«Я слышал, что Герон изобрел еще механизмы, применяемые теперь на сцене», внес свое слово Помпеян, заметивший, что Коммод сильно разозлился на Уммидия. Помпеян выступил вперед, закрыв собой от юного цезаря так раздражавшего его дядю. Он продолжил: «То, что мы видим на сцене всех этих спускающихся с небес богов или внезапно падающих в подземное царство негодяев, приводится в действие механизмами Герона».
Они пошли дальше, выйдя из царского квартала. Палящее солнце слепило глаза. По знаку наместника Египта к ним подошли рабы, держа в руках огромные шесты с натянутыми на них кусками материи, создающими небольшую тень. Тени всем не хватило, и придворные начали наступать друг другу на пятки, неловко теснясь и толкаясь, в надежде укрыться от нестерпимой жары.
«До чего все эти люди суетны, невоздержанные, требовательны к удобствам, подумалось Марку. Достаточно немного потерпеть и мы войдем в какой-нибудь портик или прохладное здание, где спасительная тень даст отдых и вернет силы. Но нет им все нужно сейчас. А ведь терпение дается не просто так она награда для истинно мудрого человека. Она награда для меня», решил он.
И здесь он невольно поспорил с Платоном, который приводил неожиданное сравнение справедливого и несправедливого правителя. По Платону выходило, что несправедливые государи всегда выигрывают, поскольку наделены быстрым сметливым умом и лишены терпения, ибо терпение это ожидание блага. Но ожидание может быть и напрасным, и тогда все блага достаются другим.
Поздним вечером, когда спала дневная духота и в южном восточном небе загорелись яркие звезды, Марк вышел на длинный дворцовый балкон, отделанный гранитной балюстрадой. Он искал в небе черную луну и не нашел ее. Сиявшее над ним ночное светило оказалось белым, с небольшими темными пятнышками, которые можно было бы принять за родинки на лице.
«А может мой приезд сюда в Александрию удалил черную луну, излечил червоточину на теле востока, как мудрый лекарь лечить мазями и присыпками воспалившееся место». Ему так хотелось в это верить, что он даже улыбнулся своим мыслям. Еще бы, он, Марк Аврелий, излечил восток, избавил его от черной тьмы предательства!
«Не обманывайся, мой дорогой, тут же осадил он себя. Разве ты не видел на войне черные пятна на руках, ногах, на теле и наших легионеров, и варваров. Так гниет плоть, а от этого гниения не избавишься мазями». Вот и опять он вернулся к предательству, к червоточине не в теле, а в душе.
Далекий свет Фаросского маяка чертил длинным пальцем линии по глади морской воды и в порт Александрии в любое время дня и ночи спешили корабли, следуя по светлой дорожке. Марк представил, что сейчас происходит на портовых причалах, какой стоит в том месте крик, ругань и шум. Конечно, там кипела, не умолкала настоящая жизнь, бьющая через край. Иногда она наносила удары наотмашь, а в отдельных случаях щадила, подчиняясь милосердной воле богов. Чаще, бывало, первое. Здесь же, во дворце царила безмятежность, покой, размеренность. Но такая тишина бывает обманчива, уж кому как не ему, Марку Аврелию Антонину, это знать. Дворцовая жизнь тоже могла ударить, только не наотмашь, а насмерть. Такое случалось со многими императорами, наивно считавшими, что они находятся в полной безопасности.
«Только не со мной, заключает Марк. Я не боюсь умереть, потому что мне известен закон неизбежности. Всех нас покроет земля, затем изменится и она, а то, что она родит будет тоже меняться до бесконечности. Кто же, размышляя над этими волнами изменений и превращений, не преисполнится презрения ко всему смертному?»
Ему вспомнился прожитый день: огромный Мусейон, храм Сераписа с библиотекой, жонглер, надувающий шарики, веселая собака, не боящаяся лаять на императора, несуразное желание Коммода. Зачем ему тоже надувать шарики, ведь для этого есть прислуга? Но было еще что-то, происшедшее в течении для.
Он задумался, припоминая. Ах да! На городском рынке Марк заметил давнего знакомого, которого они с Помпеяном в молодости отправили к варварам на разведку. Ангус из племени вотадинов. Это был он. За прошедшее время он постарел, хотя и был ровесником Марка. Рыжая его борода уже не казалась огненно-рыжей, а была потемневшей, скорее бурой, точно на ней давно уже застыла чья-то кровь, а хозяин бороды не удосужился ее отмыть.
Ангус торговал овощами и фруктами, которые не росли в Египте их везли из Галилеи, где Ангус во время побега от Авидия Кассия за пару месяцев умудрился создать торговое товарищество. Судя по тунике из дорого материала, дела у него шли успешно. Возле лавки стояли покупатели, громко торговались за каждый обол или драхму. Ангусу помогал высокий худощавый парнишка по возрасту близкий к Коммоду.
Марк шагнул к нему, пристально всматриваясь в лицо бывшего разведчика.
Здравствуй Ангус! произнес он.
Будь здоров, великий цезарь! ответил рыжебородый вотадин, не подав виду, что удивился, завидев императора на городском рынке. Будто и не протекала меж ними длинная река жизни, отделявшая мирный берег от военного. На одном краю стоял Марк, когда был жив еще император Антонин, а на другом Ангус, покрытый шрамами боев, не раз смертельно рисковавший и все же уцелевший.
Помпеян тоже узнал его:
Не знал, что ты здесь. Мне говорили ты еще в Галлии.
Я недавно вернулся, ответил Ангус. В Галии пришлось проститься с женой, моей Тиреей. Бог Залмоксис призвал ее.
Мне жаль, отозвался Марк. Я слышал, что в смутное время мятежа ты без боязни поддерживал меня, мою власть, а это было опасно. У Кассия суровый нрав.
Невольно для себя Марк сказал об Авидии Кассии так, словно тот продолжал оставаться живым.
Я всегда верно служил тебе, император! с гордостью в голосе ответил Ангус.
Подчиняясь порыву, Марк приказал одному из мужчин всаднического сословия, стоявшему рядом, снять с пальца золотое кольцо особый знак всадников. Тот безропотно повиновался и через минуту Марк уже протягивал его Ангусу.
За заслуги перед Римом я жалую тебя званием всадника, торжественно произнес он, а затем обратился к секретарю Тарутению Патерну: Подготовь указ!
«Боги всегда на стороне сильных и честных, и они вознаграждают за это, подумал Марк, глядя на довольное лицо Ангуса. Я всего лишь их посланец!»
Вижу твоя торговля процветает, заметил тут Помпеян, чтобы сделать Ангусу приятное.
Да, не буду жаловаться, все идет хорошо. Мне помогает мой старший сын Фортунатион,
Я кое-что слыхал о нем от нашего писателя Лукиана. Твой сын помог ему в Греции спрятаться от костобоков, и тот уцелел. Такой молодец, храбрый мальчишка!
Марк подошел ближе к Фортунатиону, чтобы разглядеть его лучше. Коммод шел рядом, с любопытством уставился на своего ровесника. Да этот паренек был не таким как Саотер и уж тем более не походил на Клеандра. Он был невысоким, худощавым, но в руках его чувствовалась наливающаяся сила, тело оказалось сухощавым и жилистым. Он мог легко поднять амфору средней величины с зерном, корзину с тяжелыми грушами или яблоками, не напрягаясь, перетащить вязанки лисьих, медвежьих или волчьих шкур. В нем уже сейчас проглядывалось упорство и трудолюбие настоящего мужчины, которых были лишены изнеженные дворцовые слуги Саотер и Клеандр.
Если бы мы здесь остались, ты мог бы с ним подружиться, заметил Марк Коммоду. Но нам скоро возвращаться домой. А тебя Ангус, надеюсь больше ничто не потревожит. Чем больше в Александрии будет таких людей как ты, тем здесь будет светлее.
Он произнес непонятную фразу для непосвященных, они ведь не знали, что император часто предавался в Египте размышлениям о черной и белой лунах.
Конец детства
Ты куда-то торопишься, милый?
Скоро рассвет, твой муж может вернуться.
Если и вернется он никогда не заходит сюда рано утром, свои обязанности мужчины он выполняет перед сном. У него все размерено, все учтено. Он говорит, что таким был мой дед Антонин и он старается во всем походить на него. Дед мой, в ее голосе послышался смешок, даже испражняться ходил по расписанию.
За это его тоже уважали, помимо всего прочего.
Ну не знаю, не знаю. По мне так в клоаке19 человеческий кал пахнет одинаково, независимо от того чей он, императора или раба.
В твоих словах я слышу раздражение, Луцилла. Разве сегодняшняя ночь тебе не доставила удовольствие?
Жена Помпеяна и старшая дочь императора Луцилла повернулась на бок, в предрассветном полумраке нашла левую руку любовника, вернее ее обрубок без кисти, прижалась губами, а потом провела по нему влажным языком. Мужчина издал невнятный стон.
Когда ты так делаешь я не могу себя сдерживать, пробормотал он.
Луцилла рассмеялась: Так не надо, милый, не сдерживайся!
И темную комнату наполнили звуки поцелуев, страстные вздохи, стоны, в конце нарушившие тишину громким женским вскриком и отчетливым скрипом зубов. В минуты удовлетворения однорукий Квинт Агриппин всегда скрипел зубами. Он происходил из знаменитого семейства Фабиев, породнившегося с Цейониями и некогда служил трибуном-латиклавием в первом Вспомогательном легионе под началом Пертинакса, он подавал большие надежды. Но затем Агриппин потерял часть руки при усмирении восстания варваров-квадов, которым император Марк неосмотрительно разрешил селиться возле Равенны. После этого он ушел на гражданскую службу.