Хорошо, молодая женщина кивнула. Значит так и решим.
Я не могу работать физически! голос толстяка Мишка вдруг стал звонким и капризным. А, кроме того, вы не имеете права.
А кто кабель спереть хотел?! перебил не менее возмущенный Витька.
Мы безработные и нас вынудили к краже крайние обстоятельства, с вызовом заявил Мишка.
А вы рабовладельцы, поддержал друга длинный Ганс.
На замечания ночных воришек никто не обратил внимания. Их обыскали. Не сопротивлялся только Сашка. Впрочем, именно в его карманах ничего не нашли.
Витька протянул Василисе Петровне два водительских удостоверения толстяка и длинного.
Теперь мы все про них знаем, усмехнулся он.
Женщина, не взглянув на добычу, сунула ее в сумочку.
Вы можете получить премию в кассе после обеда. обратилась она к ночному сторожу, А еще у меня к вам большая просьба, пожалуйста, проводите этих
Взгляд Василисы Петровны споткнулся на лице Сашки.
Рабов, подсказал Витька.
Работников, быстро поправила не в меру ретивого сторожа хозяйка «Боровичков». На место их будущей
Каторги, хихикнули в толпе.
Работы, снова спокойно поправила молодая женщина. Мы заключим договор и наши на лице Василисы все-таки блеснула и тут же исчезла тень улыбки, наши гости будут его равноправными участниками. Пусть они оценят объем своего труда, время работы и тогда мы сможем спокойно обо всем договориться.
Взгляд Василисы снова замер на Сашке. И Ивану Ухину снова показалось, что в ее ясных глазах снова промелькнуло что-то непривычное, чужое и сонное.
Кстати, вы можете сбежать, уже обращаясь только к Сашке, сказала Василиса. Потому что мы не знаем, в отличие от ваших друзей, кто вы. И я не думаю, что ваши друзья вас выдадут. Но тогда им придется отрабатывать ваш долг, либо отсиживать за него в тюрьме. Это все.
Пауза получилась довольно длинной, но напряжение спало и кое-кто из верхнемакушкинцев уже поглядывал по сторонам, словно там происходило что-то более интересное.
А ну пошли, рявкнул на «гостей» Витька. Ауфштейн и хенде хох!
Полицай, Ганс презрительно плюнул под ноги Витьки.
Это просто чудовищно! снова возмутился толстый Мишка.
Пленники побрели по тенистой аллее в сторону леса. Сзади шел веселый Витька. Селяне стали расходиться по рабочим местам.
Василиса Петровна присела на лавочку и сунула в рот сигарету. Она молча смотрела вслед удаляющимся пленникам. Рядом стоял Иван Ухин. Спина неформального лидера верхнемакушкинцев хотя и не была напряжена, но все-таки находилась в, скажем так, несколько склоненном положении.
Как вы думаете, Иван Степаныч, что это за люди? спросила Василиса.
Кто их знает неопределенно сказал Иван и незаметно (незаметно для самого себя) выпрямил спину. Потом он окинул взглядом верхушки сосен и более уверенно сказал: Но на бандитов точно не похожи. Не те физиономии.
А тот, высокий?
Главарь? Этот посильнее всех будет, Иван немного подумал и, вспомнив так и не состоявшуюся ночную схватку с главарем, сказал: Добрый малый Я его сначала побить хотел, а потом передумал.
А почему вы считаете, что он добрый?
Трудно сказать Но им всем, наверное, и без нас досталось. Жизнь сейчас такая, понимаете?.. Ну, как колесо. В общем, крутись как хочешь и в любую сторону, а остановишься упадешь на бок и пропадешь. А эти Иван кивнул в ту сторону, куда ушли подконвойные пленники. А эти никому не нужны оказались. Вообще не нужны. К примеру, если у тебя спичка на мокрый асфальт упала ведь проще другую из коробка достать, чем за мокрой нагибаться.
Василиса чуть заметно улыбнулась:
А как же понятия добра и зла и заповедь «не укради»?
Иван вдруг вспомнил не такую уж давнюю ночную и тайную работу бригады верхнемакушкинцев, когда они перебирали только что привезенные для строительства доски. Бригадой руководил именно он. Перед глазами Ивана снова замелькали лучики фонариков, он снова услышал сдавленный и едва ли не злодейский шепот сельчан и как вишенку на торте! финал неожиданного визита кабана Эразма, когда он, Иван, разворачиваясь с длиннущими досками по шестиметровому радиусу, вступил в зону темных кустов
Я, конечно, человек не книжный, медленно начал Иван. И только три стихотворения наизусть знаю. Ну, еще с детства их запомнил он запрокинул голову к небу и медленно, торжественно прочитал:
Я, конечно, человек не книжный, медленно начал Иван. И только три стихотворения наизусть знаю. Ну, еще с детства их запомнил он запрокинул голову к небу и медленно, торжественно прочитал:
Так много новостей за двадцать лет
И в сфере звезд, и в облике планет.
На атомы Вселенная крошится,
Все связи рвутся, все в куски дробится,
Основы расшатались, и сейчас
Все стало относительно для нас.
Иван замолчал и вопросительно посмотрел на Василису. Та наморщила лоб, подумала и спросила:
Кажется, это Джон Дон?..
Правильно. А когда он родился?
Ну, не помню Возможно, в восемнадцатом веке. Хотя нет, в девятнадцатом.
В шестнадцатом, поправил Иван. И если уж тогда для них многое стало относительным, что о нас сейчас скажешь? Вот я вам говорю, что жизнь сейчас такая, понимаете?..
Да, понимаю, благосклонно согласилась Василиса. Жизнь сейчас именно такая.
В глазах молодой женщины снова уже в третий раз! промелькнуло неведомое ни Ивану, ни кому бы то не было из селян странное сонное выражение. Но на этот раз оно быстро ушло и сразу же за ним, вспыхнуло совсем другое, прямо противоположенное первому и похожее на отражение в зрачках либо мрачного, ночного костра, либо восходящего и сияющего солнца.
«Да что же это с ней происходит-то?!..» с новым, каким-то уж совсем запредельным, но все-таки здравомыслящим ужасом подумал Иван.
Работящая, добродушная и удивительно красивая Василиса никогда не доставляла проблем селянам. Она много работала сама, давала заработать другим и ее милая улыбка черт бы все побрал! вдохновляла людей если не на эпические подвиги, то уж точно на бытовой героизм. А что будет теперь?!..
«Замуж ей надо, немного успокоившись, подумал Иван. Срочно замуж!..»
Г Л А В А Ч Е Т В Е Р Т А Я
Сашка Бобров никогда не был вором. Даже в детстве, когда юное, подрастающее поколение всегда готово поставить под вопрос принадлежность той или иной собственности в классическом виде это частенько выглядит как похищение яблок из чужого сада Сашка сторонился воровства. У мальчика был сильный, подвижный и веселый характер, начисто лишенный болезненного стремления к самоутверждению. Он никогда не избегал общения с ровесниками и одинаково дружил со всеми и с сильными лидерами, и со слабыми членами мальчишеских группировок, оказавшимися на их задворках. Его независимый и веселый нрав, в сочетании с врожденной физической силой, дарили ему главное свободу. Впрочем, сам Сашка никогда задумывался о том, какой он. Его детство и юность были солнечными и яркими, как майские погожие дни.
Городская окраина, где родился Сашка, была немножко похожа на деревню. Частные дома, из которых состоял прилепившийся к городу поселок, строили рабочие большого авиазавода сразу после войны и вплоть до начала семидесятых годов. Этот огромный, полудеревенский мир, полный тайных мальчишеских троп и укромных местечек, был идеален для игры в «прятки» или «войну». Сразу за поселком, ограничивая его бурный рост, начинался крутобокий лог, а за ним колосилось пшеничное поле. Через желтое море пшеницы шла дорога к озеру. Этот мир был чуть другим, отличным от созданного людьми, но казался не менее удивительным и прекрасным.
Детство Сашки кончилось совершенно неожиданно после восьмого класса, когда жарким августовским вечером он пригласил в кино знакомую девчонку. Уединившись на последнем ряду в полупустом зале они без конца целовались и совсем не смотрели в сторону экрана. Сашка целовался в первые в жизни. Он настолько осмелел, что даже попытался нашарить грудь девушки и это у него почти получилось. В конце концов, их веселая возня и шепот, прерываемый не менее веселыми вскриками, стали настолько громкими, что их попросили выйти из зала. Сашка и его девушка продолжили поцелуи на улице и так увлеклись, что Сашка вернулся домой только около часа ночи.