаз и еще рана от вурдалачьего укуса. Её, как и положено, прокладывал я и чесночной кашицей, и поливал мочой беременной зайчихи (та ещё морока), но лучше всего, мне кажется, действовал обыкновенный вибрамицин, жаль, с собой у меня его была всего пузырёк.
Ужо теперь попробую.
Если раньше не переставлюсь в вурдалака.
День 2408
По моим подсчетам, день должен быть иным, но сельский сход, а, вернее, писарь Егор Кузьмич, решил, что именно 2408.
В моё отсутствие особых дел не случилось, разве на выселках пришлые поссорились: Рытхау Шадуевич на жену свою, Свани Махмудовну, то ли с ножом полез, то ли просто. Ванька-кузнец встрял разнимать, так больше всех и пострадал: Шадуевич говорит, что кузнец совершил над ними обоими насилие и требует для Вани пятнадцать лет без права переписки с полной кастрацией (какая уж тогда переписка), а Свани требует от Вани жениться, или хотя бы алиментов по гроб жизни. Подумав, Шадуевич на алименты тоже согласен, но только чтобы большие.
Ваня же клянется, что после того, как в одиннадцать лет его лягнул жеребец, он к этому делу питает отвращение и даже может предъявить справку. Но почему-то не предъявляет, а перековывает орала на мечи.
Орала у Вани были так себе. А мечи, по странности, на загляденье.
Вибрамицина в сельской аптечке было пять капсул по сто миллиграммов. Взял.
А больше, говорят, не жди. Пока с Ваней, Сваней и Шадуевичем не решится, из губернии поставок не будет
Рана воняет и зудит.
Принял сразу две капсулы.
День 2412
Вибрамицин быстро кончился. В два дня. Мой бочонок чесночной гмызи распили на моих же поминках посчитали, что я пал жертвой вурдалака Драги. Им бы только выпить! А покойному оставить?
Приходила ведьма Кука, смотрела на Страж-Глаз, удивлялась и охала. Охала, что лежит он у меня в комоде, а нужно выковать серебряный (а хоть и железный) обруч по размеру головы, искусно приладить к нему страж-глаз (пусть лучше руки отсохнут, чем глаз повредить) и всё время носить на голове, если из дому выходишь. А можно и дома.
Я сговорился с кузнецом Василием. Тот обещал сделать, натурально из серебра, но за осмиевый самородок, бо, говорит, работа тонкая.
Я в придачу потребовал ещё бочонок чесночной гмызи вперед. Тот пошептался с Кукой и согласился. Видно, очень кузнецу осмий нужен. Ну, ничего, я знаю, где этого осмия всей Гваздой не унести
Лечусь гмызью. По стопке три раза в день. Вот что значит народное целительство! Рана начала затягиваться стремительно.
День 2414
Рана почти зажила, да так, что я пошёл на огорода да выкопал пару рядков картошки. Мясная картошка удалась на славу, а вот молочная так себе клубни маленькие, хотя их и много.
Мясной картошки у меня три сорта свиная, говяжья и баранья, а молочной только один сырный. По вкусу напоминает «Рокфор», только пахнет чуть сильнее, как разрежешь.
С двух рядков вышло десять вёдер. Осталось выкопать еще десять рядков. Это завтра, послезавтра боюсь разбередить рану излишним рвением.
День 2418
Теперь-то я знаю, зачем кузнецу Василию понадобился осмий. Оказывается, во время моих вынужденных странствий (но силенциум!) вышел секретный указ: каждый, награжденный орденом за заслуги перед Единым Ктулху должен сам добыть металл на этот орден. Единый Ктулху это вам не какой-нибудь Станислав с бантами или Железный крест с дубовыми листьями, это даже не Золотое Руно. Ордена должны знамененовать собой прочность и крепость веры, которая не истает под жаром костра инквизиции, поэтому и делаются они из осмия, их даже прозвали осьмушки. Как их делают тайна. Про орден мне рассказал кузнец, с которым я сменялся: он мне руматку (так называется головной обруч со страж-глазом в центре) и бочонок гмызи, я ему самородок осмия. Вот когда он мне руматку принес (нужно сказать, получилось неплохо, как раз по моей голове), и мы распили гмызь чтобы носилось подольше, он рассказал что сам пробовал ради любопытства что-нибудь с самородком сделать, но огонь кузницы оказался самородку нипочем. И потому отковать орден это ж какое умение должно быть!
Так вот, кузнец отдал самородок поместному поросенку Нафочке, тот Кому Нужно, и вчера Нафочку наградили орденом за заслуги перед Единым Ктулху Первой Степени! Перепало и кузнецу: он уже от Нафочки получил орден за заслуги перед Единым Ктулху Четвертой Степени, из нержавеющей стали. А ведьма Кука патент. Теперь только она во всей Гвазде смеет гнать гмызь, не опасаясь Налоговой Стражи за выговоренные сорок процентов в пользу казны и десять в общественный фонд поместного поросенка Нафочки.
Награждение Нафочки отмечала вся Гвазда. Отмечала как обычно: «пила, шумела, справляла нужду», как писал о гваздёвских праздниках два века назад великий поэт Некрасов.