Так вы поедете? спросил Белецкий. Или подождёте, когда вам в иных выражениях приглашение направят?
Не уверен, что выражения станут деликатнее, заметил Руднев. Едем. Завтра же.
В мягком бархатном полумраке министерского вагона время замерло и растворилось в золотистом свете лампы и перестуке колёс.
Руднев отложил книгу и всмотрелся в ночной мрак за окном. Тьма там была непроглядная, лишь изредка мелькали какие-то робкие огоньки, внезапно возникающие ниоткуда и так же стремительно пропадающие в никуда, словно фантомы.
Дмитрий Николаевич относился к путешествиям странно и неоднозначно. Ему всегда казалось, что часы, проведённые в дороге, это какое-то особое вневременье, мистический туннель в скале, за которым меняется и весь мир, и сам человек. И даже когда путник проходил по этому туннелю в обратном направлении, он уже не мог попасть в исходную точку, а оказывался где-то в ином месте, чем-то неуловимо отличном от прежнего. От этой зыбкости бытия Рудневу становилось неуютно.
Сейчас к обычной дорожной тревоге в душе его примешивалось беспокойство иного рода. Рудневу не давали покоя странные события, которые стали происходить после получения им письма из Петербурга.
Буквально спустя час в его особняк на Пречистенке заявился Анатолий Витальевич Терентьев, чиновник особых поручений Московского сыскного управления, некогда привлёкший Дмитрия Николаевича к сотрудничеству с полицией. Терентьева с Рудневым и Белецким связывали не только совместные расследования, но и многолетняя дружба, начало которой было положено при обстоятельствах для Дмитрия Николаевича роковых и трагических, произошедших в то время, когда он ещё только закончил гимназию.
Во что вы ввязались, Руднев? выпалил сыщик с порога вместо приветствия.
Дмитрий Николаевич растеряно ответил, что абсолютно не понимает, о чём речь.
Вы знаете, что к вам велено приставить охрану?
Какую охрану? оторопело спросил Руднев.
Скрытую, хмуро ответил Терентьев. С сегодняшнего дня вплоть до завтрашнего вечера, когда вы сядете на шестичасовой поезд до Питера.
Руднев с Белецким переглянулись.
Господа, может вы всё-таки объясните мне, что происходит?
Я получил письмо, осторожно ответил Руднев. Конфиденциальное письмо из Санкт-Петербурга с просьбой приехать по какому-то важному делу.
От кого?
От чиновника, Дмитрий Николаевич уточнять не стал, но Терентьев и без того догадался, что был недоговорено.
Вы предполагаете, с чем может быть связано дело, по которому вас пригласили? спросил он.
Нет, не имею ни малейшего понятия.
В таком случае, Дмитрий Николаевич, до того момента, как я завтра пришлю за вами экипаж, из дома не выходите, тон Анатолия Витальевича был таким, что у Руднева не возникло желания перечить.
Он пообещал, что будет оставаться дома.
Однако на этом странности не закончились. Ближе к вечеру покой Пречистенского особняка был нарушен хулиганским деянием. Кто-то швырнул в окно первого этажа камень и разбил стекло. Камень был завернут в бумагу, на которой было написано: «Не смейте вставать у нас на пути!» Белецкий успел забрать записку раньше, чем её увидели слуги, так что лишней тревоги в доме не возникло, но у самих Белецкого и Руднева добавилось поводов для беспокойства.
Последнее же происшествие в череде необъяснимых событий этих двух дней оказалось и вовсе неприятным. Когда Руднев с Белецким уже ехали на вокзал, перед самым их экипажем, которым правил один полицейский агент, а второй сидел на козлах сопровождающим, выскочил молодой человек с болезненным лицом, шальным взглядом и в худом платье. Он выхватил наган и направил на возницу. Второй агент моментально среагировав, выстрелил в нападавшего и ранил его. Тут же появился ещё один казённый экипаж, куда затолкали раненого и экипаж умчался прочь. Всё это произошло так быстро, что даже зеваки не успели собраться.
Далее уже без приключений Руднев и Белецкий были доставлены на вокзал и препровождены в министерский вагон. Едва за ними закрылись двери, поезд сразу тронулся.
Вагон сопровождали четверо в гражданском платье, но с военной выправкой. На станциях они запирали двери и опускали шторы, при этом настойчиво прося путников вагона не покидать и к окнам не подходить. Просьбы эти были более похожи на приказы. Впрочем, и без того путешественники сочли за лучшее соблюдать осторожность.
Руднев снова открыл книгу это были «Бесы» Достоевского и понял, что последний десяток страниц прочёл, не осознавая смысла, просто пробегая текст глазами. Перелистав страницы назад, он с завистью посмотрел на Белецкого, сидящего напротив и мирно спящего.
Рациональная натура Белецкого делала его невероятно приспособленным к любым условиям и перипетиям. Несмотря на всю нервотрёпку двух последних дней, он мог вот так вот просто уснуть в неудобной позе, а после Руднев знал это наверняка проснуться идеально бодрым и отдохнувшим. Что до Дмитрия Николаевича, то он был человеком куда более впечатлительным и зависимым от внешних условий. По крайней мере уснуть ему никак не удавалось, да и читать получалось тоже так себе.
Руднев заставил себя погрузиться в хорошо знакомый ему сюжет, стремившийся к своей роковой развязке.
Испорченный коварными бесами губернаторский бал близился к концу Нелепая «кадриль литературы» закружилась странными масками И вот уж гости в ужасе прильнули к окнам, и кто-то отчаянно закричал: «Пожар! Поджог! Горит!» «Горе-то какое!» «Барыня с дочкой тама» В лицо Рудневу ударило жаром От едкой гари перехватило дыхание, а правую его руку обожгло такой адской болью, что он закричал, окончательно задохнувшись в сером с огненными всполохами мареве Когда же Дмитрий Николаевич уж и вовсе начал умирать в дыму и пламени, сильная рука схватила его за плечо и выдернула из пекла давно отгоревшего пожара в бархатный министерский вагон, мчавшийся по Николаевской дороге из Москвы в Петербург.
Дмитрий Николаевич!.. Дмитрий Николаевич, проснитесь!
Руднев открыл глаза, увидел склонившегося над ним Белецкого, услышал свой собственный оборвавшийся крик и вцепился в нестерпимо болевшую изуродованную шрамами от ожога правую руку, на которой всегда носил перчатку и никогда не снимал на людях.
Проснитесь!.. Вам снится кошмар Дмитрий Николаевич!.. Вам больно?
Морок отступил, а в месте с ним и боль.
Всё в порядке, Белецкий, проговорил Руднев хриплым со сна голосом и оттер со лба холодный пот. Просто Приснилось Где мы едем?
Через час будем в столице, ответил Белецкий, всё ещё с тревогой поглядывая на Дмитрия Николаевича. Я прикажу подать нам завтрак, а вы пока умойтесь С вами точно всё хорошо?
Прекрати меня нянчить, Белецкий, проворчал Руднев и вышел из купе в открытый тамбур.
Светало.
Влажный холодный сентябрьский воздух враз развеял последние клочья привидевшегося Рудневу кошмара, но на душе у Дмитрия Николаевича по-прежнему было неспокойно. Хотя он и не верил в предчувствия, поездка эта началась слишком тревожно и странно, и он опасался, что продолжение у этой истории тоже будет скверным.
На Николаевский вокзал они прибыли в начале восьмого утра. Те же, кто сопровождали путешественников в поезде, проводили их до ожидавшей у ступеней вокзала кареты с плотно занавешенными окнами.
При виде таинственного экипажа Белецкий пробормотал:
Просто какой-то Георг Борн
В карете их ожидал лощёный молодой человек с деловым и несколько надменным выражением лица. Он представился помощником Ярцева.
После дежурного обмена приветствиями и любезностями молодой человек обрисовал их планы.
Ваш багаж будет отправлен в «Европу». Это на углу Невского и Михайловской улицы. Любой извозчик знает эту гостиницу, так что вы не заблудитесь
Можно без топографических лекций? Я не первый раз в Петербурге и отлично в нём ориентируюсь, оборвал молодого человека Руднев, которого столичный снобизм их спутника порядком раздражал.
Прекрасно! молодой человек нимало не смутился и продолжил всё также манерно. Итак, вы будете проживать в «Европе», а сейчас я отвезу вас к Алексею Петровичу. Он ожидает вас и велел, чтобы вы были доставлены к нему прямо с поезда.
Мы едем к Чернышову мосту*? спросил Руднев.
(*Примечание. У Чернышова моста на Фонтанке располагалось здание Министерства Внутренних дел Российской Империи).
Нет. У Алексея Петровича приёмная на Екатерининском канале.
Они проехали пересечение набережной с Мариинским переулком, и карета остановилась у парадной трехэтажного особняка с белой колоннадой, украшавшей верхние этажи.
Молодой человек провёл Руднева с Белецким по белоснежной мраморной лестнице и оставил ожидать в приемной, где за дежурным столом сидел расфуфыренный адъютант не менее пафосный, чем их провожатый, и перебирал бумаги, демонстративно не обращая никакого внимания на визитёров.