Леночка похолодела и закусила кулачок, чтобы не закричать.
Перед ней было приведение! Самое что ни на есть настоящее! Неподвижное белое лицо в ореоле голубоватого сияния смотрело в её сторону темными провалами глазниц. Слава Богу, Натали не могла этого видеть из-за спины подруги!
Приведение прислушалось, потом резко повернулось и двинулось вслед за остальными.
Было слышно, как все четверо дошли до лестницы.
В дортуар! Быстро! Леночка схватила не помнящую себя от страха подругу за руку и хотела выдернуть из укрытия, но её остановил раздавшийся со стороны лестницы шум.
Сперва послышался резкий женский голос, казалось он что-то встревожено спросил, потом приглушенный вопль, а после какой-то совсем странный и очень неприятный звук, будто уронили и раскололи спелую тыкву.
Теперь уж и Леночка потеряла голову от страха.
Бежим! взвизгнула она и помчалась через анфиладу, увлекая за собой Натали.
Девочки проскользнули в дортуар, где по-прежнему царили покой и тишина.
Леночка пихнула подругу в постель.
Что? Что там такое было? прерывающимся шёпотом спросила Натали.
Ничего! Спи!
Леночка бросилась в свою койку и накрылась одеялом с головой. Её била дрожь, словно в лихорадке. Перед глазами стояло страшное белое лицо, а в ушах звучал женский возглас и странный звук, о природе которого Леночка не позволяла себе задуматься.
Она вдруг отчётливо поняла, что они с Натали стали свидетелями чего-то очень нехорошего, чего-то такого, о чём ни в коем случае нельзя никому рассказывать, особенно взрослым.
Глава 2
Toucher! Halte! Белецкий отступил назад. Вы уже пятый удар пропускаете, Дмитрий Николаевич, а меня ни разу не задели! Соберитесь!.. En guarde!.. Êtes-vous prêt?.. Allez!*
(*Примечание. Команды в спортивном фехтовании, используемые и в настоящее время морфологической передачей с французского.Toucher (туше) касание. Halte (альт) бой остановлен. En guarde (ан гард) к бою. Êtes-vous prêt (эт-ву прэ) готовы? Allez (алле) начали.)
Белецкий, ты меня загонял! взмолился Руднев, ведя оборонительный бой и тщетно пытаясь удерживать своего противника на дальней дистанции.
Соберитесь! Белецкий был, как всегда, жёсток и непреклонен.
Этот высокий, худой, жилистый человек со строгим аскетичным лицом и острым взглядом зеленоватых глаз был подвижен и гибок, будто кошка. Его движения были стремительны и безукоризненно точны, и в этот раз не оставляли противнику ни единого шанса переломить ход боя.
Дмитрий Николаевич, уже смирившись с неизбежным поражением, пошел в ответную атаку, но тут же мгновенная контратака Белецкого закончилась для него очередным касанием.
Toucher! провозгласил Белецкий.
Halte! Руднев отбросил шпагу и снял маску. Довольно на сегодня! Моё самолюбие истекает кровью! Ты насмерть пригвоздил его шестью ударами!
Хотите реванша?
Нет уж! В другой раз!
Фридрих Карлович Белецкий дал Рудневу первый урок фехтования, когда Дмитрию Николаевичу было всего десять лет, а самому Белецкому на тот момент едва исполнилось двадцать. С тех времён минуло почти два десятилетия, за которое Белецкий из наставника Руднева превратился в его компаньона и верного друга, а заодно в управляющего делами и личного секретаря, а сам Дмитрий Николаевич успел окончить гимназию, получить диплом юриста в Московском университете, стать известным художником, а параллельно с тем частным консультантом при Московском уголовном сыске.
Невзирая на все эти перемены, произошедшие в жизни Руднева и Белецкого за эти годы, правила их неизменных ежедневных тренировок, среди которых достойное место занимало и фехтование, оставались незыблемыми. И хотя Дмитрий Николаевич никогда не был поклонником атлетических упражнений и не стал таковым с годами, непоколебимое упорство Белецкого в этом вопросе сделало Руднева человеком сильным и ловким, прекрасно владеющим всевозможными видами оружия.
В этот день, надо признать, тренировка у Дмитрия Николаевича совсем не задалась: не то Белецкий был особенно в ударе, не то сказалась бессонная ночь, проведенная Рудневым за работой в его художественной мастерской.
Дмитрий Николаевич Руднев писал в стиле английских прерафаэлитов, то есть, по российским меркам, легкомысленном и салонном, хотя в последнее время модном в светских кругах. Сюжеты для своих романтических творений он черпал из средневековой рыцарской поэзии и античных мифов, и героями его полотен были томные или мистические красавицы, благородные рыцари да всякого рода сказочная нежить, иная чудовищная и зловредная, а иная разгульная и жизнерадостная.
Внешне Руднев и сам походил на романтических персонажей своих картин. У него было красивое благородное лицо с точеными правильными чертами. Огромные серые глаза Руднева смотрели на мир то рассеяно и отрешенно, то вдруг взгляд их делался цепким и гипнотически проницательным. Светлые, слегка волнистые волосы цвета холодного золота Дмитрий Николаевич носил чуть длиннее, чем предписывала мода, и это придавало его облику оттенок творческой богемности. Он был ладно сложен, хотя невысок ростом и производил впечатление хрупкости. Движения его были элегантны, спокойны и неторопливы.
Дмитрий Николаевич принялся отстёгивать колет, и в этот момент в зал, постучавшись и испросив разрешения, вошёл старик-дворецкий.
Царица небесная! сердобольно запричитал он. Дмитрий Николаевич, батюшка! Да энтот злодей-Белецкий совсем вас умаял!.. Вот, барин, лицо-то оботрите! старик заботливо протянул Рудневу полотенце и сердито накинулся на Белецкого. И что вы, право, Фридрих Карлович, человека-то спозаранку да без завтрака гоняете почём зря?! Охота вам, вот себя и мучьте! А Дмитрию Николаевичу поспать бы дали! Он вон, чай, очередную шедевру всю ночь выписывал. Нет у вас, Белецкий, никакого сердца!
Вот кто бы кроме вас, Тимофей Кондратьевич, за меня перед Белецким осмелился бы вступиться! улыбнулся Руднев стариковскому заступничеству. Вы там про завтрак говорили. Велите подавать.
Это я сейчас мигом, батюшка, отзывался Тимофей Кондратьевич, помогая Дмитрию Николаевичу снимать колет и всё еще бросая сердитые взгляды на прячущего улыбку Белецкого. Я вас, собственно, потому осмелился потревожить, барин, что вам вестовой пакет принёс с гербовой печатью и пометками «Срочно» и «Лично в руки».
Дворецкий извлёк из бездонного кармана своей неизменной старомодной ливреи конверт, отдал Рудневу и с поклоном удалился.
Похоже, это вам из Министерства внутренних дел прислали, заметил Белецкий, увидев характерного двуглавого орла на сургуче.
Руднев взломал печать, вынул письмо и быстро пробежал глазами.
Что это может означать, как думаешь? спросил он отдавая бумагу Белецкому.
Тот тоже прочёл и пожал плечами.
Я так понял, Дмитрий Николаевич, вас в Петербург приглашают по какой-то секретной и чрезвычайной надобности, невозмутимо ответил он.
В письме значилось: «Господину Рудневу Д.Н. Конфиденциально. Милостивый государь! Соблаговолите в срок, максимально возможно скорый, прибыть в столицу в связи с делом, имеющим значение чрезвычайное и относящееся к сферам высших государственных интересов. Сообщите телеграммой дату вашего выезда из Москвы. Вам будет предоставлен специальный вагон и встреча на Николаевском вокзале. Вероятность вашего отказа не рассматривается как возможная. Честь имею кланяться, действительный статский советник Алексей Петрович Ярцев, управление Особого отдела Департамента полиции министерства внутренних дел Российской империи».
Приглашают, говоришь?.. Дмитрий Николаевич несколько обескуражено прочёл вслух. «Вероятность вашего отказа не рассматривается как возможная» Хорошенькое приглашение!
Надо сказать, что Руднев никогда не состоял на государственной службе, хотя его и не раз приглашали служить в Департамент полиции, где, благодаря знатному происхождению, университетскому диплому с отличием, а главное, замечательному таланту в криминальных расследованиях, он мог бы сделать себе блистательную карьеру. Останавливали Дмитрия Николаевича два момента. Во-первых, он всё-таки считал своим основным призванием живопись, а во-вторых, очень уж он был щепетилен в своих нравственных суждениях, которые иной раз заметно расходились с правилами и нормами государственной службы, в том числе и полицейской.
Участвуя в делах сыска на правах лица неофициального, он с одной стороны был ограничен в своих полномочиях, но с другой был свободен от обязанности беспрекословно выполнять указания начальства и подчиняться любым предписаниям сверху. Поэтому безоговорочное требование незамедлительно явится куда бы то ни было, пусть даже и высказанное персоной четвертого класса от Особого отдела Департамента полиции, было для Дмитрия Николаевича, по меньшей мере, неожиданностью.
Так вы поедете? спросил Белецкий. Или подождёте, когда вам в иных выражениях приглашение направят?
Не уверен, что выражения станут деликатнее, заметил Руднев. Едем. Завтра же.