Гости дорогие, прошу! Выпьем-закусим! Мария Ильинична похлопала пухлыми ладонями.
Все расселись, Костя с женой заняли почетные места во главе стола. Скромница и тихоня Маруся смутилась под взглядами гостей, которых теперь было около ста человек. Мария Ильинична встала.
Хочу поднять рюмочку за здоровье наших молодых: Марусеньку, дочку мою, и мужа ее, Костика!
Костика! фыркнул Тихон Авдеевич. Нежности какие!
Перестань! одернула жена. Если уж себя не жалеешь, меня ни во что не ставишь, так хоть дочь родную не позорь!
Тихон Авдеевич насупился, но промолчал.
Ну, как говорится, совет вам да любовь! Горько!
Горько! Горько! Горько! подхватили гости, подняв стаканы и рюмки.
Молодые встали и, смущаясь, поцеловались под всеобщий восторг. Сдержанно, чопорно. Недовольных было всего двое: Тихон Авдеевич и Таир, но будучи в абсолютном меньшинстве, помалкивали. Тесть, сопя и хмурясь, ковырял вилкой в тарелке, Таир лежал на ветке и грустно порыкивал.
Растянулась гармонь, играя «Шумел камыш, деревья гнулись». Гармонист Иван, закрыв глаза и шевеля густыми бровями, тянул меха трехрядки, а гости, подперев щеки кулаками, от души пели. Особенно выделялись «Подберезовики», старательно попадая в ноты, соблюдая тональность и вообще блистая всеми этими вокальными вибрациями, присущими профессиональному хоровому пению. Тихон Авдеевич и Таир не пели: один из вредности, другой слов не знал.
Члены экипажа затонувшей «Тушки» тоже молчали, страдальчески морща лбы и вздыхая видно, сильно переживали. Конечно, не каждый день тебе выпадает «счастье» утопить самолет! И выпить-расслабиться им нельзя комиссия, в первую очередь, перед тем как свернуть кровь, проверит эту самую кровинушку на наличие алкоголя. Доказывай потом! Поэтому командир и второй пилот довольствовались квасом, стюардесса клюквенным морсом, а бортмеханик кизиловым компотом. В числе трезвенников были и дети те с аппетитом уплетали сладкие пироги и прочие вкусности, запивая лимонадами. А еще, смеялись над взрослыми и обстреливали их вишневыми косточками. В общем, на той, детской стороне стола, было шумно и весело.
Песня закончилась, все снова наполнили рюмки и, как полагается, выпили за родителей. Тихон Авдеевич навернул стакан и снова погрузился в пучину молчаливого отрицания. Полились неспешные застольные разговоры: о пережитом, о насущном, просто ни о чем.
Капа, сняв прилипшую косточку с щеки, погрозила хихикающей Ларисе и встала.
Друзья! Давайте выпьем за наших пилотов?! Ведь если бы не они, мы бы сейчас не сидели за этим замечательным свадебным столом, не радовались
Ну, это еще как посмотреть, перебил сидевший рядом толстяк. Может, это по их вине мы тут сидим.
Капа быстро склонилась к нему и угрожающе прошипела:
Я тебе сейчас ухо откушу!
Мужчина боязливо моргнул маленьким глазками и отодвинулся. Капа снова обвела взглядом присутствующих.
Так вот, хочу поблагодарить экипаж за профессионализм, за наши спасенные жизни, за жизни наших детей! Спасибо, ребята! Слава героям!
И Господу нашему слава! сказала еще одна трезвенница женщина с размокшей Библией. Подняла стакан с березовым соком.
Над столом взметнулись десятки рук с наполненными рюмками.
За экипаж!
За героев!
За вас, ребята!
Экипаж расчувствовался: смущенно кашлянул командир, задрожал подбородок у второго пилота, покраснел бортмеханик, прослезилась стюардесса. И хоть сейчас они были одеты в гражданскую одежду и мало напоминали летный экипаж они были героями, честно выполнившими свой долг.
Спасибо, товарищи пассажиры! стюардесса по имени Жанна смахнула слезы с длинных ресниц и улыбнулась. Очень приятно!
Иван снова растянул меха и запел удивительно красивым тенорком:
Мы, друзья, перелетные птицы!
Только быт наш одним нехорош:
На земле не успели жениться,
А на небе жены не найдешь!
Припев подхватили все:
Потому, потому что мы пилоты!
Небо наш, небо наш родимый дом!
Первым делом, первым делом самолеты!
Ну, а девушки?! А девушки потом.
Первым делом, первым делом самолеты!
Ну, а девушки?! А девушки потом
Экипаж рыдал в лучах славы.
***
Ашот Чибухчян уже в который раз взглянул на табло, почесал жесткий курчавый затылок и побежал в справочную. Жена Оля и пятилетняя дочь Ануш, очень похожая на отца черными глазами и носом с горбинкой, остались ждать. Рядом сидел носатый дядя в кепке и нетерпеливо поигрывал ключом от «Волги».
Понять не могу, почему задерживаются?! обеспокоенно пробормотал он на армянском. Бросил взгляд на Ольгу и спросил на русском:
Простите, вы не знаете, что там с мурченградским рейсом?
Оля пожала плечами.
Сами ждем. Муж пошел выяснять.
А вы кого встречаете?
Подругу с семьей. А вы?
Товарища жду. Очень хороший и нежадный человек. Мне пяти тысяч на «Волгу» не хватало, так он так и сказал: бери, дорогой Армен, мне для тебя не жалко! Вот, хочу ему долг вернуть, Ереван показать, на машине новой прокатить, настоящим коньяком угостить!
А-а-а, понимающе протянула Оля. Да, действительно хороший и нежадный.
А это дочка ваша? Армен подмигнул девочке.
Наша! улыбнулась Оля. Папина дочка! Ануш зовут.
Собеседник вытащил из кармана карамельку и протянул девочке.
Держи от дяди Армена Меликяна! Расти большой, Ануш!
Спасибо! девчонка ловко цапнула конфету, чем вызвала смех у взрослых.
Вернулся обеспокоенный Ашот.
Ну, узнал?! спросила Оля.
Да понять не могу! Говорят, что пока нет никакой информация! Там еще люди в пиджаках серьезный такой!
Какие люди?
Из КГБ.
Меликян нахмурился.
Что это значит? спросил он на армянском. При чем тут КГБ?
Понятия не имею! пожал плечами Ашот. Будем ждать!
Улыбнулся дочери, подхватил ее за руки и принялся кружить. Счастливый детский смех прозвенел на весь ереванский аэропорт.
***
Тоненькая ручка ловко подкладывала еду.
Картошечка с укропчиком, рыбка малосоленая, грибочки маринованные
Вова Евсеев с ужасом смотрел на свою тарелку чего там только не было!
Даша, да я уже наелся! Остановись!
Восемнадцатилетняя Даша хихикнула и с жалостью посмотрела на него.
Ты худенький такой, Вова!
Вова покосился на сидевшую напротив Свету. Та со скучающим видом пила медовуху, смотрела на веселящихся у костра людей и, как ему казалось, не обращала на него никакого внимания.
Не худенький, а стройный как кипарис, вздохнул он.
Даша восторженно захлопала и звонко рассмеялась, будто он отмочил хорошую шутку.
Ой, Вова, ты такой смешной! Такой смешной! Мне так нравится! Так нравится!
Он вгрызся в куриную ногу и снова стрельнул глазами в Свету. Та, словно королева, протянула руку подошедшему к ней пилоту и поплыла к костру, вокруг которого уже кружились в танце пары. Гармонист, роняя слезы, играл «Лебединую верность».
Вова, скажи, а ты какую музыку слушаешь? спросила Даша. Кокетливо заправила волосы за маленькое ушко.
Разную, пробурчал он. Битлз, Роллинг Стоунз, Пинк Флойд
А я такого даже не слышала. У нас в сельпо такого не продают, с сожалением вздохнула Даша.
Я тебе пришлю пластинку, пообещал он. Ты мне адресок черкни.
Дорого, наверное?
Да какие деньги?!
Спасибо! Я сейчас принесу, ладно?! Даша вскочила со скамейки и побежала в село. На ее место тут же присел Виталий. Развалившись, уперся спиной в стол и глотнул из фляги.
Ты чего творишь, Вовчик?
Чего я творю? буркнул Вова.
А как же Светка?
А ты не видишь?! он показал вилкой в сторону танцующих. Ей на меня все равно!
А я думал, ты настойчивый. Женщинам нравятся настойчивые.
Если ты не помнишь, то в самолете я уже проявил настойчивость! огрызнулся Вова. По морде получил!
Ты глупость там свою проявил! хмыкнул собеседник. Даже смешно!
Вова вытер рот рукавом.
Так посмейся! Что ты пристал ко мне?!
Пока ты свою курицу жуешь и ничего не видишь, я наблюдаю. Короче, восемь раз насчитал.
Восемь? не понял Вова.
Светка на тебя восемь раз посмотрела, пока ты этой милой девчуле улыбался. И взгляд такой
Виталий сделал многозначительную паузу.
Ну?!
Ревнивый.
Вова задумался. Виталий встал, хлопнул его по плечу.
Так что, брось пудрить этой сельской мозги и давай уже со Светой решай. А то уведет ее пилот обидно будет.
Виталий вальяжной походкой подошел к женщине-регистратору из ЗАГСа и галантным кивком пригласил на танец.
Вова выпил рюмочку и встал. Тут же сел, глядя на несущуюся к нему Дашу с тетрадным листком.
Вова! Я написала! Вот!
Он вымученно улыбнулся, взял листок и сложил его пополам. Хотел положить в карман, но такового в его шелковых штанах не оказалось. Тогда он придавил бумагу пустой рюмкой.
Пусть пока здесь полежит, он стал вылезать из-за стола.