Я нисколько не сомневалась в плохом влиянии твоего муженька, даже теперь, когда ты с ним в разводе, выпалила подруга.
Мы не в разводе. Я просто взяла паузу Мне не хотелось ссориться с ней из-за пустяка, поэтому я удержала свои эмоции в узде.
Теперь, когда судьба свела нас снова, ты так просто от меня не отделаешься. Надень что-нибудь поприличней и дуй сюда. Черт с ним, с карнавальным прикидом! приказала Энн.
Иногда мне кажется, что в одной из прошлых жизней она была моей мамой или старшей сестрой. Может, это оттого, что Анька переходила со мной из одного важного этапа жизни в другой, несмотря на временные расставания.
Пять лет назад, Рим, Италия
Я протискивалась сквозь поток спешащих горожан, которые фыркали и толкались всякий раз, когда я тупила, вспоминая, как мне пройти к железнодорожному вокзалу. А ведь он находился всего в пятнадцати минутах ходьбы от посольства, где я оформляла документы на отказ от прежнего гражданства. Данный факт еще раз подтверждал, что ориентация на местности была одной из моих слабых сторон.
У светофора кто-то коснулся моего плеча и изумленно спросил:
Фасолина?
Я обернулась. Анька! Первая красавица и модница класса, моя лучшая школьная подруга. Сразу узнала ее по глазам олененка Бэмби, которые здорово маскировали искушенный взгляд, и улыбке а-ля Кейт Мосс со знакомой щербинкой между передними зубами.
Анька! Сколько лет, сколько зим!
Мы застыли в объятиях посреди улицы, на проходе, и не обращали внимания на то, что люди вокруг наперебой отправляли нас по одному неприличному адресу.
Ну надо же! Что ты тут делаешь?
Она уверенно откинула волосы назад и поправила лямку сумки Фенди через плечо:
Вот, еду к мужу. Во Флоренцию. Кстати, с легкой руки Умберто меня все зовут теперь Энн. А то Анька да Анька.
Я с восхищением взглянула на нее и удивилась:
Энн? Необычно! А Умберто это кто?
Мой муж. Он родом из Рима, но работает во Флоренции. Врач-кардиолог.
Да ну?! Ты ведь в Америку уезжала?
Да, было дело. Даже марафон в Нью-Йорке пробежала.
Узнаю мою Аньку. Что в голову взбредет, то и сделает! Я дотронулась до ее руки, не веря, что передо мной в самом центре Рима стоит моя школьная подруга.
Короче, стартовала одна, а финишировала рука об руку с темноволосым красавцем по имени Умберто. Она снова поправила волосы, будто невзначай демонстрируя обручальное кольцо на безымянном пальце ее левой руки, а на указательном еще одно с большим бриллиантом.
Могу понять этого итальянца! я любовалась Аней, будто моделью сошедшей со страниц журнала Вог.
Она ухмыльнулась:
Представляешь, задумалась, какой у меня каденс, сто шестьдесят или сто семьдесят? А он сзади так неожиданно бросил мне: «Сто шестьдесят, ваш каденс сто шестьдесят».
Даже если я понятия не имею, что такое каденс, но звучит все равно сказочно! Я взволновалась так, будто это случилось со мной.
Ну, он-то на ста восьмидесяти бегает, хотя и роста немаленького, новая для меня Анька показала уровень сантиметров на десять выше своей макушки. После небольшой паузы она спросила:
А что ты? Замужем?
Да, тоже итальяно веро, смутилась я, ибо предчувствовала ее вопрос.
Так ты нашла своего Леонардо?! брови Энн сложились домиком.
Мне хотелось провалиться сквозь землю, спрятать подальше все неудачи, которые я встретила на своем пути, но язык был моим тайным врагом и не оставил времени на размышление:
Нет. Вернее, да. Но он пропал.
Это уже интересно. Слушай, а давай доберемся до Флоренции и засядем в каком-нибудь милом местечке, предложила она. Расскажешь свою жизнь с того момента, как ты уехала к бабке.
И мы зашли в бар «Фрари делла Лоджа», который в последствии станет нашим неизменным местом встреч по пятницам, и принялись листать в памяти страницы школьных лет. Я напомнила ей одно наше нелепое детское приключение. Мы решили забраться на черешневое дерево нашего соседа и так увлеклись, что не заметили дядю Степу, который поджидал нас внизу в широких семейных трусах, резиновых сапогах, бандане пирата и с винтовкой наготове. В ответ на наш громкий, заливистый смех посетители бара бросали заинтересованные взгляды, и мы смолкли. Но в какой-то момент подруга стала серьезной и, помешав коктейль трубочкой, спросила:
А помнишь ту цыганку-бродяжку?
Воровку, что назвала меня бандюгой? Как же забыть!
До сих пор не пойму, как тебя угораздило? Она утопила трубочкой ломтик апельсина в спритце и бросила на меня многозначительный взгляд.
Когда я забывала об этом случае в своей биографии, она ни раз освежала мне память.
Это случилось осенью, где-то в середине 80-х, в Ташкенте. Мы возвращались с Аней со школы домой по центральной улице города, которую в народе называли ташкентским Бродвеем. За спиной болтались рюкзаки, мы шуршали первыми желтыми листьями и ели мороженое. Я крутила в руках зонт в руках и громко смеялась над жестами подруги, которая пародировала математичку, пока не обратила внимание на двух цыганок, шедших прямо на нас, впереди которых вприпрыжку бежал чумазый мальчишка.
Подруга скомандовала мне:
Тихо!
Не знаю, что ее насторожило, ибо она мало чего боялась. В отличие от меня.
Подумаешь! нарочито громко сказала я, все еще пребывая в дурашливом настроении. Что они нам сделают?
Цыганки не сводили с нас глаз. Анька отвечала им дерзким взглядом, я же всерьез испугалась, ибо не далее как этим утром баба Нюра рассказала, что в нашем районе пропала десятилетняя девочка. Ушла в школу, да так и не вернулась.
Мальчишка не отрывал взгляд от тающего в моей руке мороженого и, неожиданно выхватив его у меня, убежал. Анька бросилась за ним. Женщины перекинулись между собой словами на непонятном языке и оцепили меня. Я схватила зонт, зажмурилась, и принялась размахивать им.
В какой-то момент мой удар пришелся по чему-то жесткому, и, когда я открыла глаза, заметила, как на правой брови пожилой женщины выступили капли крови. Анька привела за шкирку плачущего цыганенька с запачканным мороженным ртом.
Бандюга! Да мы сейчас в милицию заявим! крикнула с акцентом та, что помоложе, и схватила меня за руку.
Как раз в этот момент откуда-то появились люди и окружили нас. Вот только, где они были раньше и почему осуждающе смотрят на нас, вместо того, чтобы помочь?
Анька отпустила ребенка, молодая женщина ослабила хватку и крикнула:
Вы свидетели! Она первая на моего сыночка руку подняла!
Я вырвалась из плена, открыла рот, чтобы возразить, но Анька сделала знак тикать, мы припустили через дорогу, чтобы успеть на троллейбус, который только что подъехал к остановке. Расталкивая людей, заскочили внутрь, и уже через несколько секунд водитель закрыл двери, не дождавшись бегущих цыган.
Со словами «благодарю тебя, Господи!», я зареклась впредь появляться на Бродвее. В городе-миллионнике десятки других дорог, на которых мы вряд ли с ними когда-либо пересеклись бы.
Спустя пару-тройку дней мы все же встретились. Анька в тот день не пришла в школу, и я после занятий направилась к ней, чтобы передать домашнее задание. Я заметила, как пожилая цыганка шла по другой стороне дороги.
«Прибавлю шагу и спрячусь где-нибудь поблизости! Но где?» пробормотала я, соображая, в каком магазине надежнее скрыться. Холод опустился из живота в ноги, коленки дрожали, а голова вообще отказывалась работать.
Уже через несколько мгновений я почувствовала, как кто-то схватил меня сзади за капюшон ветровки и голос с акцентом велел:
Постой, бандюга! Я не сделаю тебе больно.
Я замерла, ожидая худшего. Женщина изловчилась, вцепилась в мое запястье так, чтобы видеть мою ладонь и нараспев произнесла:
Лет через шесть ты уедешь за границу и встретишь его, сына попрошайки. Но не сразу выйдешь за него. Нет. Будете любить друг друга. А вот мама твоя
Оставьте меня! я заорала, что есть мочи: Я к маме хочу!
Я вопила, но цыганка удерживала меня:
Не ори! Кстати, о твоей маме. Ей кто-то заговор на смерть сделал. Но я могу помочь. Детьми клянусь!
Тетя, нет у нас денег! я попробовала вырваться, по щекам покатились слезы, но та крепко держала меня за руку и не сводила с меня глаз:
Не нужны мне твои деньги! У мамы ведь есть кое-что. Ее здоровье стоит намного больше, чем те побрякушки. Понимаешь? Тогда она будет жить.
«Мама будет жить».
Откуда ей было знать, что пару месяцев назад у моего друга и одноклассника от страшной болезни умерла мама? Он так отчаянно плакал на похоронах, что я вцепилась в хрупкую руку своей мамы, а ночью не спала до самого рассвета, часто подходила к открытой двери родительской спальни, чтобы послушать, дышит ли она.