В магазине «Сытые боровички» было все: уже знаменитые верхнемакушкинские копчености, масло, сыр, мед, грибы, творог, круглогодичные клубника, яблоки, зеленый лук, лимоны и даже козье молоко. Продукты стоили дешевле городских, что же касается их качества, то редко какой пассажир мог довести, допустим, до не столь уж далекой Москвы верхнемакушкинскую ветчину, с ней расправлялись еще в пути.
Проблему с рэкетом со стороны местной шпаны Василиса Петровна решила очень просто и быстро. Вскоре после возникновения этого вопроса в местную милицию были приняты на работу двое рослых парней с грубыми, сосредоточенными лицами. Эти ребята успели побывать во всех горячих точках бывшего Союза, и риск был их профессиональным делом. Казалось, Веня и Сеня так звали новых милиционеров сами искали приключений. Однажды ночью они заявились ночью к главе местного «мафиозного» клана Эдику Козлову. Эдика вытащили из теплой постели и в том же виде, в котором тот спал, то есть в трусах и майке, привели к магазину «Сытые боровички».
Видишь это? улыбнувшись, спросил «мафиози» милиционер Веня.
Вижу, честно признался Эдик, перебирая босыми ногами по мокрому, октябрьскому асфальту.
Так вот, продолжил за своего друга милиционер Сеня, подойдешь еще хоть раз к этому ближе, чем на двести метров, лишишься не только трусов.
Мелкому «мафиози» оставалось только согласиться. Новая хозяйка «Сытых боровичков» умела создавать преграды, переступать через которые было бы чистым безумием.
Впрочем, обладая огромной силой и властью, Василиса Петровна легко шла на компромисс. Через три месяца именно Эдик Козлов и его дружок Мишка «Стриж» были приняты на работу в новый магазин грузчиками. Перед этим они (по личной, не лишенной ноток униженности инициативе) побеседовали с Василисой Петровной. Лишенные незаконных прибылей «мафиози» мяли в руках шапки и с надеждой смотрели в глаза молодой женщины. В десятке шагов стояли милиционеры Веня и Сеня. Они курили и делали вид, что им нет никакого дела до деловой встречи хозяйки «Боровичков». Уже весной бывшие грузчики, успешно прошедшие перевоспитание физическим трудом и доказавшие лояльность новой хозяйке, выстроили невдалеке от магазина кафе-бар. Карьера уголовников, без сентиментальных слез, расставшихся со своим темным прошлым, быстро пошла в гору. Их недюжинная энергия, раньше уходившая на разборки и нищенское финансовое угнетение себе подобных, но более слабых, нашла выход в другом, куда более крупном деле. Еще через год на окраине Меловой заработали их кирпичный заводик и лесопилка.
Именно Эдик и Мишка уже в качестве деловых людей снабжали дешевыми материалами возведение крупной мебельной фабрики Игоря и Василисы Жуковых. Почти виртуальное финансовое облачко, начавшее свой рост в санатории «Сытые боровички» близ небольшой деревушки, бурно росло и быстро превращалось во что-то куда более реальное и весомое.
Летом 2002 года Василиса взялась за восстановление единственной уцелевшей в Меловой церкви. Будущие прихожане с прохладным интересом посматривали на строительные леса на поросших мхом стенах храма и не спешили на помощь. Но Василиса никого и не звала Восстановление церкви затянулось.
Первыми на помощь Василисе пришли бывшие «мафиозные структуры» в лице Эдика Козлова и Мишки Стрижа. Их забота о духовном развитии своих сограждан не ограничивалась одной лишь финансовой помощью. Эдик и Мишка сами таскали кирпичи, доски и мешки с цементом. Побывавший на новостройке (а с учетом такой крупной работы иначе ее и нельзя было назвать) Иван Ухин долго смотрел на Эдика и Мишку и вдруг вспомнил давнюю историю о бесплатных пирожках для защитников «Белого дома». Будучи человеком не то чтобы неверующим, а подходившим к вере осторожно и с опаской, Иван поделился своими сомнениями с соседом Витькой Кузьминым. Тот усмехнулся и сказал, что «церковь, это, конечно, полная ерунда». Подумав целую минуту Витька добавил, что после собеседования с Василисой, Эдик и Мишка так крепко уцепились за ее подол, что будут строить с ней не то что церковь, но, если потребуется, и вавилонскую башню. Иван почесал затылок, подумал и согласился с соседом. Авторитет Василисы был огромен и куда более реален, чем какая-то вавилонская башня, которой уже и на свете-то давно нет.
Но восстановление храма в Меловой еще очень долго казалось и ее жителям и верхнемакушкинцам не более чем «ударной стройкой капитализма», а, точнее, искусственной прихотью, не имеющей к реальной жизни никакого отношения. И только частые визиты на «новостройку» Василисы Петровны, пусть и робко, заставляли некоторых усомниться в своем скептическом мнении. Хозяйка «Сытых боровичков» никогда не вкладывала деньги в невыгодные предприятия. И даже более того, словно желая подчеркнуть честность своих действий и намерений Василиса, пусть не так же часто, но все-таки посещала церковные службы, которые пока шли в тесном и древнем, похожем на сарай, здании бывшей воскресной школы. Она всегда стояла в самом заднем ряду и мало кто мог узнать в женщине, закутанный в платок-«кулечек», хозяйку «Сытых боровичков». В церкви Василиса была безгласна, незаметна и, например, уже в конце службы, подходя к священнику целовать крест, всегда была последней
Но восстановление храма в Меловой еще очень долго казалось и ее жителям и верхнемакушкинцам не более чем «ударной стройкой капитализма», а, точнее, искусственной прихотью, не имеющей к реальной жизни никакого отношения. И только частые визиты на «новостройку» Василисы Петровны, пусть и робко, заставляли некоторых усомниться в своем скептическом мнении. Хозяйка «Сытых боровичков» никогда не вкладывала деньги в невыгодные предприятия. И даже более того, словно желая подчеркнуть честность своих действий и намерений Василиса, пусть не так же часто, но все-таки посещала церковные службы, которые пока шли в тесном и древнем, похожем на сарай, здании бывшей воскресной школы. Она всегда стояла в самом заднем ряду и мало кто мог узнать в женщине, закутанный в платок-«кулечек», хозяйку «Сытых боровичков». В церкви Василиса была безгласна, незаметна и, например, уже в конце службы, подходя к священнику целовать крест, всегда была последней
Шло время, но деловая хватка Василисы Петровны продолжала удивлять верхнемакушкинцев. Селяне, не обладающие в «Сытых боровичках» ни каплей личной собственности, вдруг стали пылкими патриотами санатория. Разумеется, это чувство, прежде всего, опиралось на чисто материальный интерес, но, с другой стороны, уставшие от склок с прежним руководством санатория селяне, честно пытались вложить в свой труд частичку сердца. Прибывающие на лечение «боровички» попадали в круг людей искренне преданных своему делу. Холодный и утонченный европейский расчет исчез и его сменила нелицемерная душевность. «Боровички»-пациенты становились членами ненавязчивого, но сплоченного коллектива врачей и обслуживающего персонала, целью которого было здоровье человека.
Почти идиллическое сосуществование труда и капитала зиждилось на парадоксальном мышлении новой хозяйки «Сытых боровичков». Например, Василиса не обращала внимания на по-прежнему процветающую контрабанду знаменитых верхнемакушкинских копченостей на территорию санатория. Толстяки часто срывались. По ночам они втихомолку жевали под одеялом волшебно пахнущую ветчину или с мышиным хрустом грызли свиные ребрышки.
Черный рынок нелегальных продуктов находился за главным корпусом. Решившие отдаться пороку чревоугодия «боровички», стыдливо краснея, совали скомканные купюры в карманы верхнемакушкинцев и быстро уходили, прижимая к груди заветные кулечки. Вместе с толстяками переживали и контрабандисты. Иногда в кустах за главным корпусом можно было услышать диалог примерно следующего содержания:
Слушай, вроде ты вчера у меня кило ветчины покупал, а?..
Ага. Дядь Вань, мне бы еще пару килограммчиков.
Сколько-сколько?!
Ну, полтора.
Так-так Ты сюда лечиться приехал или жрать в три горла? Через неделю придешь. А теперь иди-ка, милок, худей.
Короче говоря, гастрономическая тусовка в кустах за главным корпусом существовала вопреки всякой логике. Впрочем, вкусившие запретного плода пациенты санатория невольно начинали задумываться. Утоленный под жарким одеялом голод исчезал и на его место приходил стыд. Мысль о собственной никчемности была неистребима, как попавшая под простыню сухая корка хлеба. Она крошилась на десятки злых чувств, колола, не давала уснуть и утром многие «боровички» поднимались с постели уже другими людьми. Их полные лица твердели, и на них вдруг появлялось выражение отчаянной решимости.
В свою очередь и верхнемакушкинцы старались помогать страдающим толстякам не только в рамках своих должностных обязанностей. Отвлекая «боровичков» от мыслей о еде они играли с ними в шашки, показывали грибные и ягодные места в лесу, а сельская молодежь устраивала футбольные турниры.
Некоторые шли еще дальше. Иван Ухин по вечерам пересматривал записи травяных настоек Тимофеевны и сосредоточено думал, уставившись на то на одну строчку, то на другую. Он морщил лоб, щурился, словно пытался рассмотреть там, за строчками что-то более важное, чем просто названия трав и уже отпрянув от листка и выпрямившись на стуле, сжимал губы. Теоретические исследования Ивана, как правило, заканчивались исследованиями экспериментальными. Он отхлебывал то из одной бутылочки с настойкой, то из другой, не спеша сглотнуть огненный спирт. Со страдающим выражением лица, словно инквизиторы жгли ему пятки, Иван полоскал настойкой рот, потом зачем-то горло и только на пределе терпения глотал жгучую жидкость.