Тамиор коротко хохотнул в сжатый кулак и втянул воздуха, чтобы отпустить остроту, как вдруг
Я рад вас приветствовать, раздался позади строгий оклик, знаменуя конец беззаботному созерцанию.
До момента появления нашего таинственного нанимателя мы с белобородым стояли задом к конюшням «Пряного ветра», в то время как сама харчевня со всеми её пристройками располагалась вплотную к городским стенам. Как можно было пробраться туда, минуя главную улицу, оставалось непонятным. Я невольно прокрутил в голове несколько идей на этот счет и пришел к заключению, что обладатель сухого голоса не иначе как ночевал с лошадьми.
Нет-нет, будто прочитав мои мысли, сдержанно улыбнулся вчерашний собеседник. Никакой магии, уверяю вас. Всего лишь несколько дверей, о которых вы просто не знаете. Итак, продолжал он, я полагаю, решение принято?
Я собрался ответить, но незнакомец, мгновенно определив мои намерения, поднял руку в останавливающем жесте.
Нет нужды отвечать, произнёс он. Вижу, у нас есть ясность.
На этот раз лицо столичного делегата лишь едва скрывалось одеждами. Это был человек лет сорока пяти, стройный и поджарый. Его кожаная броня обтягивала невысокий силуэт, подчёркивая мускулатуру и гибкость существа, имеющего способности к выживанию в тяжёлых условиях. Короткие, почти отсутствующие, волосы с залысиной посередине головы и высокий лоб. Строгое лицо, разделенное тонкой ниткой бледных губ и разрезами таких же бесцветных глаз, взгляд которых в точности повторял голос человека ровный, холодный, не выражающий эмоций, но проникающий глубоко внутрь собеседника.
Он вновь поднял руку высоко вверх и выдал пальцами несколько непонятных знаков. Двери загона распахнулись, выпуская на волю четверых воинов, облаченных в идентичное обмундирование, как две капли воды похожее на снаряжение того, кто отдал немой приказ. Конвоиры подвели к нам лошадей и, вручив поводья, встали широким полукругом в ожидании дальнейших распоряжений. При виде коня, что предназначался говорившему с нами человеку, тот вдруг расплылся в теплой улыбке, но тут же осекся и вернул себе сосредоточенную гримасу. Казалось, его чертам вовсе не свойственно проявление эмоций, даже чуждо. Уголки рта неловко и криво поползли вверх, как будто лицо отчаянно сопротивлялось, но порыв в глубине души всё же одерживал победу. Случайное проявление слабости мгновенно сменилось новой игрой чудных жестов, и все пятеро оседлали лошадей. Немного потоптавшись и поняв, что от нас ждут того же, мы, не мешкая, последовали общему примеру.
Если у вас остались вопросы, господа добытчики, то прошу задавать их сейчас. Как только мы выйдем за ворота Мак-Таура, такой возможности уже не представится, не поворачиваясь, сказал незнакомец.
Да! несдержанно после долгого молчания, выпалил Тамиор. Есть один вопрос.
Я во внимании, ответил старший отряда, по-прежнему не поворачивая головы.
Назови своё имя, с придиркой буркнул бородач. Мы же должны как-то к тебе обращаться? Мало ли что может стрястись в пути.
Человек развернул коня и пристально всмотрелся в лицо моего друга. Его взгляд уже не пронзал холодом, однако оторопь внушал по-прежнему исправно.
Имена, медленно скользнув колкими глазами над нашими макушками, со вздохом просипел он. Зовите меня Пять Медяков, если вам так необходимо облачать смысл в звуки, немного помолчал, тряхнул поводьями и уже громко скомандовал, Тронулись!
Набирая ход, в третий раз он разразился вереницей беззвучных приказов, составив из пальцев несколько заковыристых фигур и четверо воинов, не сговариваясь, заняли места по обе стороны от нас, выстроившись на манер охранного эскорта. При приближении процессии к воротам города, стражники, подпирающие высокие створки своими сонными персонами, встрепенулись. Встретившись глазами с Пятью Медяками, они тут же бросились поправлять небрежно разъехавшиеся поверх упитанных животов полы обмундирования, а затем побежали отворять ворота, толкаясь и мешаясь друг другу.
***Первые часы пути протекали в полном молчании. Тамиор откровенно дремал в седле, командир сопровождения сосредоточенно вглядывался в изломы дороги, а прочая свита, похоже, вообще не привыкла открывать рты почем зря и больше обменивалась редкими короткими жестами. Я же решил, во что бы то ни стало, насладиться первым путешествием к столице человеческих владений, и с большим интересом глазел по сторонам, вслушиваясь в голос степей.
Всё вокруг пело, стрекотало, жужжало и цвело. Ветер носился между высоких молодых стеблей и окончательно будил разноцветное травяное море вместе со всеми его обитателями. Я зажмурился и с наслаждением втянул ноздрями воздух, полный пряных ароматов влажной, еще нетронутой летним зноем земли. По левую руку виднелась опушка Незыблемого леса. До его кромки насчитывалось не меньше полудня пути, но стойкий дух свежести, мха и «живой» древесины, исходивший от смол деревьев-великанов, казалось, был слышен по всей восточной стороне. Вдали, возле высоких раскидистых кустов вы́бирии, растения необычного, весьма красивого, но ядовитого, как змеиный укус, паслось небольшое стадо ферунгов. Смешно вспомнить, однако всего пару лет назад, когда я только начинал исследовать многообразную фауну Тилрадана, эти создания вызывали во мне отвращение и неподдельную опаску. И хотя местные фермеры считали ферунгов самыми безобидными животными, а некоторые даже умудрялись приспособить их в хозяйстве, я по-прежнему старался обходить дикие стада за полсотни шагов.
Странные твари. Наличие шести сильных развитых ног ясно говорило о том, что существа относятся скорее к насекомым, чем к представителям животного мира. Тем не менее, их размеры и поразительно точное сходство с обычными коровами, не считая пары лишних копыт, шло вразрез со всем, что я знал прежде. Даже звуки, издаваемые ферунгами, напоминали гулкое протяжное мычание. Разве что питались они не сочной травой, а исключительно крупными ярко-фиолетовыми цветами выбирии. Отчего их молоко становилось нестерпимо горьким и находило применение только при составлении ядов и всевозможных припарок, а мясо невозможно было употреблять в пищу из-за необычайной жесткости.
В остальном я давно привык к бурным, порой даже слишком, проявлениям природы и тесному соседству с разнообразным причудливым зверьем. В этом мире, а особенно в северной части далратийских границ, резкие смены климата и тем паче ландшафтов не считались явлением удивительным или невозможным. Всего один шаг мог перенести страждущего перемен путника из дружелюбного простора цветущих полей в ловушку каменных дюн. Безжизненные горы резко сменялись высокими густыми лесами, а те в свою очередь мерно превращались в ледяные пустыни, сочетая в себе зелень листьев, произрастающую прямо на стволах из прозрачного льда.
Кроме того, мне не раз приходилось слышать от заезжих трюкачей и торговцев истории о том, что за Спешным морем, в глубинах западного материка, именуемого Рундаром тоже полно удивительного. Якобы прибрежные воды, омывающие нескончаемую даль скалистого берега, изредка застывают, превращаясь в тягучий дёготь, и засасывают неудачливых мореплавателей подобно зыбучим пескам вместе с их огромными кораблями. Никто не знал, что служило причиной такого опасного и, наверное, поразительного явления, да объяснений и не требовалось. Как, впрочем, не нуждались в толковании и небылицы о землях расы лаканов. Говаривали, что в тех краях существуют целые поля, где почва поражена неизвестным недугом, отчего попросту усеяна дырами, ведущими глубоко в недра пустошей. А из одной и той же скважины одновременно вырываются два потока, сплетенные из кипящей лавы и струй ледяной влаги. От подобной близости противоположных стихий обычно ждут либо беды, либо чуда. Однако лаканские гейзеры славились последним. Охлажденные и спаянные холодной водой фонтаны лавы застывали в пронизанном густым паром воздухе, не успевая коснуться поверхности земли. А когда молочное марево рассеивалось, над скважинами оставались скульптуры удивительных форм.
Имелась ли хоть доля правды в столь сказочных слухах, я не знал. Мне не приходилось путешествовать по Рундару, да и За́рия была для меня исследована только выборочно в закоулках всё чаще неприглядных, опасных и в целом неподходящих для праздных прогулок. Так что сейчас я словно ребенок вертел головой по разным сторонам, пытаясь уловить красоту округи и прочувствовать прелести вылазки, не подразумевающей охоту на диких монстров. Однако об остальных моих спутниках вряд ли можно было утверждать то же самое.
Четверо всадников по бокам с предельной внимательностью следили за флангами, примечая каждый маломальский шорох. Я знал себе цену, но излишним самомнением не страдал, и потому не видел нас с белобородым рыцарем причиной такого настороженного поведения. Скорее это была привычка. Пять Медяков всё так же держался впереди отряда. А не изменяющей своей «доблестной» натуре Тамиор продолжал дремать, похрапывая и бурча себе под нос нечто невнятное. Оно и не мудрено. Нам довелось немало выпить минувшей ночью. Старина Гоки так искренне радовался возвращению забытого долга, что откупорил бочонок своего лучшего канрийского эля, который берёг на особый случай и настоял на компании в лице нас двоих. Слово за слово, кружка за кружкой Сколько бочонков опустело в итоге, и в каком часу сон всё же взял верх, оставалось только гадать. В общем, чем веселее ночь, тем ближе и суровей утро.