Уже ночью, порядком измученный творческими порывами, опрокидывая в темноте стулья, Иван с трудом добирался до кровати.
Доизобретаешься ты у меня! Любовь Андреевна лягала мужа холодной пяткой. В следующий раз я так твои бутыли спрячу днем с огнем не найдешь.
Иван не обижался. Он льнул к жене, лежащей к нему спиной и, обняв ее за могучие груди, шептал:
Любочка, а давай я свои настойки буду на тебе испытывать? Глянь, какая ты у меня толстенькая
Жена снова принималась лягаться.
Не понимаешь ты ничего! Иван разжимал руки, неохотно освобождая жену. Мне ведь Тимофеевна кое-что оставила Три особенных настойки, в общем. И предупредила, в одну, мол, их не смешивай и худым и бледным бабам не давай. Понимаешь? Если худым нельзя, то почему? Тут думать надо То есть соображать.
Что же она сама врачам об этих настойках не рассказала? ворчала жена. Санаторий рядом, толстяков что сейчас, что раньше там полно. Что таилась-то?
А кто бы ей поверил? усмехался Иван. Ну, пришла старушка божий одуванчик с травками. Мол, здравствуйте, люди добрые, вот вам настойка от ожирения. А, во-вторых тут Иван всегда делал многозначительную паузу, не все она мне сказала, понимаешь? Там еще какая-то загвоздка есть и никак я ее понять не могу.
К Василисе сходи Что поговорить с ней не хочешь?
Иван никогда не отвечал на этот вопрос. Он ложился на спину, вздыхал и долго рассматривал ночные тени на потолке.
Верхнемакушкинцы по-прежнему приторговывали самогоном уже ни в чем не уступающим своим качеством спирту высшего сорта. Они потихоньку продавали его в новом магазине в Меловой, а, при случае, сбывали все чаще появляющимся на территории санатория простым отдыхающим. Селяне не продавали спиртное только «боровичкам» и подросткам.
Не забыли верхнемакушкинцы и своих прежних, чисто социалистических, привычек и наклонностей. Идя после работы домой, они частенько прихватывали с собой что-нибудь не особо ценное: лампочку, сломанный стул, пустую банку или какую-нибудь другую не нужную в санатории, но крайне необходимую в крестьянском хозяйстве вещь. По сути дела от прежнего порока осталась только привычка, но она так сильно въелась в людские души, что хозяйка «Сытых боровичков» с чистой совестью закрывала глаза на мелкие грешки преданных работников. Механическая клептомания умирала медленно и мучительно, но мучительно не для людей, за которыми никто не следил, а для самой себя. Она умирала в пустоте и смертельной обиде на свою никчемность.
Впрочем, иногда «Сытые боровички» несли и крупные потери. Например, однажды на территории санатория выгрузили тридцать кубометров несортовых досок. Дело было вечером, а уже к утру исчезла едва ли не пятая часть привезенного материала. Но воры сполна оплатили свою добычу: за ночь они перебрали все доски и взяли себе только безнадежно гнутые, надколотые, с дырками от сучков и горбыль. Все оставшиеся доски были профессионально рассортированы по длине и качеству, уложены в аккуратные штабеля и перетянуты железной лентой так, что вытащить из штабеля хотя бы одну доску было невозможно. Воры как бы подчеркивали, что все лишнее им уже взято и остальным любителям чужой собственности тут делать нечего. Василиса Петровна осмотрела место «грабежа» и высказала мысль, что ночной, поистине титанический труд, неизвестных заслуживает, пожалуй, большей оплаты, чем тот, на котором они ограничились. Но «воров» так и не нашли
«Сытые боровички» расширялись и строились. В похорошевший санаторий зачастили родственники толстяков. Они вдыхали в себя сосновый, пьянящий аромат леса, плескались в Синей, удивлялись местным ценам на продукты, а по вечерам рассматривали ужинающих за забором кабанов. Поскольку четверть «боровичков», проходящих лечение в санатории, по-прежнему составляли дети, их мамы не редко оставались в санатории на более долгий, чем выходные, срок, чтобы приглядывать за своими чадами. Тихая простота и домашний уют «Сытых боровичков» умиляли даже ожесточившихся до красной окалины от жаркого финансового солнца «новых русских». Они избавлялись от деловых пиджаков, а их твердые, как кора лица, вдруг размягчались, едва они сбрасывали ботинки и касались босой ногой шелковистой травы.
Это из них электричество выходит, как-то раз пошутил по этому поводу Витька Кузьмин. Или порнография. Я как-то раз ноутбук на бережку нашел, а там одни картинки с голыми бабами.
Это из них электричество выходит, как-то раз пошутил по этому поводу Витька Кузьмин. Или порнография. Я как-то раз ноутбук на бережку нашел, а там одни картинки с голыми бабами.
Ну и как, понравились бабы? усмехнувшись, спросил соседа Иван Ухин.
Ноутбук мне понравился, а не бабы, Витька презрительно плюнул. Вся эта порнография одна электрическая реклама. Я потом по траве босиком прошелся и ничего, отпустило
Родственников «боровичков» расселяли в недавно построенных новых домиках. В выходные дни из города приезжало все больше и больше обычных семейных пар, и просто молодых людей. Их количество росло столь быстро, что вскоре встал вопрос о предварительной записи. «Сытые боровички» становились все более популярными у нарождающегося среднего класса. Но даже те, кто не мог себе позволить проживания в комфортабельных домиках, все равно попадали под опеку «Сытых боровичков». Их кормили верхнемакушкинцы, а многочисленные сарайчики и пристройки, когда-то возведенные ради «гостевого бизнеса», снова обрели своих обитателей.
Верхнемакушкинцы работали, не зная усталости. Это было царство, огромный мир упорного, крестьянского труда. Или, как пел когда-то поэт Владимир Высоцкий, «колея». Но, угодив в эту колею, верхнемакушкинцы не искали, да и не хотели искать выхода из нее.
Бывший пьяница Витька Кузьмин как-то вечером спросил свою жену:
Галька, я, когда сегодня встал?
Пол-пятого, довольно улыбнувшись, сказала та.
А сейчас времени сколько?
Десять вечера.
Витька прикинул в уме величину своего рабочего дня и пришел в ужас она составляла почти шестнадцать часов с учетом перерывов на обед и ужин. Три взятые в кредит коровы, четыре теленка, восемь свиней, шестьдесят кур и две козы, все это требовало корма и ухода. Огород, почти лучшая в Верхних Макушках пасека, коптильня, служба в «Боровичках» и прочее-прочее-прочее, поглощало все Витькино время без остатка. На по-прежнему горячо любимую выпивку у Витьки оставалось не более получаса в день, да и то перед сном. Но послать все свои заботы «куда подальше» Витька не мог. Колея оказалась слишком глубокой.
Витька тихо выругался, выпил стакан на две трети разведенного спирта, и едва коснувшись головой подушки, сразу уснул.
Верхние Макушки снова начали строиться. Подросшая молодежь не захотела уезжать в город, и на окраине деревни появилось четыре новых дома.
Да зачем мне город? философствовал сын Ивана Ухина Петька, поглаживая по капоту новенькую «Ниву». За покупками съездить одно дело, а вот жить там сейчас разве что дурак захочет.
Иван Ухин самодовольно кивал сыну. Бывший самогонный магнат как отец троих сыновей и уже вышедшей замуж дочки оказался в куда более выгодном положении, чем, допустим, тот же Витька Кузьмин. Подавляющее количество работы по хозяйству Иван возложил на плечи подрастающего поколения, оставив за собой право на общее руководство и изучение рынка сбыта в Меловой. Но больше всего времени Иван проводил времени в санатории. Его тамошний авторитет вырос и со временем истопник котельной стал кем-то вроде старосты или председателя неформального профсоюза к мнению которого прислушивалась Василиса Петровна. Общественная должность Ивана Ухина не оспаривалась никем. Во-первых, Иван Ухин никогда не появлялся на территории санатория в нетрезвом виде, а, во-вторых, именно он мог в разумных пределах поддерживать дисциплину среди верхнемакушкинцев, не превратившись при этом в сторожевого, хозяйского пса.
На крыше холла-пристройки главного корпуса Василиса Петровна разбила небольшой, уютный садик. В редкие минуты отдыха она покидала свой кабинет, садилась в старомодное кресло-качалку и с высоты холла обозревала подвластные ей владения.
«Сытые боровички», как муравейник, копошились возле ее ног Санаторий упорно полз в будущее. То тут, то там мелькали озабоченные лица верхнемакушкинцев.
Взгляд Василисы остановился на лицах двух селян Они о чем-то горячо спорили. Слов не было слышно, но, судя по всему, речь шла о работе. В последнее время верхнемакушкинцы говорили только и исключительно о работе. Их доходы росли изо дня в день. Они росли так завлекающее быстро, что, допустим, покупка не то что нового компьютера для детишек, а новой машины, не представляла для них большой проблемы. Верхнемакушкинцы сильно изменились за последнее время. Они практически перестали улыбаться, но поскольку то, что происходило с ними, происходило исключительно со всеми селянами, перемены не были им видны. И только хозяйка «Сытых боровичков», с высоты холла могла, могла наблюдать за ними и анализировать происходящее.