А как же будет работать машина? На этот вопрос он пока не мог ответить. Он склонялся к тому, что действовать будет некий источник энергии, ослепительная вспышка; она перенесет его, например, в то состояние, когда он сможет ответить, чем же так привлекателен для него Оле-Виват и почему некоторые вещи в нем кажутся ему знакомыми. Именно что ему хотелось, чтобы эта машина была универсальна, глупо ведь создавать столь трудное изобретение только для себя, для своих ограниченных целей. Он не сомневался в ограниченности своего «открытия», в том, что когда он сможет разгадать для себя Оле-Виват, и город, и машина станут ему неинтересны. Так, значит, надо создать машину для всех, и чтобы каждый мог при необходимости ей воспользоваться.
Проблема в том, что Дэни до сих пор еще не понял, что это за состояние, в котором он сейчас находится. Что-то очень подбадривает, поддерживает его, а он не знает, что это. И не знает, что должно случиться, чтобы он разгадал это явление.
«Интересно, а другим оно тоже свойственно?»
Дэни отказался и от солнца пошли совсем уж весенние дни середины мая, а он проводил их в кабинете.
По крайней мере, на бумаге машина была как будто готова: все составляющие Дэни четко прописал, ну а с мотивами он уже давно определился. Он связал воедино свои личные интересы, определенные его нынешним состоянием, с вопросом, который поставлен на кон его стажировки: является ли человек машиной? Несомненно, Дэни мог гордиться собой уже хотя бы потому, что выдвинул на стажировку вопрос, охвативший сейчас весь Институт. И ведь никто пока не смог на него ответить! Дэни, работая с Рэдмондом и Тэлом, хорошо это знал он много разговаривал со своими начальниками, которые делились с ним информацией об общем продвижении идеи.
Возможно, как думал он иногда, и стоило выбрать идею полегче, а цель поставить менее амбициозную, но ведь он не знал ранее, что его потянет к практике. Кто мог предположить, что ему захочется изобрести машину?! Впрочем Дэни пока не спешил радоваться тому, как обстоят дела именно с практикой. Он, конечно, не сосчитал, какой это уже по счету кропотливый вечер с деталями наедине, но пока продолжал усиленно думать, как же все расположить и связать.
Дэни обернулся влево, где лежали его манатки. Он небрежно все высыпал и начал собирать. Более половины частей он оставил дома, потому что иначе все точно подумают, что он тут не работой занимается.
Вот он собрал основание. Напоминает своего рода платформу. Дэни призадумался, достаточно ли в нем места для помещения целого человека; стал измерять. «Надо добавить», подумал он.
Дэни потянулся еще за деталями и в этот момент заметил у двери тень и рядом профиль человека. Он невольно встал и на всякий случай убрал все под стол.
Человек отошел от двери и уставился на него пристальным взглядом.
Кто вы? спросил Дэни довольно естественно.
Я пришел с тобой поговорить.
Дэни наконец разглядел вошедшего человека. Он был старый, даже какой-то слишком старый, судя по лицу: его покрывал настоящий шрам, вокруг были также ямки, морщины, царапины, впечатление даже у веселого Дэни сложилось непонятное. Седые волосы обрамляли голову этого старика, который, однако, прошагал к нему достаточно уверенно, даже достойно. На его поношенной одежде, на пиджаке, светился оранжевый бейдж, а в руке у него была папка, которую он пока отложил в сторону, к одному из стульев.
Стажеру показалось, что старик все-таки ошибся дверью. Но тот вдруг окинул взглядом стол, бумаги и промычал про себя:
Интересно!.. при этом вскоре улыбнулся, и Дэни подумалось с радостью, что первое впечатление, возможно, его подвело. Он улыбнулся в ответ.
Старик продолжил:
Не знаю, может, ты что-то слышал обо мне; зовут меня Кроне Винч.
Дэни чуть мотнул головой, как бы говоря «нет, не слышал». Кроне на это улыбнулся опять ему понравилось, что хоть кто-то о нем ничего не знает, то есть этот молодой человек в общении с ним не будет исходить из «легенд, которые бродят по всему Оле-Вивату». Это будет не запятнанный заранее ожиданиями разговор.
«Интересно, он вообще понял, что я профессор? Кроне смекнул, что, может, для большей душевности разговора следовало бы снять бейдж различия. Ладно, это поздно».
В конце концов, Кроне знал, о чем будет говорить, и бейдж тут ни при чем. Они присели; профессор убедился, что его собеседник тот самый Дэни, про которого ему рассказывали, и спокойно начал:
В конце концов, Кроне знал, о чем будет говорить, и бейдж тут ни при чем. Они присели; профессор убедился, что его собеседник тот самый Дэни, про которого ему рассказывали, и спокойно начал:
Словом, как у вас с бесчувственностью?
Неожиданное начало разговора не смутило Дэни. Он вспомнил все, что Рэдмонд и Тэликси рассказывали ему про бесчувственность, мысленно представил себе Нейчиди и заметил:
Наверно, хуже, раз наш город называют традиционным.
Ну, в вашем городе много «традиционного».
Кроне сделал паузу.
Бесчувственность особая вещь. Это универсалия! На собрании, если помнишь, шла речь об универсалиях. В общем, сегодня мы поговорим о бесчувственности. Я профессор Института и занимаюсь этим направлением.
Дэни чуть не подскочил:
Ко мне пришел профессор?! и только сейчас он вспомнил, что означает оранжевый цвет бейджа. Далее он как-то смутился и сел обратно.
Вот так! радостно отреагировал сам Кроне. Между тем что же такое бесчувственность? Как ты ее себе представляешь?
Дэни все еще переваривал, что этот старик с подержанным лицом, на котором промелькнула улыбка, профессор. Правда, он едва ли знал, как точно сформулировать свой ответ.
Давай я тебе расскажу, понял Кроне. Трудно сказать, когда появилась эта универсалия, но о бесчувственности известно с самого основания Оле-Вивата. Я думаю, с нее вообще началось становление новых обществ. Их еще называют идеологическими государствами.
Да, это я знаю.
Так вот, бесчувственность это стержень любого такого государства. Мы не знаем всей истории она корнями уходит далеко в прошлое, но точно известно, что когда-то человек был более уязвимым. Почему? Потому что он слишком доверялся чувствам. Он многого боялся, переживал, расстраивался по каждому пустяку. Более того, он перекладывал свои чувства на других искал, как тогда говорили, поддержки и сочувствия, вступал в некие «отношения». Сейчас это все кажется смешным, даже в традиционных городах, и тем не менее так было. В чем причины такого странного поведения человека в истории трудно сказать. Над этим вопросом я бьюсь всю жизнь, и есть только промежуточные выводы. Во-первых, мне кажется, виноваты стереотипы; сюда же относится и воспитание. Понимаешь, человека от рождения воспитывали в духе чувственности, вот он из поколения в поколение и оставался таким слабым. Откровенно слабым. Потом виновато окружение. Человека от рождения окружал неприятный ландшафт. Он видел много тусклости и мрака, много пыли, много грубых, незаконченных форм, много некрасивого. Наши предки много говорили о красоте, но не замечали элементарного уродства. Это все приводило к катастрофе. Сначала человек начинал скучать, впадал в печаль или, как тогда говорили, в депрессию, потом его разум окутывали чувства потому что куда ему в состоянии печали пойти, если не к чувствам? Так он вдруг понимал убогость своей жизни, но! ничего не хотел менять ни в себе, ни в окружении, а знаешь, что делал?