И все же Деметрий, скоро начнутся игры Юпитера Капитолийского, может быть, отложим операцию до их окончания? нерешительно спросила она.
Я бы не советовал, императрица! твердо настаивал Деметрий. Мы удалим нарыв в течение одного дня, так что наш маленький Анний, быстро оправится и еще сможет присутствовать на играх, посмотреть гонки колесниц. Это я обещаю!
Занятый устройством предстоящих зрелищ, Марк не придал значение словам Деметрия, тоже, как и Фаустина целиком положившись на него и случилось непоправимое во время операции маленький Анний скончался.
«Я ничего не смог поделать! заливался слезами Деметрий. Боги забрали нашего Анния. Прости меня, императрица!» Так история Рима, которая могла сложиться совсем по-другому, если бы Марк начал готовить из Анния достойного преемника, совершила резкий поворот и пошла по пути в неизвестность.
Фаустина винила во всем себя.
Именно она послушала Деметрия и отвергла советы Галена. Она доверилась этому пустому, самолюбивому, ничтожному старику, корчащему из себя всезнайку. Только Асклепий не любит хвастунов, он их сурово наказывает, а вместе с ними и их пациентов. Бедный, маленький, ни в чем не виноватый Анний поплатился из-за доверчивости матери.
Она удалилась в покои, где лежала почти бездыханная несколько дней, не выходя из комнат, ничего не ела и тихо плакала. Боги снова наказывали ее, как с двумя мальчикам-близнецами, на которых она тоже возлагала большие надежды. А ведь с того времени минуло уже двадцать лет. Они родились и умерли, когда был жив еще Антонин, ее отец.
Марк, носивший горе глубоко в сердце, не захотел портить празднества горожанам, он отвел себе на траур всего пять дней. В эти дни он явился к Деметрию, чтобы лично утешить незадачливого лекаря. «На все воля богов!» сказал он, заглянув в опухшие от слез глаза старого архиатра, и обнял его, прижав к своей груди.
В память о сыне император приказал установить статуи, золотую маску его пронесли в процессии перед открытием игр. А еще он вспомнил о жрецах-салиях, в чью коллегию его самого включил Адриан, когда Марку было столько же, сколько скончавшемуся Аннию. Теперь в боевые песни жрецов было внесено и имя Анния, ибо памятники можно разрушить, а эти песни передаются из поколения в поколение, такими, какими их пели предки.
«Слава цезарю! Слава императору!» кричали трибуны, а он сидел на красном бархатном кресле как истукан, ничего не видя перед собой. И если Фаустина думала о мальчиках, то Марк воскрешал в памяти их первенца, маленькую Фаустину. Она ушла в подземное царство, оставив после себя лишь гипсовую маску, которую Марк иногда держал в руках. Когда она умерла он думал, соглашаясь с Гомером, что люди как листья, их легко сдувает ветер времени с поверхности земли. Однако смерть Анния навела его на другие мысли.
«Дети это листья, думал он, а мы, их родители, деревья. Если детей не удерживать, то они будут сорваны с ветвей злыми ветрами, которые насылают немилосердные боги. Но разве мы можем что-то исправить? Ведь боги не всегда слышат наши молитвы, принимают жертвы от нас».
Один лишь Коммод, с головой погрузился в соревнования авриг7 на колесницах, в конные сражения, на которых должен был победить сильнейший. Глаза его не отрывались от арены, а на лице сиял неописуемый восторг. Сумасшедший азарт, опасность, испытание воли вот что привлекало его, ибо воины, борцы и гладиаторы исподволь стали его кумирами. Казалось, что Коммод не сильно переживал смерть Анния, поскольку никогда не играл с младшим братом в общие игры и так уж получилось, что каждый из них рос сам по себе.
«Неужели это будущий император? первый раз подумал о нем тогда Марк, как о своем единственном наследнике. Неужели он будет после меня?»
Теперь в семье остался лишь один мальчик, который должен был надеть на себя пурпурную тогу правителя Рима. Вся материнская любовь Фаустины теперь сосредоточилась на нем. Коммод вдруг ощутил небывалую степень заботы, которой окружила его мать. Слуги, учителя, сама Фаустина все шли к нему, бежали, по его первому зову. Об одиночестве он теперь и не вспоминал, ведь дурные времена, как он считал, канули в Лету. И как ни кощунственно было сравнивать прежнее время, когда был жив его маленький брат, с нынешним, от случившегося Коммод только выиграл. Точно смерть одного дала сил другому, чтобы жить дальше.
Одно лишь начало докучать Коммоду мать не спускала с него глаз. Оказалось, что отныне ему стало невозможным убегать от учителей, отдаваться любимым занятиям, ибо мать была тут как тут. Она где-то достала длинный прут, которым наставники в начальных школах секли нерадивых учеников и чуть-что сразу била сына по телу.
Одно лишь начало докучать Коммоду мать не спускала с него глаз. Оказалось, что отныне ему стало невозможным убегать от учителей, отдаваться любимым занятиям, ибо мать была тут как тут. Она где-то достала длинный прут, которым наставники в начальных школах секли нерадивых учеников и чуть-что сразу била сына по телу.
«А ну, оставь в покое глину!» кричала она. Раздавался свист прутика, и его рука горела от боли. «Прекрати танцевать, иди заниматься риторикой!» приказывала мать, обжигая прутом спину или бедра. «Не пой и не свисти, как глупая птица!» сильно тыкала Фаустина острым концом в его шею.
Так проявлялись ее внимание и забота. Коммод начинал втихую ненавидеть мать и, как ни странно, проникаться симпатией к ее любовникам, ведь когда они были с Фаустиной, та на какое-то время отвлекалась от сына, оставляла его в покое. Столь странная симпатия к любовникам матери, проявилась у Коммода через много лет, когда, будучи императором он назначил одного из них Тутилия, консулом8. Насмешники дали ему титул «Почтительный», намекая, что и после смерти Фаустины молодой император проявлял к ней уважение.
А пока она докучала ему пристальным вниманием. Однако Коммод не знал, что ее требовательная любовь заключала в глубине своей и нежность, и заботу, и все, что можно отнести к материнской доле. Когда он болел, а это случалось довольно часто, Фаустина посещала храмы, горячо молясь о его здоровье. И всегда в таких случаях она оставляла табличку у алтаря с лаконичной надписью: «Фаустина рада, когда Коммод здоров».9
Любовь стоика
Игры в честь Юпитера длились две недели. Внимание горожан привлекали не только захватывающие скачки на колесницах, состязания в воинском мастерстве легионеров и простых любителей, но и спектакли, которые ведущие театры Рима давали каждый день, радуя блестящей игрой актеров.
В эти сентябрьские дни в городе стояла непривычная духота из-за солнца, которое без устали грело город сквозь влажную пелену толстых облаков. «Нам можно не ходить в термы!» шутили римляне, чаще меняя влажные туники, чем обычно. У женщин вошло в привычку брать с собой слуг с большими страусиными опахалами, а кто не мог себе такого позволить носили красиво расписанные веера и неустанно ими махали.
В один из вечеров Клавдий Север уговорил пойти Марка на пьесу в театр Октавиана, чтобы отвлечь императора от печальных мыслей об умершем сыне. Спектакль, который предстояло смотреть, больше походил на мим, изобилующий шутками на грани приличия, веселыми танцами и грубыми песенками. Молва о пьесе, как об очень смешной и оригинальной, широко распространилась по Риму.
«Мне сейчас не до смеха!» попытался возразить Марк, но сдался под напором уговоров Севера и Юния Рустика. После того как Марк заменил его на посту префекта Луцием Павлом, давний его учитель стоики, сильно сдал, он передвигался с трудом, поддерживаемый под руки двумя слугами. И все же Рустик не утратил интерес к жизни, его ум оставался все таким же острым и ироничным.
Отправляясь в театр, Марк, захватил с собой и Помпеяна.
Мы скоро отправимся воевать с маркоманнами, Клавдий, сказал Марк, городские развлечения будут нам долго недоступны. Отдохни пока есть такая возможность.
Я бы предпочел продолжить подготовку к походу, попробовал уклониться от предложения Помпеян. Будучи небогатым и неродовитым, он чувствовал себя скованно в кругу ближайших друзей императора.
Пустяки! Эта работа никуда не денется.
В театре они сели в почетном первом ряду. Пьеса началась с короткой песенки, в которой актер, изображавший ловкого слугу-раба, пройдоху, рассказал публике о предстоящем действе.
Марк не очень внимательно следил за развитием событий на сцене. Мысли о будущей войне с германцами теперь занимали все его время. Стоявшая по бокам каменных рядов театральная прислуга размахивала огромными опахалами, поднимая легкий ветерок. Так они надеялись сгладить неудобство от повисшей в воздухе вечерней духоты. Это дуновение Марк чувствовал на своем лице, оно было приятным, освежающим.
Балломар во главе союза варварских племен, как доносили шпионы, тоже активно готовился к новым сражениям. Германцы закупали оружие, запасались едой, их разведчики рыскали в близлежащих приграничных землях, проникали они и в Рим. Буквально вчера шпионы-фрументарии схватили мужчин, выдававших себя за купцов. Под туниками те прятали короткие ножи, не сильно заметные в складках материи, но очень острые и опасные. Варвары под пытками признались, что Балломар весной следующего года готовится выступить в сторону Аквилеи, которая не далась ему в прошлый раз.