Тант! закричал с порога Альвин. Ты уже на ногах? Вот молодчина!
А мы решили немного прогуляться, сообщил ему кто-то.
Погодка!
Да ты чем ошарашенный такой, чудак?!
Он еще в себя не пришел.
Ничего, сейчас поправим!
Новый год встретили, кажется, прекрасно, говорил Альвин. Точно не скажу, всего не помню, но кажется, что так. Перебрали, естественно, но на то и мужская кампания. Одни гренадеры, шутка ли! Мы мальчишник устраивали, если ты забыл.
Говорили тебе, давай женщин пригласим, а ты нет да нет Вот и проскочили нужную остановку. Но все равно прекрасно.
Ах, ты! донесся возглас из комнаты. У тебя тут что, медвежий цирк выступал?
Сам же буянил, как медведь! Ему больше не наливать!
Как это? За что такое жестокое наказание?
Почто!
Почто?
А что бы знал!
Ничего! Сейчас заблестит, вновь успокоил оптимист.
Тант в смущении тер лоб. Так, так, соображал он, все приснилось, привиделось. Снова тер лоб, испытывая одновременно и разочарование, и мучительное, почти болезненное облегчение.
Альвин обнял его за плечи.
Ну, старина, не переживай, все прекрасно. С Новым годом! Да брось ты подушку, вот же вцепился в нее.
Он взял из рук Танта подушку и, увидав обожженный край, крякнул.
Гмда. Добрый знак. Говорят к удаче и плодородию.
Да иди ты! отмахнулся Тант.
А ваза-то цела! возвестил кто-то. Удивительно! В самом эпицентре.
Долго жить будет!
Из коридора донесся взрыв хохота в ответ на неуслышанную шутку.
Черт, буркнул Тант. Ничего не помню.
Честно говоря, шепнул в ответ Альвин, и я не вполне
В комнате Тант поднял с пола гвоздики, затем взял вазу, намереваясь вернуть их на место. Что-то перекатилось в ее глубине и звякнуло о стенку. Тихий, как вздох колокольчика, звон растаял, не успев возникнуть. Тант машинально сунул в вазу руку и вытащил на свет божий мелкий металлический предмет.
На ладони его лежало кольцо.
«Кольцо? удивился он. Откуда? Обронил, видно, кто-то».
Он уже открыл было рот, и вопрос едва не сорвался с его языка, когда, как слова забытой песни, в порядке просветления вспомнился ему прощальный взгляд Ники, и звон хрусталя. Пальцы сжались в кулак, сохраняя доказательство. Только чего?
«Сойти с ума, лихорадил умом он. Мысли сыпались обрывками, как в бреду. Где же сон, где явь? Сплю я сейчас, или спал тогда? Если спал вчера откуда кольцо, если сплю сейчас чьи это гости? Или, быть может, жизнь моя превратилась в игру, странную игру без названия, не ясную мне ничуть? А Ведь это Лалелла! Ее шутки, ее сюрприз. Кто же она такая? Ведьма? Пффф Ну, блин! Но теперь-то уж она не вернется? Нет, боюсь, не раз еще придется столкнуться с ней. Чувствую, что так и будет. Ах, Ника-Ника, печаль моя! Кто ты, что ты? Почему твой выбор пал на меня?
От мыслей его отвлек хлопок вылетевшей из бутылки пробки. Ударила струя в сдвинутые бокалы, напомнив пенным бурлением и шипением пузырей, что праздник еще продолжается, и негоже забывать об этом. Пузыри и пена, мишура. Чистое счастье. Суть праздника, разве нет?
К нему опять подошел Альвин.
Тант, предлагаю выпить за дружбу. За нашу дружбу! Чтобы никогда больше не объявилось силы, способной омрачить, тем более, убить ее. Пусть она переживет нас! Дружба, конечно, не сила.
Ты прав. Дружба, это все, что у нас есть будем же беречь ее! Тант чувствовал, как от простых слов этих наполняется силами его тело. Дружба! Да как можно выжить без нее?
Он улыбнулся другу.
«Кем бы впоследствии ни оказалась Лалелла, подумалось ему, я всегда буду благодарен ей за эти минуты, за то, что вернула мне друга. За то, что вернула нас друг другу. Будь здорова, Лалелла!»
Он выпил и задумался о силе, оторвавшей, даже отвратившей его от друга и закрутившей в сумятице дней. Ведь в последнее время они с Альвином почти не общались. Он на дух не переносил Лалеллу, она его. Прямо как с Тихоном, на ножах с первой встречи, с первого взгляда. Достанет ли ему воли противостоять ей впредь?
Потом, когда гости ушли, он перебрался ближе к окну, где свет дня, не чувствуя в стекле преграды, был в полной силе, и разжал кулак, сочившийся телесной влагой от напряжения и жара укрытой в нем тайны. Впервые держал он в руках вещество «оттуда» мудрено ли разволноваться? Ну-ка, яви мне славу мастеров их, обращаясь к кольцу, подумал по-книжному, напыщенно.
Лунного серебра резное тельце змейки, опаленное огнем, припорошенное пылью времен, свилось петлей, грациозно загнув хвост. Маленькая, горящая изумрудным глазом, головка слегка приподнята, настороже Простота и изящество печать мастерства немалого
Не успел, однако, он как следует рассмотреть находку, налюбоваться не успел, как что-то большое, заслонив дневной свет, ударилось в окно. Стекла задребезжали, застонали от натуги сопротивления, и даже выгнулись. Но устояли, выдержали натиск, и неведомое существо, захлопав крыльями, метнулось прочь. Будто скрытный порыв ветра, ошеломительный и внезапный, ударил свободной калиткой и все стихло, лишь пространство продолжало еще гудеть возбужденно некоторое время, помня о вторжении чужой отчаянной силы.
От неожиданности Тант едва не выронил кольцо из рук, но, мобилизовавшись перед лицом внезапной опасности, быстро надел его на мизинец лишь на этот палец оказался перстенек впору.
«Уже и птицы с ума сходят, в окна ломятся! Ворона не ворона, черт ее разберет, кто это был! подумал он. Распахнул окно и выглянул в него со вздохом. Как жить-то дальше, а? Как жить?»
Вопрос не казался ему праздным.
И вдруг он озарился догадкой: она! Точно, она!
«Лалелла! Ах, негодная! Ее проделки! Как же, выкрасть кольцо и снова дурачить мне голову расчет верный. Не выйдет! Дудки! Вызов принят! Ваш выпад наш ответ! Ждите!»
И, навстречу летящему ветру, прямо в неведомое ревущее пространство, приоткрывшее лишь едва свои потаенные глубины, крикнул;
Ника! Отныне я твой должник! Ты слышишь? Жди меня, Ника!
В ответ со двора донесся смех детворы.
Волоча за собой гул и грохот, будто связку пустых кастрюль и банок, низко над домом пролетел реактивный лайнер.
Тант плотно прикрыл створки окна и защелкнул шпингалеты. Еще и подергал несколько раз за ручку надежно ли? Слышала ли Ника его слова, подумалось ему? Достигли ли они ее ушей? Наверняка! Он даже не сомневался. Но, если вдруг полет их был прерван, полет слов послания если скомканы, раздавлены они были, если упали на землю грустным бессильным шелестом, если промелькнули незаметно тенью гонимого ветром облака, все равно, пусть надеется! Ждет и надеется.
«Но что он такое, этот Шар? размышлял дальше Тант. Отчего они неразлучны, сосуд с огнем и живая девушка? Как вообще возможно такое сочетание? Почему они всегда вместе? Словно одно целое. Словно картина с секретом, повернул голову и видишь совсем другое, не то, что рассчитывал увидеть. Стоп! Вот же оно! Они и есть одно целое. Лицо и личина. Да-да. В самом деле: личина, проклятие, маска, которая всегда на лице. Ядро, прикованное к ноге каторжника».
Не успел он додумать эту свежую для него мысль до конца, как вновь раздался звонок в дверь, короткий и нетерпеливый. Тант вздрогнул и поморщился. Кто бы это мог быть, подумал, чувствуя, как охватывает его тревога. После всех явленных знаков в душе поселилось ощущение опасности. Но, пошел-таки открывать.
Дядюшка Булль! обрадовался Тант отставному историку. Входите, что же вы стоите! Вот так сюрприз! Не думал, что разыщете меня здесь! С Новым годом!
Дядюшка снял очки и большим, красным в белую клетку, платком принялся протирать запотевшие стекла, рокоча, в то же время, по своему обыкновению:
Здравствуй, дорогой! И тебя с Новым годом, значит! А я, между прочим, все знаю что было, что будет Кто и где тоже знаю. Поэтому я здесь. Нет, не поэтому. Ты меня в дом не приглашай, некогда мне, поскольку очень спешу. Шел мимо, и вот, дай, думаю, зайду. По делу, по делу. Ты, помнится, газетками кое-какими интересовался, не так ли?
Так, кивнул Тант.
Так повторил за ним дядюшка. Тогда изволь взглянуть.
Он водрузил очки с круглыми выпуклыми стеклами на свой похожий на теннисный шарик нос. Потом торжественно расстегнул пальто и откуда-то из его необъятных недр извлек сложенный многократно газетный листок. Дрожащими руками Тант принял его и, развернув, прочитал со смятением название: «Вечерняя Звезда». А прямо под названием едва не на половину газетного листа расположилась большая фотография девушки.
«Где же ты, Ника?» давила свинцом обреченности надпись сверху картинки.
Ника! Откуда она у вас? спросил Тант, не в силах оторваться от портрета. А сердце бешено колотилось в груди: она, она, она, имея в виду ту, что прилетала к нему на шаре ночью. Потому что на фотографии запечатлена именно она, несомненно. И даже ничуть не изменилась, разве что у девушки на снимке, по сравнению с ночной гостьей, взгляд был совсем уж наивный. Когда, насмотревшись, Тант поднял голову, дядюшки Булля уже простыл и след. Как и с тем посыльным получилось, почему-то припомнилось. Что это за манера у всех такая появилась, исчезать незаметно? Неугомонный старик, подумал Тант, и тепло улыбнулся. Где только находит все эти вещи? И, обратившись вновь к газете, прочитал вслух: