Я понимаю, вам не спится, первым заговорил доктор в очередной из моих звонков. Но на часах три утра. Постарайтесь отключить голову, иначе утром вы будете разбитым и не сможете выполнить запланированное задание по техническим причинам.
Это как?
Ну, либо проспите, либо разрядится телефон.
Я будильник завёл.
Тогда точно телефон разрядится, если ещё пару раз позвоните мне.
Кстати, да! Одно деление осталось.
Тогда до встречи на очередном сеансе, и жду утреннее фото.
Понимая весомость всех аргументов доктора, я согласился с его рекомендациями и попытался уснуть. Назвать это сном было сложно. То и дело вздрагивая и просыпаясь, я хватался то за камни, то за телефон.
Утром, сонный, с растрёпанными волосами и мешками под глазами, я сделал селфи и отправил доктору, как и договаривались, через ватсап. Надо признаться, он открыл моё сообщение только в обед. Он, наверное, как и я, провалялся всё утро субботы в постели, отсыпаясь от ночи психотерапии на городском кладбище.
В понедельник, довольный успехом кладбищенской авантюры, я двумя руками благодарил доктора за победу над страхом.
Вглядитесь в эту фотографию, подытожил он. Так выглядит ваше исцеление от фобии.
Одобрительно кивая, я ещё раз посмотрел на ту фотографию: вид был ужасный наполовину высунувшись из спальника, лохматый сонный мужик сделал селфи на фоне могильной плиты. Да уж, кому покажи точно сочтут за полоумного.
Ну что, удаляем фото? Все выводы сделаны?
Да, конечно, увеличив фотографию, я улыбался, разглядывая своё испуганное лицо. Со стороны страх так забавно выглядит, уверенно подметил я, а потом неожиданно вздрогнул.
Что-то не так?
Монет нет.
Каких монет?
На фото тринадцати рублей, положенных мной в начале эксперимента, увеличивая снимок, сказал я, всё пытаясь отыскать на фото злополучные монетки.
Они могли упасть.
Возможно, ответил я, сглотнув подступивший к горлу ком. Наверно, упали
Странное это чувство страх: вроде и желаешь от него избавиться, и делаешь всё для этого но когда он исчезает, внутри становится так пусто и одиноко. А фраза «страх нужно победить» получается такой слащавой и приторной, что думаешь: а для чего я это сделал, ведь жили же как-то рядом я и мой страх. Да, стресс, но ведь был смысл бороться. А теперь, когда нечего бояться, что дальше?
И хорошо, если из чулана детских фобий можно вытащить новую страшилку, а если нет? Жить без страха почти то же самое, что жить вечно, перспективненько, но неинтересно. И поэтому в моей голове уже зрел план о визите на кладбище и поиске тринадцати рублей, тех, что упали, и упаси Бог им не оказаться поблизости! Как сказал мой доктор, «прибыльное это дело лечить страхи, главное научить копаться в лабиринтах мозга, а пытливое сознание всегда найдёт новую страшилку!»
До первого шага осталось
Первый деньки после суровой зимы всегда действуют магнетически на людей, будоража их сознание. И есть в этом некая магия, просто оглянитесь: серо-черный пейзаж парка, грубеющий каждую зиму, как кора тополей трескается и сквозь расщелины рвутся наружу вестники новой жизни. Весна, как утро, неизбежно приходит. И самое удивительное, что ничего нового не происходит, однако глаза отказываются верить, что это обычное сезонное явление, и видят во всем происходящем чудо.
Паренька звали Артур, так было написано на инвалидной коляске. Большие чёрные глаза, жадно наблюдающие за каждым новым прохожим, косое положение головы, скрюченные ноги и руки. Будучи узником инвалидной коляски, он с рождения не ходил самостоятельно, тяжелый недуг перестроил планы родителей на первенца, поменялось всё, а беда, пришедшая в дом, стала единственно важной проблемой. Врачи говорили, надо заниматься, надо развивать мышцы, каждый раз предлагая новые островки надежды. И они с отцом плыли, веря, что все можно изменить. Отец верил, что скрюченный панцирь обязательно сломается и на свободу вырвется его мальчишка, ведь в жизни все так за зимой наступает весна, и Артур побежит, будет играть в футбол, и жизнь наладится. А как иначе? Слепая вера, без права на сомнения.
Задул ветер, и отец накрыл сына пледом. Люди поразному реагировали на эту пару, иные глазели, перешептываясь, а другие, сочувствуя, отводили взгляд. К этим знакам внимания невозможно привыкнуть, и с годами, когда ничего не меняется, они только раздражают. Вот поэтому мужчина напрягся, когда на лавочку сел паренек, разодетый в цветастые, не по размеру большие вещи: толстовку и джинсы. Тинейджер ловко чтото набрал в телефоне, потом улыбнулся ответу собеседницы на той стороне дисплея. Пожалуй, он и не заметил мужчину с сыном в инвалидной коляске, а возможно, ему было просто безразлично, кто его сосед по лавочке. На очередном витке куража виртуальной переписки парень достал из кармана валентинку и сделал селфи для возлюбленной. Та ответила довольно странно, спросив, что за грустный мужик на заднем плане. И темноволосый подросток только сейчас обратил внимания на отца и сына и, дабы переделать фото, он решительно осмотрелся по сторонам в поиске свободной лавочки. Однако седой мужчина опередил его: застегнув старенькую куртку, он снял коляску с тормозов и покатил в глубь парка. Выработанная годами привычка давала о себе знать лучше уж быть нелюдимым, чем ловить жалостливые взгляды прохожих.
Задул ветер, и отец накрыл сына пледом. Люди поразному реагировали на эту пару, иные глазели, перешептываясь, а другие, сочувствуя, отводили взгляд. К этим знакам внимания невозможно привыкнуть, и с годами, когда ничего не меняется, они только раздражают. Вот поэтому мужчина напрягся, когда на лавочку сел паренек, разодетый в цветастые, не по размеру большие вещи: толстовку и джинсы. Тинейджер ловко чтото набрал в телефоне, потом улыбнулся ответу собеседницы на той стороне дисплея. Пожалуй, он и не заметил мужчину с сыном в инвалидной коляске, а возможно, ему было просто безразлично, кто его сосед по лавочке. На очередном витке куража виртуальной переписки парень достал из кармана валентинку и сделал селфи для возлюбленной. Та ответила довольно странно, спросив, что за грустный мужик на заднем плане. И темноволосый подросток только сейчас обратил внимания на отца и сына и, дабы переделать фото, он решительно осмотрелся по сторонам в поиске свободной лавочки. Однако седой мужчина опередил его: застегнув старенькую куртку, он снял коляску с тормозов и покатил в глубь парка. Выработанная годами привычка давала о себе знать лучше уж быть нелюдимым, чем ловить жалостливые взгляды прохожих.
«Странный мужик!» промелькнула мысль у парня, и он повторно сделал селфи. Переписка вновь закрутилась, и когда дама сердца попросила отправить крупным планом фото валентинки, положив на лавочку открытку, паренек заметил, что необычная пара оставила тетрадь. Автоматически он взял её в руки и стал читать, словно это его личная вещь. Но с каждым прочитанным словом осознание, что это не просто исписанная бумага, настораживало. Это был дневник, в котором рукой родителя написан распорядок дня с почасовым планом действия. Девяносто шесть листов, исписанных бисерным почерком, изо дня в день без перерывов и выходных. Но самой трогательной была фраза, которую автор всегда приписывал в конце каждого дня: «До первого шага осталось (цифра) дней».
Перелистнув тетрадь на последний лист, тинейджер с трепетом прочитал последнюю запись к распорядку дня: «До первого шага осталось два дня». Он сначала улыбнулся, но потом осекся, вспоминая паренька в инвалидном кресле. Вряд ли тот сможет осуществить задуманное.
Мужчина, вы забыли тетрадку, догнав отца и сына, запыхавшись, сказал парень. Вы оставили ее на лавочке.
Без слов тот взял её в руки и покатил инвалидную коляску дальше.
Обнулите счетчик, испуганно сказал тинейджер вдогонку. Возможно, надо больше времени.
Что?
Я извиняюсь, но я читал ваш дневник, волнуясь ответил подросток, и помоему, неправильно ставить дедлайн. Некоторые вещи не исправить, но это не значит, что нельзя получить удовольствие. Нас в универе учат менять угол зрения, если ситуация кажется провальной, до тех пор, пока процесс не начнет радовать.
Радоваться тому, что жив? строго спросил мужчина.
Почему нет?
С грустным взглядом седой отец инвалида усмехнулся наивности юноши и посильнее обхватил ручки коляски.
Поехали домой, Артур, только и сказал он, а сын радостно закивал, давая понять, что прогулка окончена.
Её звали Лилит
Переминаясь с ноги на ногу, одетая в шкуру дикой кошки женщина всматривалась в даль. Гдето в глубине пещеры навзрыд плакал ребенок. Но, не замечая мук сына, она напряженно вглядывалась в закат, ругая мужа и безжалостное солнце. Еще в детстве густой лес забрал жизни родителей, и поэтому Лилит боялась, множа в голове самые ужасные варианты беды, а сын уже кричал, но она не могла заставить себя вернуться в пещеру, казалось, мгновение и любимый, пускай раненый, но выйдет из леса. Нельзя уходить, ждать важнее. А что ребенок? Он кричит, потому что голоден, ничего страшного потерпит. Но это был не голод: от тлеющей в костре деревянной чурки отлетел уголек и угодил в выемку, где на мехе лежал младенец. Крик нарастал так же, как и мрак ночи, и уже не различить ничего во тьме, но женщина, не жалея связок, кричала в тишину: «Кай, я тут! Иди на голос! Кай!»
«Нужен огонь, внезапно решила она, он даст свет. Кай зоркий, он увидит свет». В пещере с ночи горел очаг.
Озираясь по сторонам, Лилит вспомнила, что в пещере есть сухие ветки. Но забежав в дом, она ужаснулась. Захлебываясь от крика, сын пинал ножками тлеющую меховую подстилку. Схватив ребенка на руки, она тут же осмотрела его: ожег был неглубокий, но обширный все бедро покрылось мелкими волдырями. Почувствовав руки матери, сын, словно ругая за нерасторопность, стал сильнее кричать. Аккуратно трогая языком волдыри, она шептала: «Не плачь, боль пройдет». Уставший ребенок перешел на частое всхлипывание, и Лилит дала грудь. Жадно посасывая молоко, малыш успокоился и уснул. Бледная и напуганная, она выдохнула, понимая, что приди она позже сын получил бы увечье.