Тогда и начались его производственные травмы, «осложнения», как их было принято официально называть, а слово это вскоре стало, благодаря Кроне, очень популярным.
По слухам, в попытках сконструировать нечто наподобие машины Кроне использовал некий взрывоопасный состав. Отдельные его компоненты также находили на столе, да и не только: один раз дежурный прочищал пол в кабинете и вдруг услышал странные хлопки под своим уборочным оборудованием. Хорошо, что там были лишь крошки
Впрочем, травмы Кроне были нехарактерные для взрыва. Несколько раз его находили с утра в паралитическом состоянии, или он просто терял сознание; подобное случалось и ночью, при обходе. Он тогда обычно постепенно приходил в себя, а по мере этого рассказывал о путешествиях в прошлое и настоящее, о том, что видел и чувствовал. Это выслушивалось под запись, а потом предъявлялось пострадавшему. Реакция Кроне была всегда одна: он смеялся.
Однако репутация его пошатывалась. Как бы он ни выкладывался на работе, но Институт не мог поощрить практические исследования, да еще с такими последствиями. Кроне пришлось переехать в Восточный район.
Хотя там все всё знали, но не взять амбициозного и талантливого сотрудника просто не могли. К тому же Кроне планировал как минимум стать профессором, и это оценили.
Но и в Восточном районе практика продолжилась. Правда, теперь Кроне старался работать преимущественно не в стенах Института. А когда что-то происходило, он просто долгое время не появлялся. Говорил, что болен. И с этим мирились, так как параллельно он еще успешно выполнял свои обязанности по другим идеям.
Слухи, впрочем, распространялись понятные сначала в Институте Восточного района, потом во всем районе, потом в других районах Все понимали, по каким причинам отсутствует Кроне. Тем более что теперь он стал появляться после «болезней» с повреждениями незначительными, но мелкие царапины покрывали его лицо, руки, а на лбу остался и вовсе один настоящий шрам. Это могло свидетельствовать о том, что с практикой не только не покончено, а она получила развитие.
Интересно, что Кроне ни в Привокзальном районе, ни в Восточном ни разу так и не сказал открыто о том, что, возможно, пытается изобрести некую машину, а все ссылался на болезни и бытовые повреждения. И, несмотря на явные контрдоказательства, многие ему верили и даже прозвали «болезненным», потому что все же отдавали дань его находчивости и любознательности вперед различным проблемам с репутацией. Прозвище, однако, не прижилось официально стали говорить «осложнения».
После всего этого критический момент настал-таки: когда и Институт Восточного района (по понятным причинам) решил с ним попрощаться и Кроне отправился в новый, только что открывшийся, третий Институт в Дуговом районе, там начали колебаться.
Кроне пришлось подумать, как быть. Во-первых, надо как можно скорее «заговорить». Если до этого были практика, действия, то теперь настала пора слов. Только о чем заговорить? Кроне понял сразу: раз все помешаны на идеях, то об идее. Осталось перебрать все идеи и «подогнать».
Это была привычная ему работа. Но едва ли он сам сразу понял, что может значить одна из случайно произнесенных им фраз, которую он бросил в какой-то рабочий день, когда попытался оправдаться:
Вы спросили, что я чувствую. Болезни говорят о том, что человек может ломаться. И никакие чувства не помогут.
Здесь до всех, кто слышал и кому потом передали, стало доходить. Идея бесчувственности существует как минимум столько же, сколько Оле-Виват, но априори! Ее оставили как универсалию и не трогали. А теперь
Кроне смекнул быстро: он своим оправданием оперся, выходит, на принцип самого города! Лучше и придумать нельзя!
И еще он удовлетворил пожелания Институтов. В приоритете теория. Это была первая теоретизация бесчувственности от Кроне!
Разумеется, сразу чуда не произошло. Кроне пришлось еще многое озвучить, и подтвердить, и опровергнуть Кстати, никто точно не может до сих пор сказать, сколько продлились его «осложнения». Средней цифрой называются пять лет.
Тогда они как будто закончились. И карьера Кроне сразу пошла наверх. Теперь все его исследования преимущественно касались бесчувственности, хотя и не только ее, но так как сама идея получила мощнейший толчок вперед после выступлений Кроне и стала очень популярной, то и ему покоя не было. Это ощущалось так, что его поняли, но хотели понять еще больше, и такая ситуация вынуждала его продолжать работать в этом направлении. Да он и не был против.
Но и дальнейшая его биография не однозначна. Был период, когда, уже став профессором и будучи в зрелости, он вообще покинул Институт, и можно только догадываться, почему.
Десять лет назад он восстановился через четвертый, и пока последний Институт в его карьере, Институт Молодежного района. Должность осталась та же профессор.
II
Седой и старый, Кроне Винч, с оранжевым бейджем, приколотым к карману его выцветшего пиджака, зашел в свой кабинет на третьем этаже. Встреч с коллегами-профессорами сегодня было много, да и старшие планировщики все шли к нему за советами. Он всех принимал в другой комнате ему там было удобней.
Разговоры, понятно, шли в основном о бесчувственности, так как его в Оле-Вивате, как он ни пытался это опровергнуть, считали чуть не первооткрывателем этого понятия, во всяком случае, в Институте равных ему не было. Более того, в связи с развитием последней идеи человека как машины желающих узнать что-либо о бесчувственности заметно прибавилось, так как многие стали считать ее одной из основных характеристик человека-машины, которая вытекает из самой его природы.
Кроне Винч негативно отнесся к этой последней идее. Он до сих пор считает, что сотрудники, занимаясь ею, занимаются формально ничем.
Особенно его в последнее время стали раздражать некоторые планировщики любые, которые все пытаются исследовать, насколько человек есть машина, через понятие бесчувственности. А нашелся один сотрудник, который на днях подошел к нему с сомнением, применима ли вообще бесчувственность к человеку, это был старший планировщик Рэдмонд Стай.
Стай вроде как начал с обычной консультации по бесчувственности. Он зашел к Винчу в кабинет, тот отвлекся и, выслушав идеи старшего планировщика, предложил ему перейти в комнату с мягкими креслами. Там разговор и продолжился.
Дозвольте, профессор, вернуть вас к началам вашей деятельности? обратился Стай.
Винч нахмурился. Лицо его, со шрамом, да и еще с какими-то морщинами и неровностями, сделалось грозным. Стай на секунду задумался, а сколько же ему лет, об этом провозвестнике бесчувственности ходят легенды.
Профессор же поспешил улыбнуться и ответил:
Разумеется.
Мы нашей командой планировщиков в последнее время работаем над идеей человека как машины, в ответ на эти слова профессор кивнул, как бы говоря себе, что это стандартное уже начало, и мы пришли к выводу, что понятие человека как машины очень тесно связано с понятием бесчувственности. По сути, это неизбежное условие его существования.
Так
Аргументы вас, наверно, не очень заинтересуют, поэтому я только о том, в чем вы лучше всех разбираетесь.
Про эти аргументы Кроне от кого только не слышал. Поистине, идея получила мощнейшее развитие, оценил он.
В общем, я про бесчувственность.
Так, повторил профессор.
Вы же давно работаете в этом направлении не могли бы вы рассказать, как, по-вашему, изменилось в целом это направление?
Какое? Бесчувственность?
Да, вернее Рэдмонд чуть волновался, все-таки перед ним стоял удивительный человек. Насколько человек стал, возможно, более бесчувственным? Или менее?..
Ну, это смешно, сразу отрезал Кроне. Как он может стать менее?.. Это все равно что превратиться обратно в обезьяну, эволюция назад.
Да, я понимаю, Рэдмонд признал, что сказал лишнее по волнению. Тогда он стал более бесчувственным?
Я думаю, что да.
Дальнейших объяснений не последовало.
Хорошо, старший планировщик, не готовый к такому ответу, замешкался, чуть потянул время. Тогда Вы считаете, что человек, ввиду этого, в очень высокой степени является машиной?
Кроне вновь ответил утвердительно.
А Рэдмонду пришлось опять на ходу додумывать вопрос. И тогда он решился:
Просто понимаете в нас всех очень сильно обычное понимание машины. Хотя она считается универсалией, а сейчас тем более! но нам еще тяжело спроецировать это понятие на человека. Если же бесчувственность это главная характеристика человека как машины, то почему мы тогда к ней так привыкли? Тоже ведь универсалия
Ну?
Вот я и прошу у вас дозволения объяснить, как она так быстро утвердилась, за счет чего
Кроне оборвал его:
Она не утверждалась при мне!
Но вы развивали ее. Я имею в виду то, что рассказывают про ваши осложнения